Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945)
"Мне тогда очень хотелось жить. Я завидовала собаке‚ кошке – они имели право на жизнь‚ их никто не преследовал‚ а я – только за то‚ что я еврейка, – должна умереть... Я завидовала и каждой умирающей. Я тогда поняла‚ какое счастье умереть естественной смертью..."
4
Еще раз повторим: германская пропаганда провозглашала Гитлера "освободителем" народов мира от "засилия жидо- большевиков" и постоянно утверждала, что немцы и их союзники воюют лишь с евреями и коммунистами. Чтобы лишить нацистов этого довода и провозгласить войну с Германией "священным долгом" всех народов СССР, чтобы не создавалось впечатления‚ будто немцы опасны лишь еврейскому населению и не опасны другим народам, советская контрпропаганда старалась не указывать на поголовную ликвидацию еврейского населения и заявляла, что оккупанты уничтожают без разбора граждан Советского Союза любой национальности.
По этой, возможно, причине в листовках и обращениях по радио из Москвы постоянно призывали местное население помогать партизанам и молодежи, которую угоняли на принудительные работы в Германию, но даже не упоминали про уничтожаемый народ, которому следовало оказывать всяческую поддержку. По этой же самой, очевидно, причине проект сообщения Чрезвычайной государственной комиссии о Бабьем Яре подвергся существенной правке. Взамен: "Гитлеровские бандиты произвели массовое зверское истребление еврейского населения…" стало: "Гитлеровские бандиты согнали… тысячи мирных советских граждан…"; взамен: "Собравшихся евреев палачи погнали к Бабьему Яру…" – "Собравшихся палачи повели к Бабьему Яру…"
Эта политика Москвы отразилась и на цензурных правках рукописи " Черной книги", откуда убирали фрагменты, указывавшие на исключительную опасность, которая грозила еврейскому населению. Примеры такого изъятия: " Евреев морили голодом, издевались над ними. Никто не знал, что с ним будет завтра…" – "Люди устраивались в квартирах, освободившихся с изгнанием евреев…" – "В провинции всех мужчин-евреев уже истребили…" – "Я тоже мусульманин", – говорю я. "Чего врешь? – сказала соседка. – Ведь ты жид…" – "Она бродила по дорогам и случайно осталась жива. Может быть, потому, что не была похожа на еврейку…"
Издание "Черной книги" на русском языке задерживали, но в то же время Москва не возражала‚ чтобы на Запад отправляли статьи в газеты об уничтожении евреев – это влияло на общественное мнение за рубежом, увеличивало политическую и финансовую поддержку Советского Союза. В 1946 году в ЦК партии решили‚ что "Черная книга" создает "ложное представление об истинном характере фашизма"‚ как будто "немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев"; в книге нет материалов о гибели представителей других национальностей‚ а потому "Управление пропаганды считает издание "Черной книги" в СССР нецелесообразным". (Несмотря на это, рукопись книги отправили во многие страны, а советский обвинитель на Нюрнбергском процессе использовал ее материалы в своих выступлениях.)
Официального запрета еще не последовало‚ и летом 1947 года издательство "Дер Эмес" передало верстку книги в типографию‚ чтобы выпустить 30 000 экземпляров. Успели отпечатать большинство страниц‚ однако работу внезапно прекратили, так как цензура окончательно определила – "книга содержит серьезные политические ошибки", а потому "не может быть издана". В конце 1947 года директор типографии сообщил в издательство‚ что "все отпечатанные листы находятся в сарае‚ куда проникает сырость"‚ и предложил их забрать. Еврейский антифашистский комитет попросил разрешения допечатать недостающие главы и выпустить хотя бы "150-200 экземпляров для закрытых фондов библиотек"‚ – разрешение не было получено‚ а отпечатанные листы‚ портившиеся на складе от сырости‚ уничтожили. В 1948 году закрыли Еврейский антифашистский комитет и набор "Черной книги" рассыпали.
Эту книгу впервые издали на русском языке в Иерусалиме в 1980 году. "Черная книга" в черном переплете. И на ее обложке – слабым контуром – карта европейской части СССР, желтыми шестиконечными знаками места массового уничтожения евреев: Рига‚ Каунас‚ Вильнюс‚ Гомель‚ Минск‚ Брест‚ Львов‚ Киев‚ Харьков‚ Бердичев‚ Одесса‚ Ростов-на-Дону... – пятьсот пятьдесят страниц крови‚ страданий‚ ужасов‚ отчаяния‚ самопожертвования и мести. Словно вскрыли верхний слой неисчислимых захоронений‚ вырвались наружу стоны и крики‚ и они заговорили, жертвы той Катастрофы‚ сказали наконец то‚ что хотели поведать миру.
"Открылись двери вагона‚ одна женщина при выходе споткнулась и упала. Тогда Вайс сделал знак всем остановиться, собрал женщин и мужчин и обратился к ним с речью: "Как это могло случиться‚ что женщина, выходя из вагона, упала и никто ее не поддержал? Где ваша галантность?.. Ведь эта женщина‚ может быть‚ мать в будущем". Он читал нотацию в течение десяти минут‚ потом дал сигнал‚ и всех женщин‚ вместе с упавшей‚ повели на расстрел..."
Из письма двенадцатилетней девочки (Белоруссия, лето 1942 года): " Дорогой отец! Прощаюсь с тобой перед смертью. Нам очень хочется жить, но пропало – не дают! Я так боюсь этой смерти‚ потому что малых детей бросают живыми в могилы. Прощайте навсегда. Целую тебя крепко-крепко. Твоя Ита..."
5
В 1943 году Самуил Галкин написал на идиш:
В красной глине страшный ров,
Я имел очаг и кров…
Здесь весной сады шумели,
А зимой мели метели,
Чистый снег блестел, как соль,
Ныне здесь – лишь кровь да боль.
Словно от удара грома,
Содрогнулась кровля дома.
Настежь дверь в моем дому,
Горе дому моему!..
Дер Нистер опубликовал книгу на идиш "Корбонес" (" Жертвы") – о судьбах евреев в годы войны. Перец Маркиш воспевал бойцов еврейского сопротивления:
Они пришли из швейных мастерских‚
Они пришли‚ в руках наганы грея‚
От споров бесконечных и пустых –
Народом ли являются евреи…
А в гетто расцветает деревцо,
Хотя цветенья время миновало…
Пришла весна! К ней поверни лицо.
Весна пришла – сражения начало…
Поэты и писатели призывали к борьбе, к мщению. Бабий Яр становился на века символом Катастрофы.
Лев Озеров расслышал там голоса погребенных:
И ребенок сказал: – Не забудь.
И сказала мать: – Не прости.
И закрылась земная грудь.
Я стоял не в Яру – на пути.
Он к возмездью ведет – тот путь,
По которому мне идти.
Не забудь…
Не прости…
Яков Хелемский ходил по улицам рижского гетто после освобождения города, но евреев там уже не было:
Здесь жили‚ ненавидели‚ любили‚
Молились Богу‚ прятались в подвал.
Здесь пахнет кровью и жестокой былью‚
Здесь каждый камень в муках умирал‚
Здесь каждый дом вставал Стеною плача...
Казалось бы, многие из поэтов и писателей-евреев жили до войны в ассимилированной среде, писали на русском языке, считали себя "неотделимыми от русской жизни", и на вопрос матери: "Мы евреи. Как ты смела это позабыть? " – Маргарита Алигер отвечала:
Да, я смела, – понимаешь? – смела.
Было так безоблачно вокруг.
Я об этом вспомнить не успела, –
С детства было как-то недосуг...
Но пришла война. За линией фронта наполнялись доверху гигантские могильные рвы. И когда распахнулись неисчислимые захоронения, заговорили голосами погибших, каждый еврей понял, должен был понять – это и его судьба, молодого и старого, верующего во Всевышнего и убежденного атеиста; это его убивали у каждого рва, его кидали в каждый колодец, заталкивали в "душегубку" вслед за другими, где доставался ему последний глоток воздуха, отравленного газом, и лишь по случаю он остался в живых, лишь по случаю не оказался у того рва, в те страшные дни. Единая судьба, единая скорбь развернули лицом к народу даже тех, кто позабыл про своих предков, стеснялся их, находил оправдание такому поведению, придавал этому философское обоснование, – одни повернулись на время к своим отцам- дедам, другие вернулись навсегда. "Меня связывают с евреями рвы, где гитлеровцы закапывали в землю старух и младенцев", – признавал Эренбург. "Он был ушиблен еврейской темой", – так говорили про Гроссмана, мать которого убили в Бердичеве.
Поэты и писатели обратились к Библии, к ее героям (на время это им позволили), ибо масштабы Катастрофы, ее неисчислимые жертвы требовали не бытового описания, но глубинного гнева, скорби, пафоса. В очерках, рассказах, поэмах замелькали библейские имена – Суламифь, Эсфирь, Иосиф, Лия, Хана; вышли к читателю после долгого замалчивания исторические герои – Макавеи и Бар-Кохба. Павел Антокольский закончил стихотворение словами: "Всё мирозданье слышит: Шма, Исроэль!", и у него же, в стихотворении "Лагерь уничтожения", появляется "старуха Рахиль":
![Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (1939 – 1945 гг.)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
