Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Армия Бонапарта погибла вовсе не от морозов и не от пожаров. Армия бросила, сь грабить Москву. Никто не выполнял никаких приказов, каждый старался ухватить больше.
Кстати, по той же причине Бонапарт не попал в плен. Во время бегства французской армии из России отряд донских казаков нарвался прямо на ставку Бонапарта. Казачки увидели множество блестящих предметов и бросились набивать ими свои мешки. Потом всё это у них отняли. Потом всё это попало в исторический музей: и вилка, и ложка Бонапарта, и его складная походная кровать, и кувшин, и бритва для бритья. Только сам он ускакал».
Вроде бы, сказано всё. Прибавить нечего.
Но составители «Словаря иностранных слов» советской поры сумели найти «прибавку», написав:
«… гнусное и позорное явление мародёрства свойственно любой империалистической армии».
Однако жизнь показала, что жажда грабежей не чужда была и Красной армии, которая несла Европе избавление от фашизма.
Даже физики-ядерщики страны Советов не смогли устоять от соблазна и попытались ухватить, урвать чужое, набив им «свои мешки».
Леонид Неменов рассказывал:
«Война приближалась к победному концу. Но темп работы в Лаборатории № 2 не снижался. Число сотрудников значительно увеличилось. У Курчатова появились новые заботы».
С этими «новыми заботами» он и обратился 5 мая 1945 года к Берии, составив записку «особой важности»:
«… я считаю совершенно необходимой срочную поездку в Берлин группы научных работников Лаборатории № 2 Академии наук Союза ССР во главе с т. Махнёвым В.А. для выяснения на месте результатов научной работы, вывоза урана, тяжёлой воды и др. материалов, а также для опроса учёных Германии, занимавшихся ураном.
Прошу Ваших указаний».
Необходимые указания были тотчас даны, и началось спешное формирование «группы т. Махнёва».
В этот же день (5 мая) в Покровском-Стрешневе проходило распределение производственных площадей между группами Курчатова и Кикоина. Руководил мероприятием полковник НКГБ Павел Васильевич Худяков, недавно назначенный заместителем начальника Лаборатории № 2 по административно-хозяйственной части.
Вот как тот день сохранился в памяти физика Даниила Лукича Симоненко:
«Я хорошо помню, что группа руководящих товарищей, в том числе полковник П.В. Худяков, вышли из „челюстного корпуса“, прошли по еле заметной дороге, поднялись на маленький бугорок, и И.В. Курчатов сказал:
— Вот это — наша территория.
Перед нами расстилалось картофельное поле — индивидуальные огороды москвичей; на некоторых участках виделись люди — они сажали картофель.
— Ты, Исаак, — продолжал Курчатов, — бери правее, вон там, видишь, высокое здание с малыми окошками — это бывший завод медицинского оборудования и деревообделочная мастерская. Вот там и устраивайся… А себе я возьму территорию левее этого лесочка и туда вниз, и дальше до железной дороги.
— Ну, что же, пойдём, посмотрим на Землю Обетованную! — сказал Кикоин.
Здание оказалось совершенно пустым. В нём не было ничего, что требуется для физической лаборатории. Кикоин сказал:
— Здесь будет работать стройбат. Помещение разделим перегородками на отдельные лабораторные комнаты, и всё образуется.
На следующий день (6 мая) я бил свидетелем того, как И.К. Кикоин надевал обмундирование полковника Странно и необычно било видеть его с погонами.
— Поеду в Германию, — сказал он, но куда точно и зачем оставалось неясным.
На следующий день (7 мая) Курчатов сказал мне по телефону:
— Завтра ты должен получить обмундирование и с группой товарищей отправиться в Берлин.
— Зачем? — как-то некстати спросил я.
Это, по-видимому, разозлило Курчатова, и он весьма внушительно сказал:
— Как это зачем? Ты хочешь работать в оборудованной лаборатории? Так вот, поезжай и добудь всё, что тебе нужно! Понял? Соображать надо! Сейчас же явись к полковнику Худякову!
9 мая 1945 года рано утром мы уже вылетели в Берлин».
В «группу Махнёва», направлявшуюся в поверженную Германию, входили Алиханов, Арцимович, Зельдович, Кикоин, Флёров, Харитон и некоторые другие сотрудники Лаборатории № 2. Всех их одели в форму НКВД (в основном, полковников), и они оказались в Берлине.
8 мая Курчатов направил Берии ещё одну записку:
«Сообщаю Вам о немецких учёных, которые, по моему мнению, могли быть привлечены к работе над ураном в Германии.
Было бы очень важно получить от них информацию о проделанной работе».
Далее шёл список из 35 фамилий, начинавшийся с «Prof. W.Heisenberg Berlin» (профессор В.Гейзенберг) и заканчивавшийся «Dr. F.Houtermans Berlin» (доктор Ф.Хоутерманс).
О том, почему немцам так и не удалось создать атомную бомбу, раздумывал и писатель Даниил Гранин. В романе «Зубр» он писал:
«История работ над атомной бомбой в нацистской Германии запутана и таинственна. Несмотря на усилия историков, многое в ней остаётся неясным, В одном серьёзном исследовании сказано:
«Неудачи Германии в деле создания атомной бомбы и атомного реактора часто объясняют слабостью её промышленности в сравнении с американской. Но, как мы теперь можем видеть, дело заключалось не в слабости немецкой промышленности. Она-то обеспечивала физиков необходимым количеством металлического урана».
Действительно, семь с половиной тонн урана было произведено уже в 1942 году.
Мнения историков расходятся: одни считают, что немецких физиков преследовали неудачи, бомба не получалась из-за просчётов, досадных случайностей. Другое полагают, что и Гейзенберг, и Вайцзеккер, и Дибнер незаметно саботировали атомные работы. Их неудачи — не случайность, а умысел. Они ясно понимали, что нельзя давать в руки Гитлеру столь страшное оружие. Делали вид, что занимаются изготовлением, темнили, ловко использовали льготы, избавляя от армии талантливых учёных, спасали немецкую физику. Не науку ставили на службу войне. "Война — на службу немецкой науке! " — вот каков был их лозунг».
Об истинной роли немецких физиков-ядерщиков в Атомном проекте Третьего Рейха историки спорят до сих пор. Но все они единодушны в одном: руководство Германии слишком пренебрежительно относилось как к научным исследованиям, так и к самим учёным.
Даниил Гранин писал:
«История отомстила гитлеровцам за пренебрежение наукой, за презрение к высоколобым, за ненависть к интеллекту, к своей собственной культуре».
И вот Вторая мировая война завершилась. Для одной стороны — сокрушительным поражением, для других — небывалой победой.
Анатолий Петрович Александров вспоминал:
«В 1945 году впервые за войну нам разрешили отпуска. Борода, когда я его как-то встретил, сказал, что пойдёт в отпуск, когда сделает своё дело. Он практически не почувствовал облегчения с концом войны. Нагрузка его непрерывно росла, дело разворачивалось грандиозно, лабораторная стадия теперь сопровождалась крупными проектными работами, огромными и разнообразными заказами в промышленности».
Да, дела советских ядерщиков пошли хорошо. Только бомбы они ещё не сделали.
А их коллеги в Соединённых Штатах Америки совершили, казалось, невероятное: американская бомба была почти готова! Многим её создателям хотелось, чтобы война в Европе завершилась атомным взрывом над Берлином — этим своеобразным апофеозом возмездия сил добра силам зла. Этот урок должен был навечно запечатлеться в памяти человечества.
Однако за океаном были и такие учёные, которые считали, что, даже наказывая зло, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы погибли ни в чём не повинные люди. Среди этих «несогласных» были и авторы письма, которое подписал Альберт Эйнштейн. 12 мая 1945 года оно лежало на столе президента в Белом доме.
Но с этим посланием Франклину Рузвельту ознакомиться было не суждено, письмо так и осталось непрочитанным — 12 мая 32-ой президент Соединённых Штатов скончался.
Глава десятая
Начало атомной эры
Первые мирные недели
«Атомные полковники», появившиеся в капитулировавшей Германии, развернули активную деятельность. Кикоин и его товарищи сумели-таки найти немецкий уран, точнее, окись урана в виде жёлтого порошка. «Спецметалл», как он назывался в сопроводительных документах. Около 100 тонн. В бочках. На одном из заводов в городке Грюнау.
О том, как поступили «полковники» со своей находкой — в очерке физиков Евгения Михайловича Воинова и Анны Григорьевны Плоткиной «Берлин, 1945 г.»:
