Надежда Мандельштам - Об Ахматовой
<… > Вы поставили вопрос так: если я забираю материалы, вы пишете
в редакцию, что отказываетесь от дополнений. <… > Лиле Брик вы таких условий не ставили? Ссыльной Наде можно?»
4 На самом деле Н.Я. писала о неуважении Н.Х. к ее собственной работе над комментарием к стихам О.М.: «В прошлой работе я написала о том, как он писал по черновикам „Волка“, В этой работе я предполагаю сделать еще кое-что. Почему вашу работу я уважаю, а вы мою нет?»
5 Н.И. имеет в виду следующие слова Н.Я касательно его отказа от дополнений к книге стихов О.М. в серии «Библиотека поэта», если она заберет у него его архив: «Я считаю такую постановку вопроса оскорбительной для Оси».
6 Этот упрек вызван следующими словами Н.Я.: «Уверена, что <.. > вы поймете, что рвать вам не только со мной, но и с Осей не следует. Это вам решать, но я готова на любой контакт с вами; я ценю нашу многолетнюю дружбу, храню память о сосиске, считаю вас отличным текстологом и верю вам…» (об эпизоде с сосисками см. письмо 35 на с. 326).
7 Внизу приписка: «Оба письма посланы 24 мая 1967 г. Э.Г. Герштейн – беспристрастный современник». Под вторым письмом здесь, возможно, подразумевается письмо к Э.Г. Герштейн с рассказом о произошедшем между Н.Х. и Н.Я. конфликте, чем и объясняется фраза «беспристрастный современник» (Н.Х., по-видимому, сохранял черновик этого письма вместе с черновиком комментируемого письма к Н.Я., но обнаружить его пока не удалось). Далее следует позднейшая вставка: «Оказавшаяся тщеславной мерзавкой. Н.Х.» – свидетельство крайне отрицательного отношения Н.Х. к книге Э.Г. Герштейн «Новое о Мандельштаме» (Париж, 1986), которая, отметим, предложила собственную трактовку конфликта Н.Х. с Н.Я. ( Герштейн, 2002. С. 710–718).
35
Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву
28 мая 1967 г., <Москва>Николаша! Вы, конечно, абсолютный дурак, злой, отвратительный старик, чудище, собака, ведьмун, лающий пес, эрзерумочка1, лучший из цепных собак, друзей, толстых ангелов, «черных», «общих»2 и разных других… Неужели вы думаете, что я забыла сосиску? Если так, то плюньте мне в лицо. Сосиска для меня символ слишком многого. В день, когда я получила обратно посылку «за смертью адресата», я зашла сначала к своему брату Жене и тыкалась как слепая по светлому коридору, не находя двери. Узнав о посылке, они мне сказали, что у Лены сейчас будут люди по делу (режиссеры!), и я ушла (попросту выгнали). Во всей Москве, а может, во всем мире было только одно место, куда меня пустили. Это была ваша деревянная комната, ваше логово, ваш мрачный уют. Я лежала полумертвая на вашем пружинистом ложе, а вы стояли рядом – толстый, черный, добрый – и говорили: – Надя, ешьте, это сосиска… Неужели вы хотите, чтобы я забыла эту сосиску? Эта сосиска, а не что иное, дала мне возможность жить и делать свое дело. Эта сосиска была для меня высшей человеческой ценностью, последней человеческой честью в этом мире. Не это ли наше прошлое? Наше общее прошлое? Чего вы еще хотите? Не ступила ли какая-нибудь Эмма на эту сосиску? Пожалуйста, сберегите ее, Николаша, не плюйте на нее. Человек символическое животное, и сосиска для меня символ того, ради чего мы жили.
А теперь попробуйте разобраться в прочих отношениях. Неужели вы не понимаете, что происходит на самом деле – не на поверхности? Мы оба – два черных ревнивца. Мы жестоко ревнуем друг друга к Осе. То есть как-то не так, но нас трясет от неистовой ревности: кому из нас принадлежит Ося. Благородные слова о том, что Ося уже не моя и не ваша собственность, – брехня. Он, может, принадлежит какой-то стороной и другим, но по-своему и нам, и мы до смерти будем его оспаривать друг у друга. Кроме того, вы ревнуете меня ко всем, с кем я вожусь, а я вас ревную ко всем поэтам, с которыми вы изволите изменять Оське. Вашего Маяковского и Хлебникова я бы разорвала в клочки. Как вы смеете путаться с ними, изменяя Осе? Это не только Анна Андреевна лезла на стены, но и я. Вот за это и ревнуйте меня ко всем людям, с которыми я изменяю вам. И Анна Андреевна ревновала и бесилась. И вы беситесь. Если скажете, что это неправда, то соврете. Так и есть. Так и будет. И до конца жизни будем мучить друг друга.
А вот сосиску никто у нас не отнимет. Она наша. Поняли, Николай Иванович, мой дурак Николашка, что нам предстоит жить до самого конца вместе, мучить друг друга, любить и ненавидеть?
Ваша Надежда Яковлевна, бедная Надя, которая никому не отдаст своего черного и общего.
НадяКонверт: «Москва Г-34, Кропоткинская, 17, кв. 70. Харджиеву Н.И.».
Почтовые штемпели: «Москва 28.5.67», «Москва29.5.67» (два).
Процитировано: Л. Чуковская, 2001. С. 53. Полностью печатается впервые.1 См. примеч. 1 на с. 302. 2 Так А.А. и Н.Я. в шутку называли Н.Х. (см. письмо 9 нас. 294).
36
Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву
[11 октября 1967 г., Москва]
Дорогой Николай Иванович!1
Работая над архивом, я заметила ряд пробелов, сообщаю вам для примера о следующих:
1) Открытка О.М. матери с детским стихотворением (о Сайме) и еще открытка 16-го года (про книги)2.
2) Вы разброшюровали альбом Эренбурга, в котором я нашла, а вы прочитали «Нет, не мигрень…». Стихотворение это вы мне не вернули3. Еще: из книги Каблукова перевод Малларме – я вам отдала все автографы оттуда4.
3) Должен быть авторизованный альбом 35 года. Кстати, сохранилась корочка5.
4) Во второй и третьей воронежской тетради нет ни одного авторизованного листка, кроме «внутри горы». Вы прекрасно помните , как мы их с вами рассматривали и я показывала вам, где моя дата, а где О.М. Вы их держали, наверное, отдельно, и где-то они лежат… 6
5) Автограф (черновик), где четверостишие «бугры голов»7.
6) Печатный текст стихов об авиации8.
7) У вас остались варианты «Рождения Улыбки». Тот вариант, который я до того, как отдавать вам, записала в свой машинописный текст, сейчас отсутствует. Мы его тоже с вами рассматривали у вас9.
8) Белый листок «Вехи дальнего обоза»10.
9) Из ранних стихов я хорошо помню «Летние стансы» и «Женщина в гладкой перчатке» и «Люблю обмен, мелькают перья»11.
10) В статье о Скрябине было два первых листа (одинаковых) с разными названиями. Лист с названием «Пушкин и Скрябин»12 отсутствует. У меня по этому поводу есть какие-то сомнения. Я только хорошо запомнила разговор13, когда я вам давала эту статью…
11) Все ли шуточные стихи (Наташины) вы вернули? Наташа говорит, что они были на конвертах (я это помню). Те листки, что у меня, не отвечают форме этих конвертов, даже если предположить, что вы их обрезали14.
12) Наконец второй экземпляр автографа «На меня нацелились груша и черемуха» (из письма). Их было два – мой и Наташин15.
Вот вам несомненные примеры. Я прошу вас найти и вернуть [всё] вместе с автографами из редакции. Я уверена, что где-то лежит конверт с этой кучкой бумаг. Вы собирали всё так быстро, что вполне могли не вложить несколько листков. Надеюсь, что всё это найдется.
Н. Мандельштам
Саша уже давно не может попасть к вам, поэтому посылаю вам письмо почтой. Вопрос: с кем вы передадите мне рукописи? Я прошу это сделать скорее.
Н.М.Конверт: «Москва, Крапоткинская, № 17, кв. 70. Харджиеву Николаю Ивановичу». Адрес отправителя: «Мандельштам Н.Я. Б.Черемушкинская,№ 50, корп. 1,кв.4». Почтовые штемпели: «Москва 11.10.67», «Москва 11.10.67». Печатается впервые.
1 Далее уменьшенным кеглем выделены добавления, сделанные более мелким почерком, по-видимому, в ходе перечитывания письма перед отправкой.
2 На полях против этого пункта Н.Х. поставил вопросительный знак. Речь идет о письмах О.М. матери от
7 (20) апреля 1908 г. со стихотворением «О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала…» (О. Мандельштам. Собр. соч. ТА.С. 10–11) йот 20 июля (2 августа) 1916 г. (Там же. С. 24), которые Н.Я. не смогла обнаружить сразу после возвращения архива, но которые она нашла позднее.
3 На полях против этого пункта Н.Х. поставил вопросительный знак. Стихотворение «– Нет, не мигрень, – но подай карандашик ментоловый..» в указанном альбоме действительно отсутствует. В очерке «Конец Харджиева» Н.Я. писала об этом альбоме: «Харджиев сказал, что альбом не представлял ни малейшей ценности, поэтому он „обращался с ним как с материалом “… – А где же стихотворение „Нет, не мигрень..“? – спросила я. Харджиев ответил, что он его уничтожил, потому что нашел где-то – а где, это его профессиональная тайна – автограф этого стихотворения. <.. > – Какое право вы имели что-либо уничтожать? – спросила я. Он ответил, что чорт знает как записано <…>, и поэтому он не стал сохранять его»
(Н. Мандельштам-3.С. 167). Автограф указанного стихотворения находился в собрании М.А. Зенкевича (в настоящее время хранится в Государственном литературном музее).
4 В сборник стихотворений О.М. «Камень» (1916), принадлежавшем С.П. Каблукову, вклеен всего один автограф перевода О.М. стихотворения С. Малларме «Плоть опечалена, и книги надоели…» (О. Мандельштам. Собр. соч. Т. 1.С. 162). Под словами «все автографы» Н.Я. возможно, подразумевает автографы других стихотворений О.М., которые были вложены в упомянутый сборник и которые в настоящее время находятся в его архиве.
![Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
