Надежда Мандельштам - Об Ахматовой
Мне понравилось: приезжала женщина из Ленинградского университета; обо мне не знает… Ведет кружок на филфаке. Жалуется: студенты ни о чем не хотят слышать, кроме М. и Марины. Беда.1
Саша Морозов мне написал, что у вас был «мемуар» Миндлина2. Читали ли вы? Македонов мне его прислал. Это поганая пошлятина и брехня. Журналистская стилизация темы «поэта». Из О. выскакивают стихотворные строчки (вплоть до «Я вернулся в мой город» – в 25 году3 после разговора с Ахматовой) – недержание мочи… Он говорит, будто Ося предлагал «рассказать стихотворение» и тому подобное. Я написала Македонову (на 14 машинописных страницах) о том, почему это не воспоминания, а липа. Возвожу я всю эту концепцию к Волошину. Напишите, что вы об этом думаете.
НадяПечатается впервые.
1 По-видимому, имеется в виду Л.И.Вольперт. В это время она работала в Пскове и часто ездила в Тарту, где жила, и в Ленинград, где жили ее родители и где она защищала кандидатскую диссертацию. В Пскове она познакомилась с Н.Я.:«…Меня привели в ее каморку с печуркой, она покорила меня сразу интересом к шахматам» (из письма В.Литвинову от 11 ноября 2006 г.). Возможно, что Вольперт пересказывала историю о студенческом кружке со слов своей подруги, З.Г.Минц.
2 Речь, по всей видимости, идет о машинописном варианте фрагмента воспоминаний Э.Л. Миндлина «Необыкновенные собеседники», опубликованных только в 1968 г.
3 Упомянутое стихотворение О.М. было написано в 1930 г.31
Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву
[6 января 1963 г., Псков]
6 декабря1
Николаша! Юля привезла мне добрую весть про то, что рукопись сдана. Она говорит, что вам не особенно напоминали. Вполне естественно. Зачем торопить? Они ждали «Нового Мира» (№ 11) и дальнейшего поворота событий2. И легче легкого, если рукопись у редактора. Орлов сам равнодушен [к] книге, но к нему все пристают – и извне, и в редакции. Для него промедление не по его вине очень удобная вещь. Но не надо сердиться и на Орлова – он для нее очень много сделал. И сейчас главное, чтобы она вышла в любом виде. Что у вас всё сделано с блеском, я не сомневаюсь.
«Чемчура» – выдуманное слово; а может, нечто вроде этого есть в цыганских песнях.
Про «чемчуру» я знаю от Саши Морозова – он иногда пишет. Счастлив, что вы с ним разговариваете. Сохраните его – он того стоит.
Он же мне написал про Миндлина. Читали ли вы? Это чушь и пошлость. Мне прислал их Македонов. Я не поленилась ответить ему письмом на 14 страницах на машинке – разоблачение пошлятины и вранья. У меня есть копия. Я приеду на неделю в середине февраля и привезу. Во всяком случае, не говорите о Миндлине, не прочитав. Ведь вы эксперт и авторитет.
Не уходите в себя – не забывайте меня, пишите хоть изредка.
НадяКонверт: «Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70. Харджиеву Ник. Ив.». Адрес отправителя: «Н. Мандельштам». Почтовые штемпели: «Псков 7.1.63», «Москва 9.1.63». Печатается впервые.
1 Описка; надо: 6 января.
2 Имеется в виду реакция на выход повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (Новый мир. 1962. № 11).
32
Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву
21 февраля <1963 г., Псков>21 февраля
Николаша! Я вчера получила вашу открыточку, но до этого успела опустить письмо с призывом ответить мне.
Вы правы, что похвала редактору хуже всего в письме. Но что делать, имея под боком Орлова? Надо было хоть одного человека иметь полностью на своей стороне для разговоров с Орловым, который, кстати, будет хамить, как захочет, и обливать грязью и вас, и меня, если ему понадобится. Вот почему я показала
В.М., что стою горой за именно этого редактора.
У Орлова сейчас намечается крупная стычка с дочерью Марины, Алей. Причина та же: он выбрал груду дрянных детских стихов, одно даже не Марины, а Чеботаревской, потому что они «понятные». Аля борется, но к чему это приведет, не знаю. Мы получим с вами пачку такого же развлечения, и лучше действовать через Жирмунского, чем иметь дело непосредственно с Орловым. Для этого надо парализовать все возможные доводы Орлова (вроде: «X. любит непонятное». Это еще самое невинное из того, на что способен наш благодетель).
Всё это мне заранее осточертело, а выхода нет. Даже послать его к матери нельзя. Надо будет разговаривать. В апреле, думаю, и мне надо будет поехать, если план утвердят. Допускаю, что всё отложится еще лет на десять1. Слышно что-нибудь? Как будто нет. Следите за секретариатом Союза. Кстати, он произойдет, вероятно, без Суркова…
Что еще? Остается только плевать и спать, что я и делаю. Лева выйдет скоро из больницы. Болезнь по-прежнему скрывается.
Слуцкий окончательно специализировался на Хлебникове. Сейчас будет воздвигать памятник. Иначе, присосался. Слава богу, что он мне не покровительствует. Этого бы только не хватало… Чувствуете, что со мной делается?
Надя
Николаша! Скоро – на этой неделе – вам пора звонить Наталье Александровне. Не забудьте!Печатается впервые.
1 Книга вышла только в 1973 г.
33
Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву
[16 мая 1967 г., Москва]Дорогой Николаша!
Я вас прошу – отнеситесь серьезно к моему письму. Надо все-таки учитывать [желания] и других людей, а не диктовать свою волю и не рвать с людьми просто потому, что они хотят другого и иначе смотрят на какие-то вещи1.
Вам известно, что я была на положении ссыльной в течение многих лет. Именно поэтому всё приняло такой оборот. Если б я была нормально устроена, как Лиля Брик и прочие вдовы, вы бы приходили ко мне или я к вам, вы бы брали у меня небольшие пачки стихов и так далее. ..Я бы никогда не рассталась со стихами, чудом спасенными ,2 на которые я положила всю свою жизнь3.
Теперь уже полтора года у меня есть крыша – вернее, потолок над головой. Я очень осторожно подошла к вопросу об этих бумагах. В прошлом году я не говорила с вами о них, потому что вы еще были в трудном положении, и я считала, что нельзя вас трогать4. Сейчас мы в равном положении. Правильно ли, что вы полностью отлучили меня от этих листочков? Я просила вас только о том, чтобы вы мне дали возможность их сфотографировать. Вы взяли срок (3 или 2 месяца), чтобы найти своего фотографа. Я на это пошла. Сделали ли вы хоть что-нибудь, чтобы найти фотографа? Вы, вероятно, считали, что это моя блажь и больше ничего… Блажь ли это? Можно ли оставлять эти листки в одном экземпляре? Думаю, что нет. Нельзя подвергать их случайностям. Я просила положить сверху листок с распоряжением на случай вашей смерти. Сделали ли вы это?
Я хранила всё это в труднейшие дни, с риском для жизни. Могу ли я предоставлять случаю их дальнейшее существование?
Теперь ваша мотивировка. Вы вложили в них свою работу, т. е. отобрали тексты, которые считали окончательными. Можно в конкретных случаях с вами не соглашаться («вехи дальнего обоза»5), можно просто раскрыть от удивления рот: это когда вы мне сказали про последнюю строфу в «Солдате», т. е. «наливаются кровью аорты».. 6 Но об этом можно договориться. Вы знаете, что я не считаю себя хорошим текстологом (да и вообще я не текстолог) – вам я готова доверять. Вы знаете, что я что-то вспоминала и никогда ни на чем не настаивала. Кого вы боялись, если бы архив очутился в моих руках? Меня? Людей, которые украдут фотографии? А почему тексты секрет? По ним не видно, что вы считаете последним и окончательным вариантом, т. е. вашу работу украсть нельзя с помощью этих листов. В чем же дело?
Может, вы считаете, что я их начну распродавать? Какие у вас основания не доверять мне то, что я сохранила?
А теперь почему я требовала тексты и фотографии.
1) Для того, чтобы в случае какой-нибудь истории7 у нас были фотографии. Хотя бы фотографии. Если б я могла сфотографировать то, что я дала на сохранение Рудакову, мы бы с вами на мели не сидели. Боюсь, что Рудаков сам уничтожил «маленькие листочки». У него была мания, что всё должно сохраниться в его почерке и с его поправками к Осиному тексту. К несчастью, я не могла этого тогда сделать, т. е. сфотографировать. Вот всё и пропало. Но тогда у меня выбора не было. Сейчас есть. Нужны фотографии.
2) Я всю жизнь тоскую в разлуке с рукописями. Для меня эти листки – встреча с Осей. Вы, вероятно, забыли, что вы мне не давали ничего в руки, что я с трудом получила у вас какие-то листки, чтобы дать для книги в Праге (фотографии)8. Правы ли вы были, что лишали меня этого? Мое психическое состояние для вас нуль, только ваше: вам нужно было, чтобы эти листки [находились] рядом с вами. Я вас берегла. Берегли ли вы меня?
3) Я думаю о смерти. Я вам это сказала, когда мы говорили о фотографиях. Кто, кроме меня, может дать объяснения: когда что записывалось, где писалось, как писалось?… Я считаю, что это я обязана сделать, чтобы возместить утраты в бумагах. Иначе будут думать чорт знает что… Имею я на это право? Я дала вам льготный срок на фотографированье. Вы могли за это время если не сфотографировать, то проработать что угодно. Вы со мной настолько не считались, что этого и не подумали сделать. А мне вы отказываете в возможности сделать ту работу, которую я считаю своей обязанностью. Почему?
![Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
