Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
– Посмотрю, – ответила я дипломатично – не время заостряться.
– И смотреть нечего.
– Воспитатели на отряде должны быть единомышленниками, иначе ничего не получится. Появится оппозиция, группки, команды, начнётся грязная возня – кто за наших, кто за ваших… Ну, вы это прекрасно знаете. А мы должны делать общее дело.
– Какое ещё дело? Дались вам эти дела, навыки… – сказала она нетерпеливо и сердито, снова перекладывая вещи в пляжной сумке. – Воспитатель просто должен работать. И по плану. Накормить, в школу отправить, встретить, опять накормить…
– Я говорила уже… Я хочу… Нет, я должна научить этих детей не зависеть от обстоятельств и злой воли других людей.
Свобода, да и то относительная, появится только у тех, кто это научится делать. А как они смогут быть свободными в этой ужасной жизни, не владея ни одним полезным навыком, не умея честно работать? Не имея толком никаких знаний, не умея, опять же, строить отношения с другими людьми? Как они будут жить? И всему этому их должен, по возможности, научить воспитатель. А не просто выпасать их в течение смены или выращивать, как какую-то траву…
– Ой, глупости.
Она, бросив прощальный взгляд в зеркало, направилась на выход, но я преградила ей дорогу.
– Извините. Ещё минутку. Я поняла – вы хотите уничтожить наш отряд.
Она молча смотрела на меня некоторое время, потом, поправив очки, сказала:
– Это бред. Это явный бред.
– Нет, не бред. Это законное желание точно знать, что вы там задумали. Говорите же! Вы нас и в самом деле хотите уничтожить?
– Да с чего вы взззяли?!
Это «взззяли» – она просто провизжала. Я заговорила снова, но уже спокойнее:
– А если нет, то где логика?
– Какая логика?
Она повернула голову в мою сторону.
– Логика всего этого спектакля во множестве действий.
– Логика простая, я же сказала – Ирине нужны деньги. Это понятно?
Она смотрела на меня нагло и презрительно. – Ерунда. Вас наши материальные проблемы никогда не интересовали.
– Ну… как сказать… Да выпустите вы меня!
Она снова предприняла попытку выйти из комнаты.
– Хорошо, идите. Но только знайте – свой отряд не отдам. И это моё слово.
– Посмотрим, – сказала она, боком выскальзывая из помещения.
Я вышла вслед за ней.
– Именно так и будет.
Тут порывом ветра с неё сорвало шляпу – она побежала, крикнув мне не без задора:
– А ребята вами недовольны!
И скрылась из виду за поворотом, а я осталась на перепутье, пребывая в очень мрачных размышлениях – кажется, это уже не начало конца, а его совсем не золотая середина…
Как-то перед отъездом в Сочи она мне, полушутя полусерьёзно, сказала в приватной беседе:
– Вы, извиняюсь, страшная дура.
– Это почему же? Прошу уточнить.
– Не врубаетесь, вот почему.
А я и, действительно, многого не понимала в нашей теперешней жизни – похоже, слова уже крепко утратили прежний смысл. Прежняя риторика всё так же активно продолжалась, но под старыми словами понималось нечто, прямо противоположное.
И я этого – «не рубила»…
А не понимала я, действительно, очень многого. Как получилось так, что мои коллеги от меня отвернулись. Постепенно отошли от меня? Почему мы все, делая общее дело, тянем в разные стороны? Не помогаем, а лишь мешаем друг другу?
Как-то, перед отъездом в Сочи, я, в приступе глупости, сказала своей фальшивой подруге: «Если бы можно было начать всё сначала! Я никогда бы не вела себя так неосмотрительно! И у меня бы сейчас было много друзей…»
Перебив меня, Татьяна Степановна сказала жёстко:
– А вы и начните сначала.
– Как? – прибалдев от такого «реверанса», спросила я. – Я должна уйти?
Мне, конечно, казалось, что она начнёт меня разубеждать – в своей манере рассказывая, какие все гады… Она ничего не ответила. Тогда я всё-таки подумала, что это была шутка, просто очень глупая шутка… Неужели они, и в самом деле, хотят меня в наглую выпихнуть? Я не могла смириться с этой мыслью. Ладно бы – просто сказали, что мне надо уйти потому-то и потому-то… А то ведь целый сюжет раскрутили! Ну не дура ли, и в самом деле?! Выкаблучиваюсь тут перед ними, условия выставляю, а они смотрят на меня да внутри себя весело посмеиваются. Уже и приказ подписан, надо полагать… Но эти благие мысли, как пришли, так и ушли из моей буйной головы. Текучка надёжно возвращает к жизни.
Иду к девчонкам. И что же вижу? В домике, где живут «основные», царит настоящий разгром: картёж, галдёж и дымовая завеса… На ступеньках крылечка соседнего домика Лиля – возится с близняшками Ирины Дмитриевны, на меня не смотрит.
– Лиля?
– Ага, я.
– Ты что на кухне натворила?
– Ага, уже настучали.
Говорит безразлично, между делом и снова тормошит малышей.
– Лиля, отвлекись на минуточку. Встань и послушай, – тщетно пытаюсь завладеть её вниманием.
– Ну, чего? – лениво отвечает она.
– Что у тебя на шее? Покажи!
– О, глазастая… А ещё жалуется – без очков не видит.
Она уже вдохновенно хамит. Снимает всё-таки цепочку, на которой висит лезвие бритвы – последний писк моды, рядом с бритвой – маленький ключик.
Он-то меня и интересует.
– Уголовное дело, между прочим.
– Фигня. Я несовершеннолетняя.
– И это предусмотрено.
– Ой, ладно… Вас же и посадят.
– Так, или чистосердечное признание, или…
– С понтом!
И убегает, бросив малышей одних.
Глава 29. А кто заместо Мурлона Брандона?
Назавтра всё было спокойно. В этот день я наметила себе с утра съездить в городок Лао, купить пляжные сандалии – модные в этом сезоне вьетнамки. У наших деток обувь «волной смывало» – что ни день то новые подавай. Весь запас привезённых из Москвы мы уже благополучно извели. Кроме того, я ещё хотела купить для отряда одну вещицу, от одной мысли о которой душа заходилась от счастья.
В прошлую поездку в город Лао я заметила в отделе местного универмага кинокамеру производства ЛОМО. Стоила она относительно дёшево – всего семьдесят рублей. Это примерно зарплата нашей медсестрички. Соблазн вложить свободный отрядный капитал таким способом одолевал меня денно и нощно. Однако ребятам я ничего пока не говорила – готовила сюрприз. У нас как раз должен был быть «огонёк» по поводу очередных «новорожденных» – всех, кто родился в этом месяце. Как было бы здорово! Кроме фотографий детей мы бы имели ещё и собственные фильмы. И главное, деньги есть, чтобы мечта стала реальностью. Это же, бесспорно, лучше, чем потратить «на мороженое», здесь его, как и прочих сладостей, навалом. Денег было, на самом деле, сто рублей. Как раз хватило бы ещё и на кассеты с плёнками, и даже на батарейки.
Приехала в Лао около полудня. Небольшой приятный городок уже погрузился в полуденную дрёму. Свеженькие, белёные известью аккуратные домики ослепительно сияли на солнце, листва на деревьях томно шелестела, горячий бездвижный воздух лишь изредка испускал слабые вздохи. На пустых улицах не было прохожих, идущих куда-либо по срочным делам. Не видно было также праздных отдыхающих. И только нервно кудахчущие ярко-коричневые куры, смешно растопырив крылья, торопливо перебегали в тень, наверное, всполошённые случайно проехавшей легковой машиной.
За домиками иногда мелькали белые платки хозяек, медленно, как сомнамбулы, бродивших в своих обширных огородах. Гулять по улицам сонного городка в эту пору было скучно и как-то без толку – тянуло в прохладу, за зелёные вершины видневшихся вдали гор, и я сразу направилась в универмаг. Магазинчик с таким громким названием стоял на теневой стороне улицы и был тих и тёмен. Я подошла поближе, толкнула большую тяжёлую дверь. Внутри было тоже тихо и темновато. Долго соображала, на какой именно витрине лежала тогда, в прошлый мой визит в Лао, вожделенная кинокамера.
О счастье! За стеклом витрины в гордом одиночестве по-прежнему возлежит наша красавица…
Чудо!
Шла с этой камерой по рынку (ещё вьетнамки надо купить) и не могла удержать себя от глупого поведения – всё время поглаживала чудо-вещь дрожащей рукой. Соблазн вложить свободный отрядный капитал таким способом одолевал меня денно и нощно. Однако ребятам я ничего пока не говорила – готовила сюрприз. У нас как раз должен был быть «огонёк» по поводу очередных «новорожденных» – всех, кто родился в этом месяце. Как было бы здорово! Так хотелось поскорее начать снимать кино! Вот никогда бы не подумала, что к вещам можно испытывать такую нежность!
Через час примерно, вся в гирляндах вьетнамок, неслась на всех парусах домой – на базу. Издали уже вижу – в Голубятне толпится куча народу. Просто кишмя кишит!
Вот уже десять дней, как мы не собираемся по вечерам у меня. Не то, что было вначале – каждый вечер – сладкие посиделки, чай пьём со всякими вкусностями… Сгущёночку-варёнку подъедаем… Просто болтаем – ляля-тополя… Дети страшилки рассказывают про то, как гигантский муравей откусил голову спящему на пляже мальчику или про то, две огромные чёрные клешни утащили девочку на дно морское. Когда она заплыла в одну удалённую, но очень красивую бухточку… Особенно если к ночи вдруг да соберётся непогода – ветер или дождь… Жуть как сладко было слушать эти глупые ужастики. Затихнут, подавленные страшным видением и долго молчат, только яростно хрустит карамель на зубах…
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270148/270148.jpg)
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270165/270165.jpg)
