Кристина Бельджойозо - Курдский князь
Однако ни один выстрел не последовал за вызовом: «Пали!» — и это по очень простой причине. Покойник офицер, получив строгое приказание доставить бея живого и здорового, и опасаясь излишней горячности своих подчиненных, заставил их предварительно разрядить свои ружья. Итак, Мехмет подвергался только опасности быть задавленным количеством врагов. Он решился пробиться, выстрелив из карабина в левую колонну, и сшибя с ног значительную ее часть, он направил тромблон на правую и хотел уже броситься в дверь, когда один из свалившихся солдат, который вовсе не был ранен, встал и, с удивительной ловкостью вскочив на спину бея, заставил его споткнуться под своей тяжестью. Остальные, ободренные этой выходкой, быстро окружили Мехмета, и произошел рукопашный бой. Однако Мехмет храбро действовал кннжалом, и долго бы еще продлилась борьба, если бы аркан, брошенный с удивительной меткостью, не остановил вдруг движений героя. Мехмета тотчас связали. Но кто бросил аркан? Мехмет очень хорошо видел, что это была черкешенка, подкравшаяся к сражающимся с веревкой в руке. А кто напрасно силился перерезать веревку? И это видел Мехмет, и первый его взгляд после борьбы упал на Габибу, которая еще стояла, дрожащая и бледная, с ножом в руках.
— Было поздно, Габиба, — сказал он ей с печальной улыбкой: — меня не спасли твои ум и твоя твердость. Что касается до несчастной, которая меня продала, да простит ей Бог! Но не долго ей торжествовать!
Каджа услышала эти слова, но в ней не шевельнулось ничего похожего на раскаянье. Она была страшна в эту минуту. Ее бледное лицо, ее сверкающие глаза выражали упоение давно желанной и вполне удавшейся мести.
— Если даже мое торжество будет также коротко, как твоя жизнь, — заговорила она, — я все-таки удовлетворена. Видеть тебя побежденного, связанного, знать, что теперь палач отсечет эту голову, этого достаточно для моего счастья. Я купила себе свободу, я смыла с себя пятно унизительного рабства. О если б все женщины имели мою храбрость, немало крови обагрило бы азиатские гаремы.
Не отвечая на злобные речи Каджи, Мехмет взглянул на Габибу, как бы спрашивая ее, разделяет ли она радость своей подруги. Вместо ответа Габиба постаралась взглянуть веселее, подошла к бею и, протягивая ему руку, сказала твердым голосом: «Позволишь ли, чтобы я последовала за тобой?»
— Последовать за мной! — воскликнул Мехмет. — Что ты, Габиба? Знаешь ли ты, куда меня поведут?
— В тюрьму, — отвечала Габиба, — должно быть в Константинополь, где решится твоя судьба, и где я хочу быть с тобой. Каджа отчасти права, и место, избранное мной около тебя, не для многих покажется завидным. Так ты позволяешь мне последовать за тобой?
— Пусть будет по-твоему, — сказал Мехмет, глубоко тронутый этим неожиданным предложением: — ты права, прибавил он после минутного молчания, твое место около меня. Кто, кроме тебя, останется с таким несчастным, как я?
Нигде уважение к чиновной иерархии санов так неукоренено, как в Турции. Солдаты только тогда на минуту забыли его, когда несколько из их товарищей были убиты на месте. Как только борьба кончилась, и Мехмет снова принял свойственный ему гордый и повелительный вид, чувство подчиненности снова наполнило сердца его стражи. Хотя арестованный и связанный, Мехмет отдавал приказания, и их исполняли с безусловной точностью.
Однако в главном бей не мог распоряжаться. Он не мог назначить места, куда его следовало вести. Этим должен был бы распорядиться убитый во время драки офицер. За неимением старшего по службе, солдаты обратились за приказанием к старшему по годам. Этот почтенный муж, к счастью для своих товарищей, был не лишен здравого смысла. Он понял, что необходимо передать пленного на руки какой-нибудь власти, и что чем скорее это будет сделано, тем лучше. Он почтительно подошел к бею и спросил, нет ли каких-нибудь приказаний насчет дороги. «Мне собственно ничего не надо, — отвечал бей; — но я попрошу вас приискать для этой особы верную и смирную лошадь, и быть с ней попочтительнее».
Старый солдат тотчас предложил Габибе лошадь убитого офицера, и вскоре побежденный и победители оставили деревушку. Через два часа они доехали до ближайшего города, и тамошний каймакан поспешил переслать их к паше той провинции, в которой они находились. Паша поручил пленных офицеру, которому велено было доставить их в Константинополь, и на дороге оказывать им уважение, сообразное званию бея. Поезд вскоре двинулся через один из горных хребтов, обитаемых курдами.
IV
По распоряжению паши конвойные, сопровождавшие Мехмет-бея в Константинополь, оказывали ему всевозможное уважение. С первого дня дороги Мехмет-бей сделался почти предводителем этого небольшого отряда. Спутники его, непривычные к походам по такой, почти непроходимой местности, как в Курдистане, уступили ему заботу отыскивать кратчайший путь и удобнейшую дорогу. Заметив доверие конвойных, бей воспользовался этим обстоятельством и повел их к горе, известной ему так же хорошо, как и всем курдам.
Чтобы описать эту местность, мне стоит только разбудить мои собственные воспоминания. Место моего жительства в Малой Азии было недалеко от этой горы, и я часто ходила туда: то когда она заселялась целыми племенами пастухов, то в такое время, когда ни один человек не нарушал ее безмолвного уединения. Как не похожи горы Малой Азии на горы Европы! В наших Альпах нет той таинственности, которая составляет главный характер гор Малой Азии. Подойдите к Сплюгену, и взор ваш разом обнимет всю громаду, от подошвы до самой вершины. Взбираясь на эту гору, вы не встретите ничего, что поразило бы ваше внимание, разве только что предметы растут по мере приближения и уменьшаются с отдалением. Горы Малой Азии, напротив того, усеяны теснинами, скалами, обрывами, местами неприступными, где таятся их лучшие красоты. Чтобы отыскать живописные виды с этой горы, надобно поселиться в тех местах, раскинуть свои палатки во время жаров на одной из возвышенностей, перебраться туда с своими слугами, бродить по скатам горы, часто возобновлять свои прогулки и отважнее искать очаровательные картины природы, заслоненные иногда грозными утесами.
Гора Багендур, к которой князь Мехмет повел своих спутников, богата живописными местами. Я провела на ней однажды целую ночь, под кровом неба, в совершенном одиночестве, кода люди с моими палатками замешкались в дороге. С рассветом предо мной открылось великолепное зрелище. Старые, огромные сосны, венцом окружали площадку, на которой я расположилась. Под моими ногами, с одной стороны, зеленел лес молодых сосен, с другой — расстилались необозримые луга. Целый день провела я на этой горе, слушая рассказы моих проводников о сокровищах, скрытых в ущельях, о подземельях, вырытых там кочевыми ватагами туземцев, которые из этих притонов набегали на окрестности и грабили в соседних округах. Турки боялись проходить чрез эти леса. Смежные долины были безлюдны, как и сама гора бо?льшую часть года. Только изредка встречались там полуоседлые курды. Летом жили они в деревушках, зимой покидая их, угоняя стада свои в менее суровые места. Я посетила одну из этих деревушек во время ее опустения; она напомнила мне самые живописные селения Швейцарии. Дома красовались чистотой и порядком, так что любо было смотреть. Струя фонтана медленно стекала в каменный водоем и переливаясь чрез его края, пробиралась в небольшое озеро у въезда в деревню. Двери домов были растворены настежь, хлевы опустели, вокруг меня царствовало безмолвие смерти. «Куда девались жители деревни?» — спросила я моего урядника. — «Они еще на своих зимних пастбищах: но скоро возвратятся». В самом деле, чрез несколько дней, проходя опять по этой дороге, я нашла большую перемену: хлева наполнились, дома залюднели. Стада теснились ночью по загонам, а молодые красавицы с непокрытыми лицами толпились около водоема: одни мыли белье, другие поили скот. В пролеглых долинах тысячи палаток темного цвета отбивались на зелени лугов. Красивые козы, рослые бараны, статные и рьяные кони, живописными группами собирались под тень развесистых деревьев. Повсюду виднелось отрадное движение жизни. В горах Востока самая жизнь обитателей полна случайностей, как и природа их страны.
В ту пору года, когда Мехмет-бей вел сопровождавший его отряд к горе Багендур, в долинах, над которыми она господствует, не было ни палаток, ни жителей. Порта, как известно, запретила курдам угонять их стада на прежние пастбища. Мехмет мало, впрочем, заботился о том, что не мог надеяться на помощь своих товарищей. Он знал, что страна изобилует пещерами, которых скрытые входы и выходы были ему хорошо известны. Он задумал бежать; доверие к нему его спутников устраняло все затруднения. Только что вошли они в лес, о котором я упомянул выше, Мехмет взглянул значительно на Габибу; в этом взгляде выразились и его замысел, и доверие к успеху. Наступала ночь; шествие путников замедлялось мраком леса, жажда томила их, и офицер стал поговаривать о привале. Мехмет предложил провести их к месту, удобному для отдыха, где протекал ручей, хорошо ему известный. Офицер принял предложение, отряд углубился в чащу леса. Вскоре послышалось журчание ручья и подтвердило слова Мехмета. С этой минуты признательность стражей к своему пленнику, сделавшемуся их вожатым, не имела пределов. Мехмет сказал только слово, и спутники его устроили под указанным им деревом удобное ложе для Габибы из древесных ветвей; Мехмет поместиился на земле, возле этой импровизированной койки; неподалеку была привязана лошадь, на которой приехала юная подруга бея. Разместя своих пленников и приставив к бею двух часовых, офицер полагал, что исполнил все свои обязанности и не замедлил уснуть; солдаты вскоре последовали его примеру, не исключая и часовых, родом албанцев, и следовательно не слишком заботливых о сохранении военной дисциплины.
