Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.
Обзор книги Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.
Настоящие заметки очевидца и участника военных действий дают возможность нашему современнику прочесть о виденном и пережитом в течение четырех месяцев, проведенных автором на малоазиатском театре войны.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
По дороге
I
Владикавказ, 4 мая
Вот уже несколько часов, как я во Владикавказе в ожидании отхода дилижанса. Перед окном моим высятся белоснежные вершины кавказских гор. Не прибегая к биноклю, я могу любоваться их причудливыми очертаниями, следить за пролетающим мимо облаком; громадная отвесная скала, в расселинах которой ясно виднеется не успевший еще растаять снег, величественно подымается над самым городом, как бы ежеминутно грозя раздавить его под своими обломками, но до горы этой не менее пяти верст. Сумерки быстро склоняются к ночи; на бульваре толпится разношерстный люд: еврейская шляпка рука об руку с армянским или татарским убором; брошенное на лету французское слово перебивается неудержимым потоком гортанной горской речи; двухколесная арба пылит и невыносимо скрипит рядом с извозчичьей коляской на лежачих рессорах; офицеры в белых фуражках сменяются азиатцами в туго перетянутых черкесских и кудрявых папахах. Все спешат на улицу после знойного дня; в воздухе тихо и душно, молодой месяц на ярко-голубом небе заменяет кое-как фонари, а среди вершин и ущелий гор играет молния и изредка слышатся глухие перекаты отдаленного грома.
Все это так странно и ново, что не знаешь, как справиться с массой неожиданных впечатлений, нахлынувших в четыре дня, со времени выезда из Петербурга. С помощью записной книжки мысленно пробегаю эти четыре дня и уверяюсь, что я не во сне, что передо мной не фантастическая картина из балета Петипа, что на глазах у меня не декорации Шишкина или махинации Роллера, а действительные горы и не переодетые черкесы, что это настоящая, еще мало изведанная кавказская жизнь, в которую навязчивым гостем вторглись отпрыски европейской цивилизации на выносливых плечах русского солдата.
За Ростовом железная дорога тянется по беспредельной степи, где только изредка попадаются на глаза станицы. Самые постройки железной дороги здесь очень характерны. В них замечается полнейшая экономия в дереве; здания и сторожевые будки каменные или из земляного кирпича; платформы устроены очень низко и также из камня, в виде мостовой. Я проснулся около трех часов ночи, не желая пропустить первого момента появления на горизонте кавказских гор. Это удовольствие выпало на мою долю только на станции Невинномысской. Долго высматривал я напрасно из открытого окна вагона.
Наконец, один пассажир, из местных, догадался в чем дело и сжалился надо мной.
— Вот, смотрите на эти облака, — сказал он. — Если у вас хорошее зрение, вы заметите между ними ярко-белую, неподвижную шапку в виде конуса… Это и есть Эльбрус.
Я заметил, но долго сомневался, гора ли это или облако. До Эльбруса, по прямому направлению, было не менее 200 верст!.. Вот поезд покатил мимо отдельных гор, внезапно показавшихся в виде серых пятен сквозь утренний туман. В нашей равнине они считались бы гигантами, но это пигмеи сравнительно с Эльбрусом. На четверть часа останавливаемся мы у станции «Минеральные воды», где высаживаются лица, отправляющиеся в Пятигорск, — полечиться или поиграть в карты. Но мне нельзя заглянуть в этот интересный уголок с его знаменитыми источниками; я спешу далее, мне хочется поскорее углубиться в ущелья и возвышенности главного кавказского хребта. Вот я стою на платформе вагона и жадно вглядываюсь в синеющую даль. По сторонам мелькают аулы бывших жильцов этих гор. В полях виднеются многочисленные стада. Им вдоволь травы, степей много, есть где разгуляться на свободе. У каждой сторожевой будки стоит вооруженная стража. Она охраняет дорогу, так как в горах неблагополучно. Горцы восстали, и слухи, более или менее преувеличенные, слышатся об этом всю дорогу. Но здесь все тихо. Изредка из-за соседнего холма покажется черкес на прекрасной тонкой и гибкой лошади. Живописно драпируясь в свою бурку, татарин пускает во всю прыть своего коня, собираясь держаться на уровне поезда; но как ни тихо ползет поезд владикавказской железной дороги, недолго лошадь может состязаться с паром. Приятно видеть это величайшее изобретение человеческого ума в этой дикой, первобытной природе.
Вдруг темная полоса протянулась на отдаленном горизонте. Вот подступает она все ближе и ближе, и глаз различает уже неровности небольшого горного кряжа. Мы пересекаем этот кряж по живописному ущелью, обе стороны которого густо покрыты лесом. Далеко распустя свой длинный хвост, гремя и пыхтя, вылетает поезд из противоположного ущелья, и перед нами расстилается зеленеющим ковром роскошная долина Терека, бурно скатившегося с главного кавказского хребта и более спокойно протекающего здесь, между низменными берегами; на этих берегах то там, то сям гнездятся деревни, а далее, у подножия высоких гор, окаймляющих горизонт, просторно раскинулся сам владыка Кавказа — Владикавказ. Мы проехали ущелье, служащее как бы воротами Кавказа.
II
Станция Пасанаур, 8 мая
Как только переехал я кавказскую грань, меня встречали разноречивые слухи по поводу восстания в Чечне. Только во Владикавказе мне удалось получить некоторые сведения по этому предмету. Главой восстания называют некоего Али-бека. Он был в Мекке, погостил у сына Шамиля в Константинополе и вернулся домой влиятельным человеком. Распространилась молва, что в горах найден «священный меч», посланный Аллахом для истребления гяуров, и что этот меч находится в руках Али-бека. Вместе с тем, говорили, что Али-беку суждено только начать святое дело, а окончить его придет некто из Константинополя. Имя этого «некто» не произносилось, но все знали, что тут следует подразумевать сына Шамиля, Кази-Магому, который, живя в Константинополе, получал щедрую пенсию из русской казны.
В двадцатых числах апреля в двух родственных Алибеку аулах, Бенои и Зандаки, вспыхнуло восстание. Конные и пешие толпы горцев под предводительством Али-бека стали обходить соседние аулы и, как снежная лавина, возрастая по мере движения, вторглись в Чечню, рассчитывая поднять все население. Число восставших определяют различно; их было не менее двух и не более пяти тысяч человек. Горцам не удалось застигнуть Чечню врасплох. Благодаря лазутчикам в Грозном, а потом во Владикавказе и Тифлисе, вовремя узнали о вспыхнувшем восстании, и немедленно приняты были все меры для подавления его в самом начале.
