Майя Никулина - Камень. Пещера. Гора
Ученые-историки относятся к мифу по-прежнему настороженно: «Исследователи единодушны в том, что миф вообще не описывает никаких реальных событий» (Березкин Ю. Е. «Голос дьявола среди снегов и джунглей». Л., Лениздат, 1987). Суть этой настороженности мало изменилась со времен испанских завоевателей Центральной Америки; в 1573 году священник Кристобаль де Молина сформулировал ее с жестоким простодушием, свойственным тому кровавому веку: «Главный источник подобных басен — это незнание Бога, идолопоклонство и пороки этих людишек. Если б они умели писать, то не были бы столь тупыми и глупыми».
Впоследствии выяснится, что писать они умели, но это обстоятельство отношения к мифам не изменило.
К. де Молина записывал мифы — он называл их баснями — «во избежание многословия» в чрезвычайно сжатом виде. Трудно представить, какие драгоценные подробности утрачены при таком записывании, зато понятно, что миф, если сократить «лишнее» многословие, запросто может превратиться в басню: ведь выбрасывают обычно то, что кажется незначительным и непонятным. Непонятностей было и остается много: способ выражения мысли в дописьменном мире значительно отличался от нашего.
Двойственное отношение к мифу (полное доверие и абсолютное пренебрежение) наметилось еще в античные времена. Гесиод понимал миф как реальную историю; Аполлодор относился к мифам с безусловным уважением, Софокл и Эврипид защищали миф; Гомер создавал и продолжал; Ксенофан именовал «нелепой брехней» и выдумками прежних людей.
Защитники мифа находились во все времена. Вольтер, человек просвещенный и убежденный поборник просвещения, видел в мифе действительную историю, отображенную в виде символов и художественных образов. Его современник и друг Жан Сильви Байи полагал точно так же. Правда, он занимался проблемой Гипербореи и подтверждение ее существования мог найти только в мифе. Фламмарион говорил, что подвиги Геракла отражают астрономические события Зодиакального круга. Шлиман верил мифу безоговорочно. И не был одинок: буквально в наши дни Тур Хайердал успешно ищет предков викингов на берегу Азовского моря, возле Ростова, руководствуясь исключительно мифами.
Сегодня существуют весьма убедительные исследования, заставляющие понять астрономические смыслы мифов Средиземноморья и Центральной Америки. Конечно, при желании можно объявить всю эту мифологию отражением поверий диких древних людей. Но, пожалуй, продуктивнее помнить, что астрономия существует тысячи лет, что астрономические познания шумеров или народа майя были поразительно высоки (их исчисления продолжительности года, лунного месяца, времени обращения Земли вокруг Солнца ничуть не уступают нашим); и ежели древние наши предки разместили все эти знания в форме мифа, то, наверное, по какой-нибудь уважительной причине; потому, например, что миф — он всем понятен, или, напротив, потому, что он понятен не всем.
Нынешняя неофициальная наука видит в мифе не игру воображения, а документ. Д. де Сантильяна и Г. фон Дехенд («Мельница Гамлета») первыми решительно заявили, что миф есть технический язык, выработанный для записи и передачи астрономических наблюдений величайшей сложности.
Согласившись с этим, мы признаем, что язык мифа не метафоричен, что мировое дерево или гора в качестве модели мироздания или пахтание океана, когда мутовкой служит великая гора Меру, совсем не художественные образы, а своеобразный технический код, служащий для точного и конкретного обозначения всегда конкретного явления. Ведь «железный конь» (так североамериканские индейцы называли паровоз) и «розовый конь» Есенина имеют совсем разную природу. И, может быть, порой мы не понимаем истинного смысла мифа как раз потому, что не признаем существования кода и разматываем клубок не с того конца.
Что касается художественной литературы, отчасти живущей по наитию и на слух, то она никогда не переживала сомнений, свойственных науке, и не просто использует мифы, но постоянно творит их заново.
Интересно, что принятое к действию определение мифа (см. выше) и сказа (особый вид повествования, ориентированный на живую монологическую речь рассказчика, вышедшего из какой-либо экзотической для читателя среды) упускают главное — непременное присутствие фундаментальной основы.
Стоит прочесть разом «У старого рудника» и сказы «Малахитовой шкатулки», чтобы понять механизм этого чудо-действа. В «Старом руднике» чистая правда — история Сысертского и Полевского заводов в цифрах и фактах. Говорится о рудах и рудниках, истории освоения и тонкостях производства, о жизни горнозаводского поселка и расхожих тайнах и легендах: «Образ ящерицы как воплощения „Хозяйки горы“ достаточно ясен для всякого, кому случалось видеть открытый выход углекислой меди или ее разлом. По цвету, а иногда по форме, здесь сходство очевидное… Образ этой далеко перерос свой первоначальный. Хозяйка горы стала олицетворением мощи, богатства и красоты недр, которые раскрываются полностью только перед лучшими представителями трудящихся».
В сказах перед нами открывается полный неожиданностей, пленительный, таинственный мир, именно за счет этого — присутствия тайных сил — обретающий новые измерения.
Люди, записывающие и изучающие мифы, странно равнодушны к молве, видимо, полагая ее явлением, находящимся вне культуры. Между прочим, молву следует слушать потому хотя бы, что она странным образом слышит миф, потому что она сама — питательный бульон для нового мифа.
Недавний мифотворческий бум вокруг Аркаима позволил заметить, что молва достаточно разборчива, более всего не сочиняет, а вспоминает и что «ее приливы и отливы» сами по себе подчинены определенным законам. Археологи давно предчувствовали Аркаим и медленно двигались в нужном направлении. Памятник четко просматривался на аэрофотосъемках, сделанных еще в 60-е годы. Сегодня можно предположить, что его не разглядели и не поняли сознательно: на Урале слишком много объектов, о которых лучше не спрашивать. Но удивительно, что молва безмолвствовала.
Она очнулась сразу после открытия памятника летом 1987 года: с этого времени челябинский археолог Г. Б. Зданович официально признан первооткрывателем Аркаима и теперь уже навсегда пребудет его должником и пленником.
Памятник находился в зоне затопления; в самых высоких инстанциях были утверждены и подписаны все чертежи и сметы, строительные работы шли полным ходом, были истрачены большие деньги, построена подпорная дамба, и первый же весенний паводок смыл бы Аркаим с лица земли: в советские времена никто не вытаскивал археологические объекты из-под открытого финансирования и работающих бульдозеров…
Борьбу за спасение Аркаима начали челябинские и екатеринбургские (тогда еще свердловские) ученые, студенты и представители творческой интеллигенции. Но поддержка оказалась неожиданно мощной. В «Науку Урала» — свердловский штаб по спасению Аркаима — приходили письма, полные революционной ярости: «Уральское отделение Академии наук должно поставить вопрос решительно, вплоть до выхода из состава АН, в случае, если Аркаим не будет защищен». «Минводхозу Аркаим не нужен. Он нужен нам». «Если Аркаим не будет спасен, идея социализма для меня падет окончательно».
На Урале много археологических памятников, но ни один из них не вызывал такого страстного интереса, как Аркаим. Ни один не был так мгновенно окружен огромным количеством мистических соображений и слухов. Ни один не пользовался такой популярностью: уже с лета 1987 года — а места там пустынные и никаких дорог нет, — на Аркаим потянулись многочисленные любопытные. С годами их не становилось меньше; шли экстрасенсы, паломники, духовные наставники и ученики, жаждущие просветления, даже будущие матери, желающие рожать своих детей непременно в водах местных рек… Подобную активность можно объяснить нашим невежеством, эсхатологическими настроениями конца века или свойственным времени желанием перемен. Но можно предположить и другое, что ожидание накапливается, что мы сами дозреваем вместе со временем к моменту явления новых (или старых) знаний и горизонтов.
Вспомнили, что знаменитая Ванга лет за пятнадцать до открытия Аркаима предсказала его появление: «На Южном Урале откроется круглый город, который заставит всех задуматься о прошлом…». Заговорили о меченых местах, о родстве Аркаима с другими великими древними памятниками, о северной прародине, о подземных путях и, естественно, о Бажове. Участников ежегодных Бажовских фестивалей, проводимых по инициативе Уральской Рериховс-кой Академии, обязательно возили на Аркаим и к Азов-горе (край неблизкий), объясняя при этом, что открытие Аркаима — знак грядущего явления Азов-горы. Сама композиция Страны городов позволяет считать такие связи закономерными. Прецеденты известны: к концу XX века стало известно, что древнейшие памятники Британии — легендарные холмы со священными камнями, родниками и деревьями, — связаны между собой дорогами, так называемыми «линиями лей» и что эти линии как в фокусе сходятся в отдельных точках — в Стоунхендже, в аббатстве Глостенбери и т. д. Теперь уже предполагают, что в этих меченых местах из земли исходит сокрытая в ее глубинах энергия, благотворно влияющая на человека, и что места силы когда-то были отмечены по всему свету…
