Майя Никулина - Камень. Пещера. Гора
Обзор книги Майя Никулина - Камень. Пещера. Гора
Майя Никулина
КАМЕНЬ. ПЕЩЕРА. ГОРА
Про старинное житье да про земельные дела — это все помню.
* * *Чего не знаю, того не знаю, выдумывать не согласен.
* * *Не простой это сказ. Шевелить надо умишком-то — что к чему.
НЕ СКАЗОЧНИК. СКАЗИТЕЛЬ
Бажов — по теперешним меркам — самый настоящий культовый писатель.
Нечто подобное молча подозревали и прежде, в связи с чем к нему всегда относились подобающим образом: принимали со всеми светами и тьмами — с ликом мудреца и значком депутата Верховного Совета, с уральскими корнями и уральскими тайнами, с магическим обаянием его «Малахитовой шкатулки» и полученной за нее Сталинской премией…
Его признавали официально и почитали по-человечески, в частном порядке; читали в советское время, когда мы были самой читающей страной в мире, и в криминальное постсоветское, когда стало попросту не до книг…
Люди, подолгу работающие с читателями, прекрасно знают, что никакого единообразного, правильного для всех прочтения книги нет и быть не может: каждый читает про свое. Это уж потом наши мнения — под воздействием общения и обучения — обкатываются и становятся похожими, как гальки на берегу.
Однажды я поднимала с пола за библиотечной кафедрой растрепанный том «Анны Карениной», в приступе праведного гнева брошенный туда одной милой и несчастливой женщиной: расстрелянные родители, сиротство, детдом, нищета, нелепое замужество — в благодарность за подаренное шелковое платье; эта самая благодарность, длящаяся десятилетиями; нудная работа на прокормление семьи и таимая от семьи страшная убогая мечта — пройтись по городу в настоящей дамской шляпке…
«Анну Каренину» она прочла после того, как посмотрела одноименный фильм по телевизору. В то время мечта о шляпке была уже прожита, но не забыта, и возможно, если бы не она, Анне Карениной досталось бы меньше. Но тут были и смертельная бледность, и слезы, и справедливое негодование: «Ведь все же есть, все есть, чего же еще надо?» Проблемы любви и семьи, мучившие великого писателя земли русской, не тронули ее нисколько, а любовные претензии героини, всегда нарядной и в шляпке, показались настолько непонятными, вызывающими и греховными, что трагический финал и страшный поезд, несущий смерть, были восприняты как законное возмездие, справедливое, но не достаточное.
Тут все понятно: бытие определяет сознание.
Куда интересней другое прочтение (или непрочтение), когда читатели игнорируют вещи явные, лежащие на поверхности, и вовсе не по небрежности или невежеству, но сообразуясь с какими-то тайными потребностями, более всего родственными инстинкту самосохранения.
О чем, к примеру, «Одиссея»? Можете спросить любое количество читателей самой разной квалификации — и все ответят: о странствиях Одиссея, о том, как он, по воле богов, долгое время носился по землям и водам и, наконец, после невероятных приключений — опять же с помощью богов — вернулся на родину, вожделенную Итаку, к любимой жене, которая долгие годы хранила верность странствующему супругу и отказывала многочисленным женихам, домогавшимся ее любви и царского трона, и еще о том, как Одиссей наказал наглецов.
Да что там читатели? Солидные научные исследования, энциклопедии и словари, дополнив вышеупомянутый ответ рассуждениями о мифологических источниках, тонкостях развития сюжета и ранге богов, подтвердят его (этот ответ) в целом: именно так, о странствиях и возвращении.
Обратимся к гомеровскому тексту. В «Одиссее» 24 песни, Одиссей вступает на землю Итаки в 14-й, а на то воля богов объявлена еще в 13-й, то есть в самой середине повествования. Тот факт, что «Одиссея» была разбита на 24 песни не в гомеровские, а в более поздние времена, в данном случае никакого значения не имеет: все равно возвращение Одиссея на желанный берег приходится на середину текста. Вернувшись домой, царь Итаки, безумно тосковавший по родине и семье, не бежит, однако, во дворец, а первым делом направляется к свинопасу (в тексте он назван богоравным). Далее следует подробное описание стада:
…на дворе же
Целых двенадцать просторных закут для свиней находилось;
Каждую ночь в те закуты свиней загоняли, и в каждой
Их пятьдесят, на земле неподвижно лежащих, там было
Заперто — матки одни для расплода; самцы же во внешних
Спали закутах и в меньшем числе: убивали, пируя,
Их женихи богоравные (сам свинопас принужден был
Лучших и самых откормленных им посылать ежедневно).
Триста их там шестьдесят боровов оставалось:
Их сторожили четыре собаки, как дикие звери,
Злобные…
Узнав о состоянии стада, Одиссей не покидает пастуха, но остается с ним и радуется, видя, как истово тот охраняет царских свиней.
Далее на протяжении нескольких песен Одиссей, все еще не узнанный, в чужой личине, тайно готовит испытания и коварные ловушки женихам (кстати, тоже богоравным), только истребив их всех до единого, открывается верной жене и говорит следующее:
Я же потщусь истребленное здесь женихами
Все возвратить…
То есть восстановить стадо и содержать его в прежнем количестве.
Итак: 360 свиней, 12 закутов, 4 охраняющих собаки… 360 дней, 12 месяцев, 4 времени года… Календарь. На это указывают и другие неслучайные детали:
Стад криворогих быков до двенадцати было, овечьих.
Также, и столько ж свиных, и не менее козьих, пасут их
Здесь козоводы свои и наемные; также на разных
Паствах еще здесь гуляет одиннадцать козьих особых
Стад, и особые их стерегут козоводы…
Календарь. Более сложный и древний, чем наш. В нашем — 365 дней.
Известно, что скорости и законы движения Солнца, Луны и других небесных светил различны, поэтому Солнечный, Лунный и Звездный календари несколько отличаются друг от друга. Со временем эти расхождения — по часам, минутам и секундам — накапливаются, и тогда в календари приходится вносить необходимые поправки. В данном случае Лунный календарь был подстроен к Солнечному.
По Гомеру выходит, что Одиссей защищал старый календарь, то есть прежний способ счисления времени и соответствующий ему прежний способ жить (для Гомера более значительный и гармоничный: 360 — число особое; круглое, емкое, полное смысла, кратное десяти, двенадцати, шестидесяти: у нас 10 пальцев, в году 12 месяцев, час состоит из 60 минут, минута — из 60 секунд…). Одиссей охраняет мир от разрушения и хаоса. Сам механизм времяисчисления — по движению Солнца или Луны — говорит о том, что наша жизнь — явление космическое и что колебания длины года — событие в полном смысле слова крупномасштабное, потрясение основ.
Календарная тема в «Одиссее» занимает, пожалуй, центральное место; и не случайно герои, движущие сюжет, притом действующие активно, по своей воле (Одиссей, пастухи, женихи, Пенелопа), объединены именно этой, календарной, символикой.
Одиссей сражается с женихами — отстаивает и удерживает свое время. Пастухи в отсутствие Одиссея свято выполняют его волю: содержат стада в прежних пределах. Женихи разрушают защищаемый Одиссеем порядок: посягают на царские стада, разоряют их, путают счет. Пенелопа, вечно ткущая свое свадебное покрывало и по ночам распускающая то, что сделала за день, каждодневно словно переворачивает песочные часы — удерживает время на месте до той поры, пока не вернется Одиссей… Кстати, он и его люди плыли на двенадцати кораблях.
Сегодня календарная тематика не актуальна, и Одиссей как воитель за свое времяисчисление никого не интересует.
Но он, несомненно, интересовал Гомера. И стоит думать о могуществе формы, способной хранить этот интерес и тащить его, ни для кого уже не важный, через тысячи лет.
Но законы прочтения меняются, невнятный до времени смысл появляется из темноты, как месяц-молодик, и отдельные продвинутые читатели начинают ворошить знакомые тексты в предчувствии скорого полнолуния. Нечто подобное происходит теперь с бажовскими сказами, во всяком случае, поклонники эзотерических знаний листают «Малахитовую шкатулку» как путеводитель по заповедной земле.
Два года назад в Екатеринбург приезжал молодой московский сценарист в поисках материала для мультфильма: «Хорошо бы что-нибудь простенькое, от земли, но с изюминкой», — и стал листать Бажова. Но зачитался всерьез, всерьез смутился: «Что это у вас, Толкиен, что ли?» — и от идеи мультика отказался.
Мы к Бажову привыкли, освоили, он здесь хрестоматийная, дежурная фигура, всеобщий добрый дедушка, уральский сказочник. Хотя сам он всегда говорил: СКАЗИТЕЛЬ. Принципиальная разница. Сказка, по его же собственному определению, это то, что «старухи маленьким рассказывают», она, как бы ни была умна, все равно выдумка. Сказ — историческое предание, эпос, он близок к истине и держится на фундаментальной основе. Это для Бажова как опорный столб, то есть, связано с понятиями самостояния и чести.
