Вероника Боде - Доктор Гоа
– Ну и как, приняли вы решение?
– В общем, да. Решила с ним остаться. Вот сегодня и вас еще встретила, и вы то же самое говорите, о чем я и сама думала…
Лика пересела за мой столик, и гламурный загорелый Виктор, теннисист и виндсерфер, был продемонстрирован мне во всей красе на экране лэптопа. Выглядел он значительно моложе своих лет.
– Берегите, – говорю, – его, Лика. Вон лицо какое славное. И в самом деле доброе.
– Да, он хороший. Уезжать, наверное, надо оттуда – вот и все… Он меня во Францию зовет, но пока бизнес в России раскручивает. Пожалуй, скажу, что хочу с ним уехать.
Выяснилось также, что Лика хорошо знает моего нового гоанского друга, архитектора Митю из Москвы, что пару лет назад вот в этом самом ресторанчике «Дюнс» они не раз общались в большой компании и там был его ныне покойный приятель, после смерти которого Митька начал так страшно пить. Оказывается, это они окрестили Лику Бебинкой, узнав о ее желании создать «многослойную» книгу.
Лика вскоре ушла: в ту ночь она улетала в Россию. Мы обменялись телефонами и электронными адресами. Встречи в Гоа так вот и происходят – легко и необязательно, но при этом, как правило, попадаются совсем не случайные люди.
Собака
Мы сидели на балконе, на втором этаже маленького семейного отеля: я, Юля и вегетарианский повар-кришнаит по имени Аруна. Трещали цикады. Над пальмами висела полная луна. Юля периодически отлучалась в комнату собирать чемодан: утром она улетала в Москву. Я ждала окончания сборов, чтобы понять, влезет ли в чемодан моя небольшая посылка, и попутно записывала интервью с Аруной для своей будущей книги.
Не помню, о чем шел разговор и в связи с чем Юля рассказала эту историю.
– Едут двое влюбленных на машине, путешествуют по Крыму, все волшебно и романтично. И вдруг в темноте под колеса попадает животное – кажется, собака, но, может, и какой-то небольшой дикий зверь. Слышится удар. Но мужчина даже не думает останавливаться. Через пару минут женщина говорит: «Ты бы, может, все-таки посмотрел, что там, а? Может, вернемся?» Мужчина говорит: «Даже не собираюсь я смотреть, кто там и что. Я сейчас и так в не очень хорошем состоянии после больницы, у меня был сильный стресс, и лишние отрицательные эмоции мне ни к чему. Да и тебе тоже». Вот что это такое? Мне просто интересно, что вы скажете. Если бы я была за рулем, я бы обязательно остановилась…
– Я бы тоже, – говорю. – И если бы собака (или кто там был?) осталась жива, то я бы, как ненормальная, помчалась с ней за тридевять земель в ветеринарку, и заплатила бы за лечение, и ждала бы его окончания, да и потом не смогла бы ее оставить, и стала бы я хозяйкой той собаки… Но это я. А вот подруга рассказывала, что у нее на трассе однажды был выбор: бить машину или выскочившего прямо под колеса пуделька, и она его сбила, причем не испытав при этом ни малейших угрызений совести. А ее же собственный муж, объезжая другую собаку, вдребезги разбил свой внедорожник о фонарный столб и остался без машины. Люди-то все разные…
Аруна сказал, что он машину не водит, но тоже, безусловно, остановился бы.
Я сразу поняла, что Юля говорит о своем мужчине. И мне стало тревожно. Что-то с ней было не так. Мы познакомились две недели назад. Она приехала в Гоа к подруге, с которой мы много общались. На пляже все время пряталась от солнца. А однажды мы все вместе поехали на Ночной рынок, бродили там по торговым рядам, было очень жарко, и Юля сказала, что ей совсем невыносимо: периодически бросает в жар из-за климакса.
– Климакс? – удивилась я. – Тебе ж и сорока еще, кажется, нет…
– Искусственный. Гормоны пью, чтобы его вызвать, – туманно ответила она.
Посылочка моя, слава богу, влезла в Юлин чемодан. А сама Юля подарила мне стоявший у нее в комнате букет роз и пошла меня провожать, довела до дома, и мы еще посидели у меня. И вдруг она начала рассказывать:
– Мы впервые увиделись случайно. Я зашла по работе в одну контору, и он тоже там был по делу. Потом, как выяснилось, взял у тех людей, к которым я приходила, мой телефон. А тут мне ставят диагноз: рак груди. Я мечусь в панике, потом наконец принимаю решение ехать в Германию на операцию. До отъезда неделя – и вдруг раздается звонок. Он. И я почему-то сразу, в тот же день поехала к нему. Он жил довольно далеко от Москвы, но я села в машину и приехала. Неделю мы путешествовали. Обручились в какой-то деревенской церкви: купили там кольца, обменялись ими. Решили, что теперь мы – муж и жена. А потом я уехала в Германию.
Когда вернулась, он переехал ко мне. А через год у меня – рецидив. И тут уж он поехал со мной на вторую операцию, и все это на своих плечах вынес, и спал все время со мной в одной больничной постели: спина к спине, иначе мне больно было. И, видно, здорово на всем этом подорвался. После Германии в Крым поехали на машине, там-то вот и сбили собаку. А потом вернулись в Москву, и я вижу: какой-то он странный, не в себе. И вдруг говорит: «Знаешь, поеду я домой. Тяжело мне все это, не могу больше. Да к тому же – никто ведь точно не знает: может, оно еще и заразно…» И уехал. А я сделала еще курс химиотерапии – и вот приехала сюда… Вот что это, скажи, а?
– По-моему, просто трусость, – ответила я. – Вполне обычное человеческое качество. Плюс усталость. Ты его любишь?
– Люблю.
– Тогда, может, все еще и сладится. Пройдет это у него, ведь он же тоже, судя по всему, тебя любит, иначе не поехал бы с тобой в больницу…
Мы долго еще говорили о том о сем, я рассказывала истории из своей жизни и из жизни знакомых, пыталась Юлю отвлечь и успокоить. Но мысль о любимом, как заноза, сидела у нее в голове.
– А как ты думаешь, можно такое простить? – спросила она, уже стоя в дверях. – Это не предательство?
– Простить, по-моему, можно все, даже предательство, – сказала я, а сама задумалась: так ли это? И все ли нужно прощать? А ведь, пожалуй, это дурацкий вопрос. Любящее сердце не задает таких вопросов: оно прощает – и все. И даже не прощает. Просто любит.
Пиписечка
Пиписечка выглядел ужасно. Чистый «синяк». Заплывшие глазки, фиолетовый губчатый нос. Вечно пьяный и обкуренный, шатался он по Мандрему на неверных, дрожащих ножках, тонких, как у цапельки. На ножках – пестрые шортики, на узенькой головке – зеленая панамка, рубашечка белая и, как ни странно, чистая: он ее регулярно стирал под душем на пляже. Тряпичная индийская торба на плече и бутылка пива в руках – вот вам портрет Пиписечки.
Я впервые увидела его вскоре по приезде в Мандрем, когда пошла ранним утром на йогу, и в прибрежном дворике на меня налетели два веселых белых щенка. Может, эти псы бешеные, кто знает? И я отбивалась, как могла, громко на них покрикивая: пошли, мол, вон! Внезапно на крыльцо вышел заспанный и недовольный мужичонка. Было почему-то совершенно очевидно, что он русский, хотя такие персонажи встречаются и в других странах.
– Ой, я вас, наверное, разбудила? Простите…
– И не только вы! – назидательно произнес будущий Пиписечка и, пошатываясь, побрел назад в комнату.
Случая этого Пиписечка, как выяснилось впоследствии, совершенно не помнил. И неудивительно, при таком-то количестве изо дня в день выпиваемого… Ром «Старый монах», бренди «Медоносная пчела», индийское виски, портвейн, пиво – все шло в ход. Пиписечка был неподражаем. «Я сегодня практически не пил, – говорил он, бывало. – Раздавил только маленького “Старенького монашка”».
С того дня я начала с Пиписечкой здороваться. Мучимая чувством вины за его пробуждение в шесть утра, я при встрече смущенно говорила дяденьке «здрасьте»… Он смотрел удивленно, бросал в ответ какое-нибудь приветствие, а однажды сказал чопорно:
– Good morning!
Знакомство мы свели на пляже. И как-то сразу стало понятно, что мы – не только ровесники, но и «одного поля ягоды», то есть из одной московской среды. Оказалось, что и общих знакомых у нас много. Вот тут-то и выяснилось, что зовут его Митя и по профессии он архитектор. Я рассказала какой-то бородатый анекдот, и новый знакомый без смеха заметил:
– Судя по этому анекдоту, вам года этак пятьдесят два.
– Ничего себе, как вы угадали! – вытаращила я глаза.
Затем Пиписечка выдал какую-то английскую цитату, и я отметила, что у него хорошее произношение. Ну а потом к нему пришла через мостик из Мандрема Саша, и тут мы с Тусей просто обалдели, потому что Саша-то была интересная стройная дама лет на пятнадцать его моложе. Взявшись за руки, парочка пошла по берегу в сторону Арамболя.
Саша вскоре уехала, и Пиписечка в один из вечеров прибился к Тусе, нашей мандремской примадонне, курившей на балкончике своего пальмового бунгало. Она-то и окрестила его таким замечательным прозвищем, которое ему пришлось как раз впору. На следующее утро мы должны были ехать за билетами в Непал. Пиписечка поехал с нами. Прихватил с собой хороший фотоаппарат, со знанием дела демонстрировал нам архитектуру города Мапсы, был деликатен и изысканно остроумен. Мы уже не замечали ни фиолетового носа, ни тонких дрожащих ножек: перед нами был интересный мужчина. Скажу больше: вскоре я стала испытывать нечто вроде легкого эротического влечения к Пиписечке. Он был похож на друзей моей юности, московских интеллектуалов, поэтов и художников, с которыми я в те годы крутила романы. Вот только с высоты своих пятидесяти двух лет понимала отчетливо: об Пиписечку очень легко изорвать себе душу…
