Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945)
С первых дней оккупации нашлось немало желающих воспользоваться подходящим моментом и поживиться за счет обреченных соседей; они заходили в еврейские дома и квартиры и в присутствии хозяев забирали вещи‚ мебель‚ продукты. Кое-кто – из наиболее стеснительных – говорил: "Вас всё равно уничтожат‚ а вещи разграбят‚ лучше уж я возьму"; или объясняли это с позиций "справедливости"‚ на глазах у хозяев уводя их корову: "У них‚ евреев‚ корова была всю жизнь‚ у меня – никогда". Всплыли на поверхность и мародеры‚ чьей целью был захват еврейского имущества и еврейских квартир; существовало и оправдание грабежу – вернуть таким способом утраченное‚ национализированное в годы советской власти. Деревня до войны жила очень бедно; для крестьян это была возможность поправить свое материальное положение: как удержаться от соблазна?..
Сарра Глейх, Мариуполь: " Соседи, как коршуны, ждали, когда мы уйдем из квартиры, да уже и при нас не стеснялись… Ссорились из-за вещей на моих глазах, вырывали друг у друга, тащили подушки, посуду, перины. Я махнула рукой и ушла…"
Аркадий Хасин, Одесса: "Мы были еще в квартире, когда дворничиха начала выносить нашу посуду. А дворник, распахнув окно (мы жили на первом этаже), стал вытаскивать стол. Впервые я увидел в глазах отца слезы. Заскрипев костылями, он направился к воротам. Сгорбившись под тяжестью котомок, мы побрели за ним... "
Ида Шендерович, Могилев: "Дед Лазарь и бабушка Ида были трудолюбивыми и уважаемыми людьми. У них было большое крестьянское хозяйство. Дед шил обувь‚ бабушка работала бухгалтером в колхозе. Это были спокойные‚ высокие и крепкие люди‚ всю жизнь боровшиеся с нуждой бок о бок со своими белорусскими соседями. Но когда их везли убивать‚ защитников не нашлось‚ а имущество было тут же разграблено..."
Маня Файнгольд, Умань: "Сижу в одном украинском доме, где я пряталась, приходит соседский мальчик, сыночек полицая, рассказывает об успехах своей матери: "Мама достала себе только зимнее пальто, но она говорит: когда еще раз будут бить жидов, она достанет себе и летнее…"
"На подводах проезжали крестьяне... гнали лошадей в сторону местечка. Вскоре подводы‚ груженные вещами‚ домашней утварью‚ возвращались обратно. Все спешили обернуться несколько раз..."
Из воспоминаний жителей деревень западных областей Белоруссии: "У нас всех евреев уничтожили… а кто спрятался, тех свои люди повыдавали за деньги…" – "Шли разговоры, что так им и надо, нажились, мол, на нашей кровушке, пусть теперь и ответят. Лентяи, мол, и обманщики, распявшие Иисуса…"
3
Из хасидских рассказов времен Катастрофы.
25 сентября 1941 года на старом еврейском кладбище были уничтожены все евреи литовского местечка Эйшишки; это случилось через восемьсот лет после основания еврейской общины на том месте. После расстрела шестнадцатилетний Цви Михайловский выполз из могилы; обнаженный, весь в крови, он подошел к дому за кладбищем и постучал в дверь: "Пожалуйста, впустите меня". Крестьянин оглядел мальчика: "Еврей, убирайся обратно в могилу, там твое место!" И захлопнул дверь. Цви стучался и в другие дома, но везде получал тот же ответ.
Наконец, дверь открыла старая женщина, в руке у нее была горящая головня. "Позвольте мне войти", – попросил Цви. "Еврей, убирайся в могилу!" – закричала она и стала махать на него головней, будто изгоняла злого духа. "Я – Иисус Христос, Господь ваш. Я сошел с креста. Взгляни на меня – кровь, мучения, страдания невиновного. Дай мне войти", – сказал Цви Михайловский. Перекрестившись, женщина упала к его окровавленным ногам: "Боже мой! Боже мой!.. " – и дверь отворилась.
Цви вошел в дом и пообещал старой женщине, что благословит ее и всё ее семейство, если она сохранит в секрете его появление и не расскажет о том никому, даже священнику. Женщина согрела воду, чтобы Цви смыл с себя кровь, дала ему еду, крестьянскую одежду, и он ушел в лес.
4
Кое-кому из обреченных удавалось избежать уничтожения и скрываться по подложным "арийским" документам в постоянном страхе перед разоблачением. Как правило, это были одинокие люди, потерявшие всех своих близких; они опасались каждого человека, каждого стука в дверь, ибо существовали тайные агенты, завербованные среди местного населения, которые их выискивали. Дворники в городах сообщали о появлении евреев; было и немало вымогателей – прежних соседей или сослуживцев, требовавших выкупа за свое молчание, но и это не всегда спасало: получив обещанное, вымогатель мог сдать еврея в комендатуру, чтобы получить за это награду. Вознаграждение не было оговорено заранее – всё зависело от возможностей или настроения начальства: могли дать за еврея пару бутылок водки или килограмм сахара, соль, спички, керосин, а то и наделить деньгами, лошадью или коровой.
В Могилеве вывесили "красочные плакаты с обращением к населению: "За поимку или уничтожение еврея полагается премия – пять пачек махорки за каждую голову". Выдавали еврея из страха перед наказанием‚ опасаясь за своих родных и детей‚ – а наказание было жестоким. Заявляли в полицию, чтобы свести счеты с советской властью, отомстить "жидо-большевикам" за прежние обиды. Доносили и из желания выслужиться перед оккупантами, "так как думали, что германская власть будет теперь навсегда".
"Когда полицай или кто-нибудь из местных жителей подозревал мальчишку в том, что он еврей, требовали, чтобы произнес фразу: "На горе Арарат растет крупный виноград". Если картавости не было, делали другую проверку – предлагали спустить брюки…" – "Чтобы никто не ускользнул‚ всех неевреев строго предупредили: за укрытие еврея – расстрел‚ за выдачу властям – пачку сигарет. Расплачивались и куском мыла‚ пачкой маргарина..."
Эфраим Вольф (гетто Жмеринки):
"Тяжелый случай, – тихо сказал врач медсестре. – Природа этой опухоли мне не ясна… Хоть бы подкрепить ее… Молочка бы ей, тепла…"
Когда они ушли, я машинально стал повторять слова врача: " Молочка бы ей, молочка…" Но где его взять?.. Пробраться на базар без пропуска? Тут я вспомнил приказ, вывешенный в городе: всякий еврей, обнаруженный за пределами гетто без пропуска, будет рассматриваться как шпион… Страшно, страшно… Но что поделаешь? Надо спасать маму…
В ближайшее воскресное утро я встал раньше обычного. Был трескучий февральский мороз, но решимость согревала меня. Без труда прополз под колючей проволокой по тайному ходу. Без труда обменял (на рынке) махровое полотенце на бутылку молока и краюху ржаного хлеба… радостно побежал домой…
Вдруг за моей спиной раздался пронзительный крик какой-то старушки: "Дывиться, добри люды: жыдок побиг! Та ще без зиркы жыдивськой – ловить його, ловить!"
За мной погнались, догнали, избили до потери сознания…"
Мозырь‚ Белоруссия: "Меня приютила наша соседка‚ белоруска, тетя Глаша... Вскоре она сказала: "Уходи. Здесь в доме одна гадюка‚ она говорит: "Вот придут немцы‚ я скажу‚ что у тебя еврейка..."
5
Евреи были в основном городскими жителями. Город жил лучше деревни; крестьяне причисляли евреев к привилегированному слою населения‚ что вызывало дополнительную неприязнь или равнодушие к их судьбе. Евреям – жителям сельской местности – было легче порой спрятаться‚ получить работу в деревне‚ ибо они умели обращаться с лошадью и коровой; крестьяне могли оставить их у себя‚ особенно в тех домах‚ где мужчины были мобилизованы в Красную армию. Помогало и хорошее владение украинским или белорусским языками‚ знание сельских обычаев; умение ткать спасло жизнь женщине из гетто‚ уверило крестьян в том‚ что она не еврейка: "Говорят‚ ты жидовка. Жиды ведь не умеют ткать – значит, ты не жидовка".
Евреев выдавали городские привычки‚ что тут же подмечали деревенские жители: "Ты моешь руки по- городскому... По-жидовски чистишь бульбу..." Выдавали акцент‚ характерная внешность; мужчин выдавало обрезание. К крестьянину‚ у которого жил еврей‚ пришел староста деревни и закричал: "Ты знаешь‚ что держишь еврея в доме?" Крестьянин удивился: "Разве Степка – еврей? Он же наш! Знает все полевые работы‚ говорит по-нашему‚ после еды крестится". Староста сказал: "Пусть пьет со мной самогон. Если он умеет пить самогон‚ значит, не еврей".
Себеж, Псковская область: "Мальчик двенадцати лет по совету матери остался в печной трубе, а потом вылез оттуда, добежал до дома старосты в деревне Пресни. Мальчик попросил у старосты: "Дяденька, возьмите меня! Я буду вам помогать, объедать не буду, стану грибы и ягоды собирать, только не везите меня обратно в Себеж". Старостиха даже накормила мальчика, а староста запряг лошадь, посадил парня в телегу, отвез в Себеж и сдал немцам – а мог спасти…"
Минск: "Это было еще в 1941 году… Во время облавы нескольким еврейским мальчишкам удалось пролезть под проволоку на арийскую сторону, и там во дворах они попрятались в уборных, мусорных ящиках, сарайчиках… Женщины и их дети выволакивали мальчишек из убежищ, ловили их, если они пытались удрать, и тут же отдавали в руки немцам или полицаям…"
![Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (1939 – 1945 гг.)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
