Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное
Идеально приходить на Kalverstraat ближе к шести, когда она бурлит, шумит и людской пеной дней бьет в тесные свои берега. Но ударяют городские часы, и раздается мерное жужжание: на всех магазинах одновременно опускаются жалюзи. Пять минут – и Kalverstraat пуста и тиха, как и полагается быть маленькой straat в небольшом городке. Лишь несколько итальянских подростков-туристов подпирают стену, блаженные от марихуаны и пива. Мимо них проезжает на лошади полицейский. «Carabineri», – говорят подростки. Цокот копыт гулко разносится по улице. Подростки смеются. Слова «sex, sex» ночными птицами вылетают из кустов их болтовни.
Вечер – идеальная пора для прогулок по Амстердаму, ибо ночной дозор дает понимание города, днем обозримого скорее через частые переплеты музейных окон. Rembrandt-Plein ночью залита мигающими огнями. Весь город стекается сюда, чтобы в одном из утрамбованных, как хор Пятницкого на сцене, баров под Калли Миноуг, Эминема или «Тату» дернуть для разминки вездесущего «Хайнекена». Самые нетерпеливые идут в расположенные тут же стрип-шоу с выцветшими фото перед входом.
Но имеет смысл проследовать дальше: мимо клуба April с перекрывшей улицу толпой мелированных блондинов, мимо знаменитой дискотеки It с еще более мелированной толпой (вас предупреждали!) – в какой-нибудь Beach Club, где пятиметровая акула под потолком, пристающие к девушкам почти голые негры и еще более голые бармены, танцующие знойные мужские танцы прямо на барной стойке.
Имперский турист теряется в этом адике, как голландец путается в анфиладах и ризалитах растреллиевского барокко. Но спросите у негра разрешения на фотографию – он охотно попозирует с вашей подружкой, подойдите к бармену – он дернет зиппером, предлагая выжать fresh juice не отходя от кассы. И эта готовность обнажает пружинку скрытого мотора: негр – жиголо. Бармен – актер. Вместе они наняты раскручивать публику, которая ждет от ночного Амстердама немыслимого разврата и будет разочарована, немыслимого не получив. Не исключено, что в прочее время их пристрастия вписываются в круг с гостиной, котенком, камином.
Раскрутка идет хорошо: упитанные американские студентки изображают милашек, белобрысые скандинавки – распутниц, а невозмутимые японцы, удовлетворенно посверкав вспышками, под руководством гида отправляются дальше по тропе порока в Red Lights, где с любой витринной проституткой можно провести быстрый fuck & suck, и где в крохотных зальчиках live-show пары делают любовь с усердием борцов полусреднего веса.
Однако амстердамский разврат – всего лишь торговля, продолжение Kalverstraat. В «веселом районе» давно нет преступности, продажная любовь защищена латексом, льющаяся на шоу в зал сперма – синтетическая. И даже мужчины из April’а и It похоже на кордебалет Бориса Моисеева: голландский гомосексуализм имеет отношение не к страсти, воспетой Уайльдом и Кузьминым, но к преимуществам однополого брака (дотируемое молодоженам жилье), клубного времяпрепровождения (все свои) и социальной защиты (представителя меньшинства уволить никто не рискнет).
Претензии к голландскому разврату не этические (за отсутствием предмета претензий), а эстетические: не работает вентиляция, кисло пиво, не найти сортира, лыс бархат крохотной, как в жэковском красном уголке, live-сцены. В ночном Амстердаме хорошо понимаешь подлинный масштаб городка, который был бы мало кому интересен со своими давно отсверкавшими революциями и тихими домиками над каналами. И никакой Рембрандт его бы не спас, как не спасает, допустим, Иваново наличествующий в местной галерее Тициан.
Но Амстердам как мог поставил, разрекламировал, раскрутил ту пьесу, что была ему по плечу и карману. Ведь «порок», «разврат» – категории мелкомасштабные: «пороком» называет житель уездного городка нравы, про которые житель столицы пожимает плечами: ну и что?
Амстердамская индустрия разврата нацелена, по большому счету, на кошелек сельского парня, удачно продавшего корову, хватанувшего на радостях хмельного, выкурившего «косячок», погыкавшего на витрину секс-шопа, потаращившегося на гей-клуб и в завершение забредшего к девкам в бордель, где его смущает одно – непостижимое предназначение биде. Компания таких деревенских парней, оставившая на паркинге BMW и у опустившихся жалюзи на витрине с девицей и забравшимся к девице приятелем орущая (должно быть): «Давай, Вася!» – и есть самый распространенный визитер района Red Lights.
Именно здесь, где бьют фонтаны фаллических форм и белье продажных дев светится мертвенно-голубым, как в цирке, и понимаешь, наконец, Амстердам.
Этот город каждый вечер ставит свою пьесу, где злодеев и распутниц играют вполне добропорядочные главы семейств. Можно шутить над их трогательно-серьезной игрой, но нельзя не признать, что туристские аншлаги следуют один за другим.
Мы возвращаемся из Амстердама домой, как возвращаются из оперетты в оперу, с малой сцены – на большую, и как с сельской ярмарки возвращаются в городскую квартиру, недоумевая, зачем же купили под шумок толпы рушник с петухами, глиняную кринку и расписную оглоблю. Мы, чертыхаясь, прилаживаем оглоблю на комод, прячем купленные хм-хм… открытки и говорим друзьям, что, конечно, самое сильное впечатление от Амстердама – это коллекция Вермеера в Rijksmuseum.
Но, ежевечерне натыкаясь на оглоблю взглядом, про себя улыбаемся, поскольку знаем, зачем рано или поздно приедем в Амстердам еще.
1997 COMMENTКогда я первый раз приехал в Голландию – в 1991-м – меня познакомили с питерским парнем Сеней. Он стоял на Кальверстраат в советской шинели и пел про поручика Голицына. Сеня дико страдал по оставленной в Ленинграде семье, дочуркам и пытался заработать хоть какие-то деньги. Он говорил, что прохожие стали скупы, подают неохотно. «Сеня, не будьте дураком, снимите шинель. Горбачев ввел танки в Вильнюс!»
Не очень чуток был к перемене обстоятельств Сеня, вот что.
Когда я просил про Сеню спустя шесть лет, то услышал, что он вышел замуж. «Женился», – уточнил я. «Нет, вышел замуж за Джона, – был ответ. – Ну, помнишь такого блондинчика?»
И, видя мое изумление – от Сени меньше всего можно было ожидать однополой склонности – объяснил, что брак решал все Сенины проблемы. Квартиру паре дадут как молодой семье, работу Сене поможет найти гей-комьюнити, а что касается жизни под одной крышей – так стерпится-слюбится. Мужчины и женщины, что, всегда по любви женятся? А ведь нередко потом хорошо живут! И вообще – не ваше дело.
Я промолчал.
Кажется, был такой сюжет – про как бы однополую по причине выгоды пару – век назад у Тэффи.
2014#Кипр
Послать тещу подальше
Tags: Дикий туризм против организованного. – Правила выбора правильного острова. – Фламинго, православие, велосипеды и автобаны.
Я лет двадцать путешествую по миру самостоятельно, но этот текст пишу в групповом туре на Кипре. И многое для себя в этой групповой поездке открыл.
Но вначале, товарищи дорогие, позвольте обратиться к своей теще напрямую – а то, чего доброго, Марь Николаевна отлучит меня от блинов, приняв заголовок буквально (а ее подруги, освоившие интернет, про статью ей непременно сообщат). Под «посыланием подальше» я не прячу второй смысл – поверьте, когда родственников (для которых «юг» – это путевка, Сочи и колоннадно-статуйное великолепие санатория Орджоникидзе) требуется послать на море, посылать их действительно следует подальше, чем в Краснодарский край. И Кипр замечательный для этого вариант, а почему – скажу позже.
Пока же – о преимуществах индивидуального туризма перед готовым, упакованным, каковой продается и покупается, как любой другой товар. Я тоже когда-то отдых себе покупал. И судился-рядился, когда зимой в Риме селили в номере для паломников, умерщвляющих плоть, так что отопления и теплых одеял не полагалось. А в другой раз, поддавшись уговорам жены, провел «милый уютный вечер в типичной греческой деревушке», оказавшейся конвейером по околпачиванию тысяч двух человек, учащихся пьяно танцевать сиртаки.
Ну, там много чего в этих турах было, вроде опаздывающих чартеров или трансферов из аэропорта, развозящих всех-всех-всех по разным отелям (и твой, понятно, последний), или назойливых уговоров скинуться по 100 евро с носа за «незабываемый ужин с лучшими итальянскими тенорами», а еще экскурсий, напоминающих перекидной календарь: в таком-то году это, в таком-то году то…
И в один прекрасный день, когда морс из этнической клюквы встал поперек горла, мы ответили «нет» предложениям турфирм и взяли напрокат машину, чтобы сгонять из Праги в Карловы Вары. И радовались приобретенной свободе, и дрейфили, когда ветер сдувал нашу крошку «шкоду» на обледеневшем перевале в Татрах. А потом стали брать машины напрокат регулярно. А потом у турфирм стали просить минимум: перелет, отель. А потом и это стали заказывать сами, потому что, выбирая рейс самостоятельно, в Париж можно лететь через Мюнхен или ту же Прагу, проводя там день пересадки. А бронировать жилье благодаря интернету оказалось так же забавно, как поворачивать тубус калейдоскопа.
