Андрей Колесников - Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
– Папа, можно, я вот этих двух закажу?!
И он показал мне этих двух, вдруг встрепенувшихся так, словно они поняли, о чем тут за стенкой толкуют.
Они затрепетали и хотели, казалось, куда-то ускользнуть, но куда ж ты денешься из аквариума, милая.
Я объяснил Ване, что так думать про этих прекрасных рыб – преступление и что жизнь – чище и лучше, чем он думает в свои пять лет. И что рыбы могут просто плавать, только этим радуя нас.
– А помнишь, мы ходили в один ресторан, там был такой же аквариум, и ты заказал мне двух рыб, – недоуменно сказал мальчик. – Я одну даже сам ловил, помнишь?
Я припомнил только карпа в китайском ресторане, мальчик с восторгом подтвердил насчет карпа и добавил, что были еще две, которые к китайскому ресторану никакого отношения не имеют.
К счастью, тут нам передали, что машину вымыли. Мы вышли, расплатились, и я подумал, что, видимо, надо все-таки ехать в кино. Но потом эта мысль показалась мне какой-то пошлой. Ну почему если ты оказался наконец-то наедине с сыном, надо ехать обязательно в кино? Почему чуть что, сразу в кино? Что с сыном, что не с сыном?
Ну а куда могут поехать мужчины в свободное от работы и от детского сада время? Нет, ну конечно, не туда. Но есть же еще какие-то места. И я позвонил другу, которому два раза такие вещи объяснять не надо.
– А вы по танкам лазили? – спросил он.
– Нет, – виновато признался я.
– А, ну все, – сказал он. – Езжайте на Поклонную гору, там музей военной техники под открытым небом. Танки, пушки, самолеты… Вам туда.
Я даже не поверил своим ушам и своему счастью. Ваня, правда, по-моему, не очень понял, что я ему предложил, но согласился. Через четверть часа мы были уже на Поклонной горе. И мы сразу увидели один танк. Он стоял в стороне от музея, и на него можно было и в самом деле залезть. Издали я увидел две фигурки на этом танке и обрадовался.
Меня вообще уже распирало от того, что мы делали. Это и правда получалось как-то уж очень по-мужски.
На танке стояли девушка и юноша с фотоаппаратом. Он что-то бормотал, снимая не девушку на танке, а какие-то детали этой машины. Чем-то он был сильно недоволен.
Оказалось, что этот юноша – специалист именно по танкам «Т-34». А недоволен он тем, что на послевоенную «тридцатьчетверку» надели башню с какого-то вообще тягача и выдают за классику.
Юноша помог поднять Ваню на танк и тут же забыл о нем, с головой уйдя в люк, который ему неожиданно удалось открыть. Ваня бы тоже с головой ушел в этот люк, и даже, боюсь, всем телом, если бы я, забравшись на танк, не схватил его. Через мгновение мальчик сидел уже на стволе. Еще через мгновение свешивался откуда-то с гусеницы. Он словно вырос на этом танке. Танк был для него как джунгли для Маугли. Я с удивлением и опаской наблюдал за ним. И я вообще-то гордился им.
Минут через 20 я снял его с танка, объяснив, что самого главного он еще не видел. То, что мы увидели на полигоне, совершенно захватило меня самого. В какие-то моменты я забывал о Ване, а он – обо мне. Он надолго пропал в лабиринтах окопов, и я только слышал его крик:
– Та-та-та-та!
Это он жал на гашетку, как я потом понял, когда сам добрался до пулемета на одной из огневых точек. Я тоже жал. И вы будете жать, если вы честный человек. И будете орать:
– Та-та-та-та!
Мы еще два часа ходили среди подбитых немецких самолетов, среди артиллерийских пушек, санитарных поездов, среди штурмовиков и истребителей, и Ваня, теряя ощущение времени и пространства, повторял одно и то же:
– Папа, сегодня такой день, такой день…
Ваня, мысленно умолял я его, ну скажи это еще раз!
– Такой день… – говорил Ваня. Спасибо, родной, мысленно шептал я.
Поздним вечером мы поехали в аэропорт и встретили Машу. Она вернулась из Парижа. Мы жаждали ее рассказа. И она жаждала рассказать. Но она не успела ничего. Рассказывал в этот вечер Ваня – про то, какой это был день.
Маша терпеливо слушала. Мы приехали домой. Она подарила мне туалетную воду во флаконе в виде Эйфеле-вой башни, которую Маша называет Эльфовая. Она, наверное, думает, что башню так назвали потому, что в ней живут эльфы.
Потом Ваня задел меня за живое, то есть ударил в ногу, потому что ему срочно понадобился спарринг-партнер по ушу, и мы начали драться.
– Перестаньте, – сказала Маша. – Ненавижу, когда мужчины дерутся.
«Они могут пойти на другой пляж»
Выхода не было, пришлось учить Ваню играть в боулинг. Потому что на роликах он кататься не захотел.
У меня не такие уж смутные представления об этой игре. То есть, если у меня спросить, умею ли я играть в боулинг, я отвечу: «Да!» Другое дело – люблю ли я играть в боулинг. На этот вопрос у меня нет ответа. Он был лет пять-шесть, а может, десять лет назад, когда боулинга было мало в Москве, а поэтому играть в боулинг в пятницу считалось у нас делом принципиальным. Да, я любил. Попробовал бы я не любить, когда все так любили.
Но потом любовь прошла. Нет никакого смысла рассказывать, как это произошло, хотя, по-моему, это очень интересная история. Да, была целая история, длиной в два вечера. Но я не буду, потому что я должен рассказывать про Ваню.
И вот Ваня вместе с Машей ходит по выходным в один более или менее развлекательный подмосковный центр, где Маша катается на роликах. Ваня отчего-то давно остыл к этому занятию, толком не начав, а Маша наоборот – еще больше прикипела. Она безо всякого тренера (ведь я при всей любви к себе не осмелюсь назвать себя ее тренером по роликам) научилась, по-моему, здорово кататься и может часами нарезать круги по часовой стрелке в этом громадном полутемном подвале-катке, в центре которого как раз зал для боулинга. И каток отделен от него таким буфером с поручнями, за которыми стоят столики, куда уставшие хоть от роликов, хоть от жизни люди могут заехать и прийти в себя.
Ваня терпимо относится к роликам только потому, что он нашел себя за этими поручнями. За одним из них, в самом углу, все, что ему надо. Он откуда-то притаскивает два больших мата, покупает кока-колы и попкорна, валяется на матах и глазеет на мчащихся мимо роллеров.
Тут есть, конечно, проблема, потому что не все ведь роллеры мчатся. Некоторые встают на ролики первый раз, и сказать про них, что они мчатся, – значит сильно обидеть тех, кто на самом деле мчится. Ну и если честно, таких, для которых каждый раз как первый, большинство.
Ване эти люди больше всего и нравятся. Он наслаждается, наблюдая за этими людьми, которые больше всего на свете хотели бы, чтобы их именно в этот момент никто не видел. А он валяется, нога на ногу, во рту соломинка, лениво кидает в рот солоноватый попкорн, глазеет на них и хохочет, понимая, насколько был прав, когда решил, что все это – не для него.
А для них проехать мимо этого мальчика становится испытанием более серьезным, чем сдать экзамен на вождение грузового автотранспортного средства. Они нервничают. Им плохо. А ему-то очень хорошо. Лучше просто не может быть человеку, чем Ване в эти минуты.
Когда мимо него проезжает Маша, Ваня встает (через раз) и выставляет руку, чтобы она на ходу хлопнула по его ладони. Ей это нравится. Ему меньше.
Когда-нибудь это счастье, это бесконечное наслаждение должно же было закончиться. Один раз, когда Ваня уже прилег и уже проводил глазами (с таким выражением лица, как будто в последний путь) первых роллеров, к его убежищу подъехали два мальчика, постарше его лет на пять, вместе взятые.
– Ты чего, на пляже? – спросил его один.
Он мог сказать, что да, на пляже. Но Ваня отдает себе отчет в том, что подмосковные дети таких шуток чаще всего не понимают. Он промолчал.
Они решили, что провели воспитательную работу с этим умником. А когда опять проезжали мимо, то снова увидели эту возмутительную картину. Я, проезжая мимо, все это фиксировал, но решил пока не вмешиваться, потому что не видел пока непосредственной угрозы для жизни как Вани, так и этих мальчиков. Но ее нельзя было полностью исключить, так как, с одной стороны, их было против него двое, а с другой – он уже почти год занимается ушу, а главное, смотрит «Черепашек-ниндзя», и эти мультики дают ему, по-моему, гораздо больше пищи для ума и разогретых мышц, чем ушу.
В общем, все было не так уж и очевидно. И мне и самому было интересно.
– Ну и что ты им теперь сказал? – спросил я Ваню, когда они опять отъехали и безо всякого энтузиазма начали движение по часовой стрелке к очередной неизбежной встрече с этим прекрасным незнакомцем.
– Сказал, что я на пляже. Я сказал, что тут пальмы, песок и что я скоро пойду купаться.
– Им это не понравилось.
– Я сказал, что они могут пойти на другой пляж.
Мальчик зашел гораздо дальше, чем я мог предположить. С другой стороны, он уже читает гораздо быстрее, чем Маша.
– А они?
– Дальше поехали. Пап, они мне не нравятся. Они мешают мне отдыхать. У меня ведь выходной.
Я понимал, что Ваня готовится к чему-то важному в своей жизни. Я мог, конечно, помешать. Но я не стал. Все должно было произойти само собой. Да, в моих силах было остановить кровопролитие, а до этого я решил не вмешиваться.
