Элвин Москоу - Столкновение в океане
Капитан Каламаи признал частичную ответственность за столкновение, показал, что в плотном тумане, сократившем видимость до полумили, «Андреа Дориа» следовал почти полным ходом. На борту лайнера было принято уменьшать обычную скорость, равную 23,3 узла, снижением давления пара в котлах и доводить ее до 21,8 узла. Капитан согласился также, что снижение давления пара в котлах позволяло экономить топливо, но, вместе с тем, сокращало необходимую в экстренных случаях мощность, развиваемую им при заднем ходе. Сохранить полную мощность заднего хода можно было лишь поддерживая в котлах полное давление, но перекрыв сопла, по которым пар поступал в турбины. Однако это требовало повышенного расхода топлива и, следовательно, увеличивало стоимость эксплуатации судна. Капитан вызвал между тем изумление у присутствовавших на суде, признав, что расстояние для погашения инерции «Андреа Дориа» ему не известно. Он также сказал, что не знает, в пределах какого расстояния «Андреа Дориа» способен изменить курс на девяносто градусов. Эти данные во время ходовых испытаний судна в 1952 году, да и в дальнейшем, не проверялись.
Тем не менее стало уже совершенно очевидным, что, следуя со скоростью 21,8 узла, «Андреа Дориа» нарушил Правила для предупреждения столкновения судов в море, согласно которым в тумане судно должно было идти «умеренным ходом», или со скоростью, при которой его можно остановить в пределах расстояния, равного половине дальности видимости. Было подсчитано, что для полной остановки «Андреа Дориа» требовалось расстояние около двух миль. Половина дальности видимости в тот вечер равнялась четверти мили.
Много внимания при допросе капитана адвокат шведской компании уделил остойчивости «Андреа Дориа» и мерам, предпринятым для спасения судна после столкновения. Он утверждал, что в результате полученных при столкновении повреждений «Андреа Дориа» был в состоянии остаться на плаву. Адвокат хотел доказать, что никакой ответственности за потопление роскошного итальянского лайнера «Стокгольм» нести не может.
Но на вопросы об остойчивости своего судна капитан Каламаи отвечал только: «Не знаю» или «Не помню», проявив поразительную неосведомленность. Он сказал, что «Андреа Дориа» был судном, построенным в соответствии с международными нормами и должен был оставаться на плаву в случае полного или частичного затопления любых двух водонепроницаемых отсеков. Частичное затопление считается более серьезным, потому что вода, переливающаяся внутри корпуса судна, создает такую же угрозу опрокидывания, как равный ей по весу незакрепленный груз чугунных болванок, перекатывающихся от одного борта к противоположному.
Капитан признал, что ни разу после столкновения он не дал в машинное отделение никаких указаний о мерах, которые следует предпринять для спасения судна, несмотря на то, что находившийся там старший механик был всего лишь временным лицом, в связи с отпуском постоянного судового главного механика. Он согласился с Гейтом, что наиболее эффективным средством для выравнивания крена судна явилось бы заполнение топливных цистерн, расположенных по левому борту. Но он сказал, что по неизвестным ему причинам сделать это было невозможно.
Капитан признал также, что ему доложили относительно предпринятой машинной командой откачки воды из заполненных цистерн двойного дна с правого борта судна, в результате чего угроза опрокидывания, по крайней мере теоретически, увеличилась, поскольку вес нижней части судна уменьшился. Но никакого приказания прекратить откачку этой воды он не давал. Капитан Каламаи сказал, что предоставил механикам возможность принимать меры к спасению судна по своему усмотрению.
— Нельзя ли было в целях выравнивания судна накачать забортную воду в топливные цистерны, расположенные на левом повышенном борту? — спросили капитана.
— Это мне неизвестно, но, по-видимому, сильный крен на правый борт исключал возможность такой операции. Имелись признаки, которые говорили о том, что в результате крена судна на правый борт кингстоны для забора морской воды с левого борта оказались выше поверхности моря, — ответил капитан Каламаи. — На борту «Андреа Дориа» имелось свидетельство о безопасности, выданное капитаном порта Генуя, но оно пошло ко дну вместе с судном, — добавил он позже.
— Не содержало ли свидетельство каких-либо оговорок относительно непременной и немедленной балластировки топливных и водяных цистерн судна?
— В свидетельстве никаких упоминаний, никаких данных по этому поводу не было, — ответил капитан.
Гейт хотел добиться ответа на вопрос, почему «Андреа Дориа» сразу накренился на 18–19°, поэтому он спросил:
— «Италией лайн» не предоставила в ваше распоряжение информационные данные об остойчивости судна в аварийных условиях?
— Не помню, — ответил капитан.
Допросив капитана Каламаи относительно остойчивости судна, адвокат шведской компании предложил Ундервуду и итальянской компании Предоставить некоторые схемы и чертежи «Андреа Дориа», а также инструкцию по эксплуатации судна при различных условиях загрузки, переданную владельцам судна верфью «Ансальдо», где сооружалось судно. Ундервуд сказал, что выполнит данную просьбу, хотя, возможно, это будет равносильно переводу всего правления «Италией лайн» из Генуи в Нью-Йорк. Но он заявил протест по поводу требования Гейта допросить при разборе дела старшего механика «Андреа Дориа», утверждая, что последний в момент столкновения спал, а поэтому дать какие-либо показания, которые бы пролили свет на причину столкновения, не может. Его протест был отклонен судьей Уэлшем, который согласился с адвокатом «Стокгольма», что старший механик обязан рассказать, какие меры были приняты для спасения «Андреа Дориа» после столкновения.
Почти полных два дня Гейт допрашивал капитана по вопросам остойчивости, затем перешел к вопросам судовождения. Капитан Каламаи с готовностью согласился, что при первом появлении «Стокгольма» в поле видимости, то есть на расстоянии семнадцати миль, имелось еще достаточное время, да и глубины вокруг судна не препятствовали тому, чтобы изменить курс «Андреа Дориа» вправо и разойтись, как это обычно принято, левыми бортами.
— Совершенно верно, я бы мог изменить курс, — сказал он, — но я не находил это нужным, считая, что суда разойдутся зелеными огнями[7].
Капитан настойчиво доказывал, что в период сближения судов с дистанции в семнадцать миль стоявший у радиолокатора второй штурман Франчини несколько раз доложил ему, что встречное судно следует параллельным курсом и пройдет по правому борту. Правда, точных курсовых углов Франчини не докладывал, но когда на расстоянии семнадцати миль курсовой угол оказался 4° и на расстоянии около трех с половиной миль — 14°, когда курс «Андреа Дориа» был изменен на 4° влево, он сказал об этом капитану. Отблеск огней другого судна был замечен капитаном Каламаи, когда оно находилось примерно в 1,1 мили и на 20–25° справа по борту.
На вопрос, ожидал ли он увидеть огни под таким курсовым углом, капитан ответил:
— Курсового угла я не определял, но я был настоль-ко уверен, что судно пройдет у нас по правому борту, что не обратил внимания на курсовой угол и не проверил его, когда увидел отблеск.
Намереваясь доказать, что произведенные на борту «Андреа Дориа» наблюдения, будто суда следовали параллельными встречными курсами и разошлись бы правыми бортами, не соответствовали действительности. Гейт подошел к свидетельскому креслу и вручил капитану блокнот из миллиметровой бумаги. Он попросил капитана сделать по памяти прокладку радиолокационных наблюдений, произведенных на борту итальянского лайнера.
Взяв миллиметровую бумагу, капитан посмотрел на нее и тихо произнес:
— Никогда раньше не видел, что это такое.
— Известно вам, как пользоваться подобной бумагой для прокладки? — спросил Гейт.
— Не совсем, потому что такой работой у меня обычно занимались штурманы, — сказал капитан Каламаи.
Ундервуд стал протестовать против принуждения капитана заниматься незнакомыми ему делами. Гейт настаивал, утверждая, что капитан «Андреа Дориа» обязан уметь правильно читать показания радиолокатора, уметь пользоваться этим прибором и проверять умение судоводительского состава.
Вопрос был передан на рассмотрение судьи Уэлша, который вынес решение в пользу адвоката шведской стороны.
В итоге капитан Каламаи сделал прокладку существенно важных расстояний и курсовых углов «Стокгольма» в период ведения за ним наблюдения перед столкновением в следующих точках: 17 миль и 4° правого борта, 5 миль и 15° правого борта и 1,1 мили и 22,5° правого борта.
Когда работа была закончена, Гейт спросил:
— Теперь я хочу задать вопрос. Не правда ли, что данные радиолокационных наблюдений — расстояния и курсовые углы, изложенные вами в рапорте правлению «Италией лайн», указывают, что в действительности «Стокгольм» находился не на параллельном «Андреа Дориа» курсе?
