Анна Ковалова - Довлатов
Лев Лосев, поэт
Шлиппенбаха я и раньше знал по газетному сектору. Просто мы не были лично знакомы. Это был нервный худой человек с грязноватыми длинными волосами. Он говорил, что его шведские предки упоминаются в исторических документах. Кроме того, Шлиппенбах носил в хозяйственной сумке однотомник Пушкина. «Полтава» была заложена конфетной оберткой.
— Читайте, — нервно говорил Шлиппенбах.
И, не дожидаясь реакции, лающим голосом выкрикивал:
Пальбой отбитые дружины,
Мешаясь, катятся во прах.
Уходит Розен сквозь теснины,
Сдается пылкий Шлиппенбах…
Николай Шлиппенбах:
Работа в газете меня не угнетала, как Сергея Довлатова, но какой-то отдушины требовала. Этой отдушиной служило любительское кино. Особенно увлекали комбинированные съемки. Я переносил своих героев в средние века, снимал себя одновременно в двух лицах. Или же вынимал кинокамеру, когда она сама к тому взывала. Например, в главном здании университета шел ремонт, и скульптуры ученых стояли тесным беспорядочным полукругом в углу площадки перед входом в главный коридор. Скульптуры оказались не очень тяжелыми, их удалось развернуть так, словно они ведут разговор между собой. Ну чем не «Могучая кучка»!
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 197)
Мы заказали пиво и бутерброды. Шлиппенбах, слегка понизив голос, начал:
— Я обратился к вам, потому что ценю интеллигентных людей. Я сам интеллигентный человек. Нас мало. Откровенно говоря, нас должно быть еще меньше. Аристократы вымирают, как доисторические животные. Однако, ближе к делу. Я решил снять любительский фильм. Хватит отдавать свои лучшие годы пошлой журналистике. Хочется настоящей творческой работы. В общем, завтра я приступаю к съемкам. Фильм будет минут на десять. Задуман он как сатирический памфлет. Сюжет таков. В Ленинграде появляется таинственный незнакомец. В ком легко узнать царя Петра. Того самого, который двести шестьдесят лет назад основал Петербург. Теперь великого государя окружает пошлая советская действительность. Милиционер грозит ему штрафом. Двое алкашей предлагают скинуться на троих. Фарцовщики хотят купить у царя ботинки. Чувихи принимают его за богатого иностранца. Сотрудники КГБ — за шпиона. И так далее. Короче, всюду пьянство и бардак. Царь в ужасе кричит — что я наделал?! Зачем основал этот блядский город?!
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)Николай Шлиппенбах:
Идея снять фильм о встрече с Петром Великим была проста: о появлении основателя нашего города узнают… статуи. Это — основа сценария. «Могучая кучка» и Медный всадник без всадника здесь напрямую могли быть использованы. Кто осмелится сказать правду об исчезновении многих памятников Петру? Только статуи.
С Сергеем Довлатовым образ Петра у меня ассоциировался в основном из-за его высоченной статной фигуры. Согласится ли Сергей сниматься, я почему-то такого вопроса себе не задавал, считал дело само собой разумеющимся. На всяческие авантюры Сережа был отзывчив. В моей затее как раз ею и попахивало. При всем том он был застенчив. Появиться на улицах города в облике царя Петра! Наверняка кого-нибудь встретишь. На такое надо отважиться. Но я был уверен — отважится.
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 198)
Конечно, я мог бы отказаться. Но почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения. Недаром моя жена говорит:
— Тебя интересует все, кроме супружеских обязанностей.
Моя жена уверена, что супружеские обязанности это, прежде всего, трезвость.
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)Николай Шлиппенбах:
В общем, без Довлатова снимать было нельзя. Сценарий — только канва, в нем больше музыки, чем слов. Эпизоды с Петром перемежаются панорамой города. Белая ночь. Разведенный мост. Медный всадник без всадника. Моя встреча с Петром. Панорама Невы. Здание университета. Снова Петр, идущий по городу. Эта волнующая новость облетает городские статуи. Они собираются на тайное совещание в Летнем саду. Среди мраморных старожилов сада «могучая кучка» и еще две пришлые статуи. Возле дворца я оставляю Петра одного. Случайно становлюсь свидетелем разговора скульптур.
Одна из статуй возмущается тем, что проспект на Охте, когда-то носивший имя императора Петра Великого, давно переименован. Такая же участь постигла и мост его имени. Он теперь называется Охтинским. Ее сетования прерываются репликой пришлой представительницы советского модерна:
Мост в колыбели Октября
Нельзя звать именем царя!
Из круга античных статуй выступает гипсовая фигура женщины в платке. То ли доярка-рекордистка, то ли стахановка, со звездой Героя Соцтруда, бесформенная, аляповатая…
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 198)
Короче, мы поехали на Ленфильм. Шлиппенбах позвонил в бутафорский цех какому-то Чипе. Нам выписали пропуск. Помещение, в котором мы оказались, было заставлено шкафами и ящиками. Я почувствовал запах сырости и нафталина. Над головой мигали и потрескивали лампы дневного света. В углу темнело чучело медведя. По длинному столу гуляла кошка.
Из-за ширмы появился Чипа. Это был средних лет мужчина в тельняшке и цилиндре. Он долго смотрел на меня, а затем поинтересовался:
— Ты в охране служил?
— А что?
— Помнишь штрафной изолятор на Ропче?
— Ну.
— А помнишь, как зэк на ремне удавился?
— Что-то припоминаю.
— Так это я был. Два часа откачивали, суки…
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)Николай Шлиппенбах:
Раздобыть заявку от культурно-массовой организации на прокат костюма для Петра оказалось куда проще, чем найти мастера, согласившегося бесплатно изготовить модель статуи рекордистки. Да еще такую, чтобы она надевалась на человека. Но если со статуей время терпело, то с натурными съемками поджимало. Листопад в пору белых ночей выглядел бы довольно странно. Потому мы договорились с Сережей приступить к съемкам в ближайшую субботу или воскресенье.
Погожий день выдался в воскресенье. Утром, увидав в окне солнце, я позвонил Сергею. К десяти часам добрался до него. С костюмом в огромном тюке, со штативом и кинокамерой. К этому времени обещал прийти Сережин приятель — в качестве оператора для съемок Петра, идущего вместе со мной. Но его все не было.
— Подождем немного, — сказал Сергей, с любопытством облачаясь в одежды Петра. — Где же лавровый венок? И легкого римского плаща не вижу. В этой суконной тяжести только с битюга спешиваться. У Инженерного замка. И отсюда ближе, и до Летнего сада рукой подать.
Исчерпав все шутки по этому поводу, он добавил:
— Пойду потрясать соседа.
(Шлиппенбах Н. …И явил нам Довлатов Петра // «Звезда». 2003. № 5. С. 201)
Чипа угостил нас разведенным спиртом. И вообще, проявил услужливость. Он сказал:
— Держи, гражданин начальник!
И выложил на стол целую кучу барахла. Там были высокие черные сапоги, камзол, накидка, шляпа. Затем Чипа достал откуда-то перчатки с раструбами. Такие, как у первых российских автолюбителей.
— А брюки? — напомнил Шлиппенбах.
Чипа вынул из ящика бархатные штаны с позументом.
Я в муках натянул их. Застегнуться мне не удалось.
— Сойдет, — заверил Чипа, — перетяните шпагатом.
Когда мы прощались, он вдруг говорит:
— Пока сидел, на волю рвался. А сейчас — поддам, и в лагерь тянет. Какие были люди — Сивый, Мотыль, Паровоз!..
Мы положили барахло в чемодан и спустились на лифте к гримеру. Вернее, к гримерше по имени Людмила Борисовна.
(Сергей Довлатов, «Чемодан»)Николай Шлиппенбах:
Докучливый сосед, отставной военный, буквально онемел. С вытаращенными глазами он скрылся в своей комнате. Сережа беспрепятственно набрал номер телефона своего приятеля, который когда-то был боксером и зачастую востребовался именно с этой целью.
В открытую дверь доносились отрывки разговора:
