Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович "Стильно"

— Алексей-сан, заберите эти коробки. В конторе пригодятся.

Потом засмеялся и сказал, что он всем будет рассказывать, как КГБ вылечил его водкой. И рассказывал. Даже статью об этом написал в какой-то японской газете.

И еще два памятных момента.

Когда я окунулся в организационно-хозяйственные проблемы, на которые меня бросил испуганный бывший штангист и в которых я был полным профаном, то понял, что без тесного сотрудничества с японской опергруппой мне не обойтись (а я знал, что такая группа есть). Я попросил Судзуки познакомить меня с руководителем этой группы. И он меня свел с Танака, который якобы отвечал за порядок в японской делегации. Но, по моему убеждению, молодой Танака никак не мог возглавлять оперативную группу японской делегации, о чем я и сказал Судзуки (потом мне удалось установить количественный и качественный состав этой группы, да и подтвердить, кто из японского посольства «опекал» японскую делегацию). Мое сотрудничество (без санкции руководства) с японской опергруппой прошло блестяще — ни одного нарекания или жалобы со стороны и японцев, и советского оргкомитета. Но история на этом, как оказалось, не закончилась…

Во время оперативного обслуживания японской делегации на Московской универсиаде 1977 года произошел один досадный случай. Вдруг исчез назначенный в группу старший лейтенант Чудаков. Моя попытка разыскать его ни к чему не привела. На работе отвечали, что он на универсиаде. Но в нашей оперативной группе его не было.

И вдруг совершенно случайно я обнаружил Чудакова, котрый прятался за кустом растущего в скверике шиповника. Я от неожиданности даже онемел, а потом спросил:

— Слава, а что ты здесь делаешь?

— Наблюдаю за японцами, — невозмутимо ответил Слава.

Я понял, что такого «сыщика» и могила не исправит, и соврал ему:

— Принято решение в целях безопасности отозвать тебя из оперативной группы на основную работу.

Чудаков обрадовался, сказал «есть» и отправился на службу. Я, конечно, намного превысил свои полномочия, о чем и доложил по команде. К счастью, мои действия были одобрены.

А о третьем моменте расскажу ниже, в заключении.

Танцор из Японии

Весна 1966 года. В ночь с субботы на воскресенье я заступил на дежурство по советской контрразведке. Помощником дежурного.

Около одиннадцати вечера дежурному поступило сообщение, что в ресторане «Арбатский» милицией задержан за хулиганские действия подданный Японии. И меня направили на место происшествия, сказав, что я на месте разберусь.

В комнате милиции, которая находилась в подвальном помещении ресторана «Арбатский», сидел пожилой японец Сато, человек маленького роста и тщедушного телосложения. Странный хулиган.

Находившийся там сотрудник милиции объяснил мне, что японец допустил хулиганские действия в отношении гражданки Титькиной. Попытка выяснить, какие же действия предпринял Сато, ни к чему не привела: Титькина уже благополучно из ресторана удалилась, а доблестная милиция даже не удосужилась взять у нее объяснение.

Пришлось мне расспрашивать японца. Я стал ему задавать вопросы на японском, но он почему-то пытался отвечать на ужасно плохом английском. В конце концов он понял, что я пытаюсь общаться с ним на японском. Выяснилась следующая картина.

Состоятельный бизнесмен Сато проездом из Франции решил остановиться на два дня в Москве, чтобы ознакомиться с ее достопримечательностями. Он остановился в гостинице «Метрополь», но поужинать решил в ресторане «Арбатский», который в то время пользовался популярностью.

Иностранцу предоставили хорошее место. Потом к нему за столик подсели три дамы, по всей видимости свободных нравов. Несмотря на незнание средства общения, дамы мимикой и жестами быстро сошлись с Сато, и он даже угостил их шампанским. Потом японец так осмелел, что пригласил Титькину на танец.

Девица была настолько здорова в своих формах, что маленький японец только тыкался носом в ее прелести. Сато никак не мог поверить, что телеса Титькиной настоящие, а не сварганены из какого-нибудь поролона. И решил проверить (извечное любопытство японцев!). Японец ткнул указательным пальцем в злосчастный бугорок, которого он касался кончиком носа…

Реакция последовала незамедлительно: Титькина закатила Сато такую оплеуху, что потомок самураев отлетел метра на три под стол. Появилась администрация, милиция, а потом и я прикатил.

Никаких мер против Сато милиция принимать не стала, а с удовольствием разрешила мне доставить японца в гостиницу «Метрополь».

Этим не завершилось любопытство японца к московским достопримечательностям. Он меня спросил, где я работаю. Я ответил честно: в КГБ. На несколько мгновений японец онемел а потом переспросил:

— Это правда?

— А зачем мне врать? Тем более такому уважаемому бывшему военному разведчику Японии, — на ходу придумал я ответ. — У меня есть к вам личные вопросы. Вы были знакомы с А.В.С.Э.?

— Конечно, конечно! — радостно отвечал Сато.

А когда я спросил у него, когда он закончил разведывательную школу Накано, по-моему, он вообще расцвел от счастья. Сато пригласил меня к себе на следующий день в гостиницу. Но я не стал об этом докладывать начальству, и наш контакт прервался. К тому времени я уже осознал, что это не укладывается в провозглашенную в Советском Союзе доктрину о «злых самураях».

На японском направлении

Поэт Владимир Маяковский сказал: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Я переделал слова поэта в фразу: «Японский я выучу только за то, что им разговаривает Хирохито». Эта перефразировка была, видимо, не совсем уместна, во всяком случае, раньше произнести вслух подобные слова было большим кощунством. Я, правда, не вкладывал в них никакого иронического или враждебного смысла — просто эти слова каким-то образом помогли мне взяться за непонятный язык.

До непосредственного соприкосновения с японским языком особыми познаниями о Японии я не обладал. В школьные годы прочел романы Степанова «Порт-Артур», Новикова-Прибоя «Цусима», рассказ А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников». И этого было вполне достаточно, чтобы считать, что все японцы — сплошь самураи, которые любят делать себе харакири, что это коварные и жестокие люди, с которыми ухо надо держать остро.

Такими же познаниями, видимо, обладали и большинство жителей нашей страны. Во многом такое мнение о Японии и японцах сложилось под воздействием официальной пропаганды периода, когда Россия (СССР) и Япония между собой соперничали или даже враждовали. А в основном взаимоотношения между нашими странами таковыми и были на протяжении почти двухсот лет.

В школьные годы я не раз разговаривал с одним стариком — Рак Василием, который был защитником Порт-Артура во время Российско-японской войны 1904–1905 годов, а затем несколько месяцев провел в Японии в плену. Его приятно поразили мои расспросы о русских генералах Стесселе, Фоке, Кондратенко, Белом, адмирале Макарове и других, знания о которых я почерпнул в упомянутых выше книгах. Понятно, что малограмотный бывший нижний чин не мог знать больше написанного литераторами.

Я же, к сожалению, не предполагал, что мне когда-либо придется встретиться с японскими проблемами, и упустил возможность расспросить очевидца тех давних уже событий. Сколько же мы за свою жизнь безвозвратно теряем благоприятных возможностей и собеседников, которые были рядом с нами, но бурливый поток времени лишил нас случая этим воспользоваться.

Как бы там ни было, я приступил к изучению этого необычного языка, который преподавала тихая и скромная женщина Татьяна Сергеевна. Язык нам давали пять дней в неделю по четыре часа в день. В шестой учебный день, который я называл Юрьевым, нам читали другие дисциплины. После занятий и обеда была введена обязательная трехчасовая самоподготовка, во время которой было запрещено бесцельно бродить по институту.

Ежедневные и упорные занятия языком не замедлили вскоре сказаться. По языку и другим дисциплинам я первый курс окончил на «отлично» и в числе пяти остальных отличников был даже награжден ценным подарком, который храню до сих пор. Мне кажется, что основные знания японского языка я приобрел именно на первом курсе, а затем всю жизнь его пришлось доучивать.