Борис Подопригора - Запомните нас живыми
Жена
Минута
60 – это начавшая таять минута —
58, 57… Капля из реки времени.
Пробившаяся змейкой ручейка,
она обрывается страстной вертикалью водопада,
отдыхает в манящем ложе озера,
чтобы продолжить себя в новых надеждах и заботах —
неумолимом потоке капель-секунд,
созвучных вступлению флейты…
51, 50… За минуту мысль совершает оборот
от выпавшей пломбы до вселенской боли.
Минута может стать вечной.
45, 44, 43 … Мы еще движемся в одном направлении —
стоит протянуть руку…
Но в выпуклом зеркале «Икаруса»
медленно улетает твой силуэт,
переливающийся серебряной звездочкой,
оставляя тающий след еще теплых воспоминаний…
Мы настаиваем на несбыточном
вопреки пространству и времени.
34, 33 … Ты снова будешь молчать?
Почта – единственная связующая нас нить.
Если ее отпустить, она быстро затеряется
под каблуками спешащих и занятых своим.
29, 28 … Наша история – сыгранная сюита.
В ее партитуре ничего не изменишь.
Но флейта, вдохнувшая в нее жизнь,
будет лежать на белом стуле и тогда,
когда погаснет последняя стрелка – на «Выход».
Ведь флейта – инструмент для ворожбы,
живущий в вечном страхе сфальшивить.
От ее дыхания замедляет падение
даже листок прошлогодней осени.
18,17 … Опустевший зал – как ночной аэродром.
Вышка, похожая на высокий пюпитр,
сигналит на взлет, на отрыв.
Счет на секунды…
14, 13 … По ступенькам
привычного эскалатора
ты возвращаешься
в свою жизнь…
Внизу под поручнем
уже выметены и орлы, и решки.
В твоих завтрашних телефонах —
Знакомые-чужие голоса…
9, 8 … Я их слышу, прислонившись к иллюминатору самолета,
для которого последним «прощай»
мигают мерзнущие фонарики взлетной полосы…
7 … Когда по телевизору передают прогноз погоды,
Я мысленно прошу тебя: «Не простынь».
В созвездиях аэродромных огней
Укроются светлые блики надежды,
Как память с тобою счастливых друзей,
Но можно ль остаться такими, как прежде?
6, 5 … Судьба отпускает мало времени для счастья,
Чуть больше – для воспоминаний о нем.
Мы – песчинки в потоке судьбы, который все больше
походит на сель, устремленный к обрыву…
4, 3 … Как окликнуть тебя?
Не хватает ни слов, ни времени,
ни русских суффиксов…
2 … Пусть не надежду – расставанье
Напомнит быль, навеет новь…
Снега, границы, расстоянья…
Но что тогда, скажи…
Моя звезда…
Датскому философу Кьеркегору суждено запомниться разве что сюжетом. Он примиряет с жизнью всех, кто испытал неразделенную любовь: после обручения мужчина вернул избраннице кольцо и навсегда от нее отказался. А потом всю жизнь писал ей письма с признаниями. Мечта о любви – благодарнее ее самой? Мы чего-то достигаем или не теряем на это надежды – благодаря чему? – Любви? Или тому, что становится ее вершиной – браком? Может, состояние влюбленности более деятельное, чем любовь, тем более брак? Это – у философов. А я?..
«Что всю неделю я делал? —
Я ждал твоего звонка».*
Он – Александр Васильевич Колчак. В Петербурге жил у Поцелуева моста. Будучи прежде всего полярным исследователем, он был еще военным человеком и умел грамотно ставить морские мины. Его человеческую порядочность перечеркнула встреча с Женщиной, оказавшейся женой его подчиненного. Ему было – 42. Ей – чуть за 20. Ее звали Анна Тимирева. Она принимала его посвящения, скорее философские, чем поэтические. Среди них запомнился романс «Гори, гори, моя звезда…», авторство которого доподлинно неизвестно. Хочется, чтобы оно было его. Спустя годы они стали одним целым. Их арестовали вместе… Анна Тимирева прожила длинную жизнь. На «борьбу с Колчаком» и тогда, и потом, на протяжении 70 лет, затрачено много строк, рифм, образов. Куда более пафосных чем:
«Что всю осень (зиму, весну, все лето, весь месяц) я делал?
Я ждал твоего звонка».
На всех нас, будто на боевом развороте, зашли 80-е. С тех пор в мире ничего нет, кроме Афгана, а потом Чечни. Уже почти тридцать лет старый год сводит с нами счеты и уходит. Остается поколение, писавшее стержнем от дефицитной тогда шариковой ручки. Поколение, недопригубившее жизни. И не расстрелявшее до конца свой душевный боекомплект. Но ищущее Любви на контрасте с войной. Любви, для которой ничто не венец и ничто не конец. Даже стихи на снегу. Не собирать же смысл жизни по кладбищам. Оставь на ползатяжки…
«Что же всю жизнь я делал?
Я ждал твоего звонка».
Эпикриз
И я прикован силой небывалой
К тем образам, нахлынувшим извне
Эоловою Арфой прорыдало
Начало строф, родившихся вчерне.
Эпикриз времени.
Он подписан вечностью.
В нем – горячечный бред бессонных очередей,
неутоленная жажда достучаться
до самого близкого,
кому можно поверить на слово.
Поверить в лучшее.
У каждого – своя ноющая Правда.
И только воспаленное время —
одно на всех.
Время обретает себя в музыке…
Лет двадцать назад
по широченной тольяттинской эспланаде
охрипшие динамики
разносили из открытых окон девятиэтажек:
«Я не люблю фатального исхода»…
Высоцкому запрещали петь в ДК,
но его слушал весь город.
Потому что всюду была тишина.
Ее заполнил
неистовый рок кардиограмм девяностых,
расстроив камерное созвучие человеческих судеб,
заглушив мудрый перестук колес…
Ностальгически далекими
кажутся кофейные натюрморты сбывшихся встреч,
свирельные мотивы душевных сопричастий.
наборник срывается где-то после 1, 9, 8 …
Обратный ход телефонного диска:
«Да, дома. Конечно! Сейчас подойдет»…
И голос, и губы так явственно близко…
Но снова – не тот, не та, не тот.
Захлопни кабину – фатальный исход.
Время подводит к выбору.
Как памятник деспотии
взорвана заводская труба.
Плакатный доброволец – делец
с лоснящимся на вороте флажком
развязно спрашивает:
«Ты открыл ЧП?»
Ветхозаветный вопрос: кто ты, мессия? —
сегодня звучит как: Европа плюс КТО?
Между рекламных строк
и предсказаний астрологов
проступает забытое на целое поколение:
«Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя».
Может, уже нет выбора?
Из преданного анафеме времени
проступают сведенные скулы
Георгия Победоносца – маршала Жукова:
приказ 227 – ни шагу назад. —
На чем будешь воспитывать своего сына?
Кого разбудит этот звонок?
Время взывает к милосердию…
Прошлогодней порой тополиного пуха
в старом ленинградском дворе
сгорели два дерева…
Первой опечатали комнату
старушки с четвертого этажа:
– Это был мой Володенька…
…ушел в сорок первом, в июле…
Через неделю не стало соседки этажом ниже:
– А мой – еще в финскую…
Тогда деревья были совсем маленькими…
…и они их с тех пор поливали.
Им вообще некому было звонить…
Время сохраняет надежду…
Пусть ничто не потревожит
венчальную тишину Летнего сада.
Островок в клокочущем океане…
Одним из первых посланцев Нового Света
на рейде Кронштадта стал
трехпалубный «Энтерпрайз».
Предприятие – предприимчивость.
Еще раньше
калифорнийский причал
салютовал Андреевскому флагу
парусника «Авось»…
Может, ответ где-то между?
Только бы не потерять телефонную книжку.
Дозвониться. Застать дома. Дождаться ответа.
И если наши дети станут мудрее нас,
когда-нибудь, поворошив догорающий костер
непонятных им страстей,
они, может, поставят пластинку
почти неизвестного им Высоцкого…
Так… На память о
Нашей
Невстрече…
Не доставало никогда
В своем отечестве пророка.
Потомки скажут как тогда:
«Горит такого-то эпоха…»
Встреча
Говорят, что каждое мгновение жизни —
это вопрос, который задает нам судьба.
Отвечая на него, мы как бы заполняем
собственный формуляр.
Ты? …забыла и простила,
помнит и ненавидит.
Садись, какие у тебя холодные руки…
Боже, как жарко!
Ты прекрасно выглядишь. Сколько лет мы не виделись?
Сколько морщин под глазами.
Ты всегда опаздывала, потому что
хотела выглядеть лучше…
…как я хочу тебя поцеловать…
Ну, как ты? Рассказывай.
Я оправдывался тем, что пожалел
то ли свою, то ли твою семью:
«Постарайся сделать счастливым
хоть кого-нибудь».
А я думал, ты тогда уехала с мужем…
Как преступника тянет на место
преступления,
так я хотел видеть твоего мужа.
Он становился приветливее и холоднее…
Мы говорили, что время все расставит
по местам. Ты постоянно хотела
познакомить меня с твоей мамой…
Как мама?
Давно?
…это так… Для чтения в метро…
…«линии проектируемые и строящиеся»…
…«не присло – на стекле, – няться»…
Работаешь, где раньше?
Я помню, обнимал тебя на какой-то
длинной лестнице. Твои руки были
заняты журналом о макраме.
Ты начинала говорить о дочери
и успокаивалась.
Мы лишь временно бессмертны.
Пусть подарком будет мне
Из бумажной перфоленты
Нашей встречи макраме.
И чтоб, буклями опутан,
Ропот в шепот перешел,
Чтобы междометий буквы
Капали в капрон и шелк…
Ты прекрасно выглядишь…
Я снимал со своего свитера
твои длинные волосы…
Приходил домой
и садился заниматься с дочерью…
…и у меня все так же. Дочка уже в десятом…
Слушай, надо как-нибудь встретиться…
Тебе пора?
У тебя сохранился мой телефон?
Запомни, вместо тридцати семи – сорок пять…
Я знаю, в моем формуляре
Чем меньше пустующих строчек,
Тем чаще сомнения – прочерк.
Ведь память – как скрипка в футляре.
На память о нашей невстрече
