Сергей Гаврилов - Остзейские немцы в Санкт-Петербурге. Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном. 1710–1918
Осмелели товарищи Анвельт с Кингисеппом. 10 февраля 1918 года был опубликован указ председателя исполкома советов Эстляндской губернии Яана Анвельта: дворян и буржуазию объявить заложниками. Всех дворян – арестовать. Кого поймали – посадили в порту в гигантское здание хлебного элеватора. Инженеры Клевщинский и Енакиев построили его незадолго до войны – для хлебного транзита. Балтийская железная дорога диктовала развитие. Крупнейший в мире был элеватор. На всех эстляндцев хватало места. Женщин собирались позже отправить морским транспортом – в Кронштадт. К матросам. Так бы и сгинула маленькая, но гордая немецкая группа, но нашлись свои герои и героини. Фрейлен Карин Веттер-Розенталь метнулась к германским войскам на остров Эзель (Сааремаа) и рассказала, что мужчин-немцев хватают и сажают. Вот-вот увезут в Красноярск. Германские войска подумали еще немного и выступили. Нарушили перемирие, с комиссарами подписанное. Неспешным маршем, но дошли до Ревеля за семь дней. 25 февраля 1918 года освободили Ревель и Дерпт – заключенных спасли. Спасли немецкую провинцию Эстляндию.
Хотя Деллинсгаузена и его соратников, комиссары успели вывезти в Петроград и поместить в тюрьму «Кресты». Еще старая администрация тюрьмы там сохранилась.
Яан Анвельт.
Воспоминания барона рисуют быт политзаключенных, характерный для застенков царского режима. «Благодаря предупредительности охранников мы могли переписываться со знакомыми в городе и получать от них деньги и подарки… Знакомые снабжали нас лакомствами и съестными припасами, так что мы могли помогать даже нашим сокамерникам. Немецкое отделение Российского Красного Креста посылало нам за символическую плату ежедневно очень хороший обед, который был гораздо более аппетитным, чем тюремная баланда. Мои родственники фон Транзе снабдили меня деньгами, а фон Крузенштерн, который жил недалеко от Крестов, посылал мне каждый вечер в термосе кофе… Мы, политические, чувствовали себя за тюремными стенами значительно свободнее и могли днем общаться между собой…».[170]
Однако и товарищи Анвельт с Кингисеппом успели эвакуироваться в Петроград. Петроград стал прибежищем организованной красной эмиграции из Эстонии. В ожидании мировой революции сводили они счеты со своими контрреволюционерами. Несмотря на официальную отмену смертной казни в революционной России, трибунал эстонских большевиков в петроградской эмиграции приговорил барона к смерти и был полон решимости приговор привести в исполнение. «12 марта я услышал от „представителя политических", что дирекция тюрьмы в тревоге, поскольку получила сведения, что вечером будет предъявлено требование выдать четырех приговоренных ревельским трибуналом к смерти. Дирекция сообщила, чтобы мы, поелику возможно, поискали защиты извне, поскольку у них не хватит сил защитить нас от крупных банд. Директор тюрьмы согласился передать это письмо по назначению. Один из товарищей по заключению, г. Андреас фон Антропофф, написал своему шурину, жившему в Петербурге, чтобы тот обратился к шведскому послу за помощью. Генерал Брендстром использовал весь свой авторитет, чтобы разъяснить советским властям, что планирующаяся казнь означала бы нарушение договора и может привести к дальнейшему продвижению немецких войск. В результате тюрьму стало защищать с этого дня специальное воинское подразделение. Им поставли задачу, чтобы никакая красная банда не смогла ворваться в тюрьму..»[171]. Своеобразные картинки жизни в революционном Петрограде. Спасайтесь, заключенные, от палачей сами. И все по блату, все через иностранцев!
Словом, интернационалисты рассорились. Петроградские большевики вынуждены выставить дополнительную охрану вокруг «Крестов», чтобы предотвратить ее захват эстонскими большевиками. Конечно, не из любви к эстляндским баронам.
Тюрьма Кресты со стороны улицы Симбирской (ныне – улица Комсомола). Июль 2010 г. Фото автора.
Из страха перед войсками кайзера. Которых они будто бы возле Нарвы с боями остановили. На кону – судьба «похабного» Брестского мира. Нельзя спровоцировать срыв. 16 марта 1918 года ратифицировали Брестский мирный договор. По условиям мира должны были освободить и немецких заключенных. Казалось бы, ура – вот она, свобода! Вот-вот примет радостно барона у входа. Но «17-го марта барон Александр фон Мейендорф, барон Карл фон Шиллинг, Отто фон Крузенштерн, Пауль Зигварт фон Кюгельген и другие друзья совещались с представителями шведского посольства и пришли к выводу, что тюрьма для нас теперь – самое безопасное место, так как отсутствует возможность возвращения в Ревель. Поскольку мы будем вынуждены после освобождения остаться в Петрограде, нас могут настичь в любой момент эстонские красногвардейцы по приказу Анвельта».[172]
Опять – организованная эстонская сила в аморфном Петрограде. Но не может же барон бесконечно в тюрьме от революционного возмездия спасаться. Того и гляди красные эстонцы возьмут «Кресты» штурмом. Надо что-то делать. Народный комиссар юстиции Петр Стучка пригласил к себе барона Карла фон Шиллинга и предложил ему свой автомобиль, чтобы вывезти председателя Эстляндского рыцарства из «Крестов» мимо дежуривших у ворот «красных банд». «Шиллинг поблагодарил и принял предложение. В тюрьме Шиллинг действовал так энергично, что нас четверых… без справки об освобождении и без выдачи личных вещей на автомобиле комиссара юстиции вывезли из тюрьмы и, покружив по городу, привезли в тот дом, где жил Шиллинг»[173]. Оставил латыш товарищ Стучка своего красного коллегу эстонца товарища Анвельта с носом в Петрограде! Ох, уж эти латыши… (Товарищ Леонид Заковский, он же Генрих Штубис, латыш родом из Курляндии, скоро совсем изведет эстонцев в Ленинграде. Именно он возглавил большой террор в Ленинграде после убийства Кирова. Пытал и расстреливал людей тысячами. Красных эстонцев, которые в Ленинграде спасались от преследований буржуазных властей, предательски ликвидировал по делу «фонтанников». Остальных уничтожил в ходе чисток в 1934—1938 годах: сотни тысяч жителей города, среди них оставшиеся в городе эстонцы были отправлены в лагеря и ссылку/т. н. «Кировский поток»/, где вскоре большинство из них погибло. – С. Т.).
Таллин. Вид с холма Тоомпеа. Июль 2010 г. Фото автора.
После некоторых приключений отбыл-таки внук значительного лица барон Деллинсгаузен в родную Эстляндию, находившуюся под сенью дружеских германских штыков. Если бы победила Германия в Первой мировой войне, была бы сейчас у Ленинградской области граница на западе с Балтийским герцогством – так называлось государство, которое сконструировали бароны на территории Эстляндии и Лифляндии. «С началом 1-й Мировой войны германские посольства в нейтральных странах постоянно осаждались людьми разных национальностей (финские националисты, польские графы, украинские церковники, кавказские князья и разбойники с большой дороги) и революционерами всех мастей, желавшими создавать комитеты освобождения, распространять национальную пропаганду и работать в интересах создания независимых и свободных государств»[174]. В 1916—1918 годах объявили о своей независимости от России под патронажем германских оккупационных властей Польша, Финляндия, Украина, Белоруссия, Литва, республики Закавказья. Эти страны и теперь существуют на карте мира. Но Балтийского герцогства, которое возникло вместе с ними, на ней нет. Нет Эстляндии и Лифляндии. Есть кривые улочки старого Таллина и старой Риги, черепичные крыши и высокие шпили. Есть средневековые рыцарские замки и бюргерские ратуши. Но их присвоили себе новые государства Эстония и Латвия, созданные на этой территории по решению победителей в Первой мировой войне – Англии и Франции. В ноябре 1918 года отступающие германские войска передали власть представителям господ Поска и Пятса. Шлезвиг поделили справедливо – пополам между Германией и Данией.
Глава 23
Вместо послесловия
Православные святые подвижники эстонской национальности. – Ближайшие и отдаленные последствия русификации Прибалтики.
В связи с твердым внутриполитическим курсом царя Александра III марксистские и околомарксистские источники обычно называют его «реакционером». Действительно, смерть отца от рук террористов-революционеров определила отрицательное отношение царя к атеистическим доктринам, что получило отражение в его политике государственного покровительства православной церкви. При Александре III не строили пышных дворцов, при нем строили божьи храмы. «За 13 лет этого царствования было основано больше монастырей и освящено больше церквей, чем за предыдущие полвека… Число монастырей в стране выросло в эти годы на 106, а приходских церквей – на 2,5 тысячи!».[175]
