Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Теперь оно уже раз в сутки опускалось ненадолго за горизонт.
Все старые гурии просматривались на огромном расстоянии — большие, например, за шесть или даже за семь миль. Гора Террор, на которую мы держали курс, виднелась очень ясно, даже трудно было поверить, что до неё добрых 70 миль. В конце маршрута мы заметили небольшой гурий за холмиком, оставшимся от нашего лагеря № 8 южного похода. Никто не стал бы без особой причины ставить гурий так близко от старой стоянки, и я тут же подумал, что он установлен на могиле одной из лошадей. Титус был уверен, что Блюхеру не выдержать тягот пути, он даже заключил с Граном пари на одну галету. На верхушке гурия лежал тюк фуража, а рядом на проволоке висела записка. К нашему великому удивлению, в ней рукой Тэдди Эванса сообщалось о смерти Блоссома. Но ведь Титус был так уверен, что Блоссом крепче Блюхера! И тут мне прояснилась тайна гурия X. Сомнений не оставалось, оба старых пони околели, вернулся только Джимми Пигг. 23 февраля погода вполне нам. благоприятствовала, хотя к концу перехода облака заволокли небо. Мы прошли 14 миль — печальные доказательства гибели пони побудили нас бережнее относиться к нашим лошадкам, несмотря на то что шли они очень бодро. Через восемь миль мы очутились близ одного из лагерей Эванса, и одинокая снежная стенка подтвердила факт гибели двух лошадей. Как же грустно было Джимми Пиггу возвращаться! На 11-й миле была сделана закладка из двух тюков фуража; до нашей цели — мыса Армитедж — оставалось ещё 50 миль с лишком, корма же мы имели на три с половиной дня. Если делать по 15 миль в день, то этого хватит. Риск, конечно, большой: метели, всякие неожиданности, прежде всего наша собственная неопытность, — и тем не менее я отважился оставить фураж на следующий год.
Двадцать четвёртого февраля мы опять шагали в непроницаемой мгле. К счастью, дымка не скрывала Угловой лагерь, хотя и там было довольно сумрачно. Поискав записки и другие свидетельства пребывания людей, я кое-что нашёл. Солнце теперь уже заходило далеко за горизонт, и, будь мы подальше от дома, я бы перешёл на дневные переходы. Редко видел я картину такого беспредельного запустения, какую являл собой в этот мрачный день Угловой лагерь. Затем опустился туман, и мы вслепую побрели на северо-запад. В 3.15 утра поднялся лёгкий южный бриз; я опасался метели — ведь у нас было в обрез корма для лошадей — и уже раскаивался в том, что по легкомыслию не взял фуража. Пройдя 12 миль, мы стали лагерем, так как в этой белой мгле невозможно даже просто идти по прямой. Выстроили пять колоссальных стен и укрылись за ними, надеясь на лучшее. Судьба, бывает, благоволит не только смельчакам, но и безумцам, так случилось и на сей раз: метели не было. Хотя, мы видели все бесспорные признаки её приближения. 25 февраля Уилли шёл хуже, так как идти стало труднее, и пришлось остановиться после каких-то 11 миль.
Я подумал, что при такой неустойчивой погоде лучше всего часов шесть отдохнуть и в тот же день выйти в лагерь Безопасный, до которого оставалось восемь миль. Представьте себе наш ужас, когда мы обнаружили, что на последней стоянке Гран потерял горелку от примуса. Нам предстоял холодный ужин!
Мы всё же вырезали из консервной банки некое подобие горелки и умудрились растопить немного снега на примусе и получить тепловатый напиток. Галет тоже не было — из-за прожорливости моего пони. Прежде чем залезть в мешок, я увидел к северу от нас несколько тёмных пятен, водрузил теодолит на треногу и в трубу разглядел две палатки и несколько пар воткнутых в снег лыж. Обсудив ситуацию, мы пришли к выводу, что это или лыжная, или конно-лыжная партия с одной лошадью, идущая в Угловой лагерь (это была партия Скотта с Джимми Пиггом, направляющаяся в Угловой лагерь). Утром мы проспали и стартовали уже во второй половине дня. Погода, по-прежнему облачная, не предвещала ничего хорошего. Я понял, что в тумане отклонился довольно далеко на юг от нужного направления, хорошо ещё, что мы не забрели на участок трещин близ острова Уайт. Наконец вдали показался лагерь Безопасный, но последние четыре мили тянулись бесконечно. Лошадей кормили последний раз до выхода, в тюках не осталось ни травинки, и всё же, голодные, они тянули. Идти было очень тяжело из-за плохой поверхности, но, завидев лагерь, они пошли без остановок. Я думаю, они понимали, что дом поблизости.
В 9.30 вечера мы были у цели. «Слава Богу!» — воскликнул я, взглянув на небо и пустые сани. Собаки были на месте, тут же стояла натянутая коническая палатка (у нас было несколько палаток такой формы кроме походных), из которой появились дядя Билл (настоящий «дядя Билл», то есть Уилсон) и Мирз.
Вскоре пони, сытые, уже стояли за прочными стенами, мы же уничтожали ведро похлёбки из пеммикана, галет и кусков тюленьей печени, сваренной на чужом примусе.
(На этом рассказ Боуэрса кончается.)
Возвращение партии с собачьими упряжками
История возвращения на собаках полна волнующих событий.
Мы двигались быстро, за первые три дня проделали почти 78 миль и приближались к Угловому лагерю. Собаки, постоянно недоедавшие, были сильно истощены, и нам приходилось бежать рядом с санями и погонять собак. Скотт решил срезать угол, то есть оставить в стороне Угловой лагерь и пройти наш первоначальный маршрут по диагонали. Кто мог предположить, что в результате мы попадём в обширную зону трещин?
Вечером 20 февраля мы пустились в путь при очень плохом освещении. Подмораживало, но ветра не было. Пройдя около трёх миль, я заметил впереди на Барьере понижение, в которое вот-вот должны были съехать сани. Я криком предупредил Уилсона, тот схватился за сани (он бежал рядом), но Старик{73} уже провалился лапами в ложбинку. Это была скверная трещина, футов двадцати в поперечнике, с глубокими синими провалами по обоим бортам. Сани благополучно одолели её, но тут же попали на большой «стог сена» — вал сжатия — ледяной бугор, который мы в полумраке не разглядели. Шедшая слева от нас упряжка Мирза ничего не заметила. Из-за скудного освещения никто не видел этот ледяной холмик, пока мы на нём не оказались.
Ещё две мили мы шли вровень, Мирз и Скотт слева от нас.
По-видимому, мы пересекали множество трещин. Вдруг у нас на глазах собаки соседней упряжки исчезли одна за другой, как будто в погоне за каким-то зверем нырнули в нору.
«В ту же секунду вся упряжка, пара за парой, барахтаясь изо всех сил и стараясь вылезть на твёрдый лёд, стала проваливаться. Передний, Осман, напряг всю свою богатырскую силу и удержался. Удивительно было смотреть на него. Сани остановились, и мы отскочили в сторону. В следующую минуту положение выяснилось. Оказывается, мы шли вдоль моста из смёрзшегося снега, перекинутого через трещину. Сани на нём остановились, собаки же повисли над бездной между санями и Османом. Почему мы с санями не провалились за ним — совершенно непонятно»[113].
Мы немедленно остановились, закрепили наших собак на месте, и, прихватив страховочную верёвку, бросились на помощь товарищам. Осману, крупному псу-вожаку, пришлось очень тяжело. Вцепившись когтями в лёд, он изо всех сил удерживал повисшую на верёвке в воздухе упряжку. Стоило Осману ослабить хватку, и, скорее всего, сани с собаками улетели бы в бездну.
Прежде всего мы вытащили сани из трещины, вбили в лёд кол, и палкой, продетой в крестовину, намертво закрепили их. Затем Скотт и Мирз попытались со стороны Османа подтянуть к себе верёвку, мы же всей своей тяжестью навалились на сани, чтобы они не соскользнули в трещину. Скотт и Мирз не сдвинули верёвку ни на дюйм. Тогда мы что было сил налегли на кол.
Тем временем две собаки, освободившись из упряжи, упали в трещину на снежный карниз, приблизительно на глубине 65 футов. Немного погодя они свернулись калачиком и заснули.
Другая висевшая в воздухе собака исхитрилась опереться лапами о стенку трещины, а между несколькими её товарками завязалась драка — те, что находились повыше, старались стать на спины ниже висящих.
«В подобных неожиданных случаях сразу всего не сообразишь, и в первые минуты все суетились довольно бестолково.
Мы ни на дюйм не могли сдвинуть ни главную постромку саней, ни упряжь Османа и душившую его верёвку. Скоро, однако, мысли наши прояснились. Мы разгрузили сани, отнесли в безопасное место спальные мешки, палатку и печку. Осман удушливо хрипел. Ясно было, что его необходимо скорее освободить. Я сорвал ремни с одного спального мешка, и ими, с помощью Мирза, удалось на несколько дюймов оттянуть верёвку, освободить Османа и разрезать на нём хомут.
Затем, прикрепив верёвку к главной постромке, мы общими усилиями принялись тащить собак. Одного пса достали и отвязали, но тем временем верёвка так глубоко врезалась в край льда, что дальше вытянуть её не было никакой возможности. Но теперь мы могли сделать то, чего следовало бы добиваться с самого начала, а именно — поставить сани поперёк трещины и с них работать. Это нам удалось, хотя при этом пальцы у нас немели. Уилсон крепко держался за прицепленную якорем постромку; остальные работали у другого конца. Верёвка, которой управлялся Осман, была очень тонкая и могла оборваться.
