Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Но нам они часто кажутся огромными хребтами, пока не ступишь на них ногой. Прошагав 10 миль, впереди, приблизительно в миле от нас, заметили среди мёртвой белой пустыни маленький чёрный треугольник — там собачьи упряжки сделали привал. Мы уже были довольно близко, когда они сняли лагерь и торопливо погрузились. По-моему, это выглядело довольно глупо и напоминало сказку о быстроногом зайце и черепахе. И всё-таки мы двигались с неплохой скоростью, и Скотт был приятно удивлён тем, что Скучный Уилли идёт так хорошо. Собаки ринулись вперёд, а через 12 миль мы достигли гурия Пагода, где нам оставили тюк фуража.
Здесь мы поставили палатку и поспешно, как только могли, соорудили валы для защиты наших животных от холодного пронизывающего ветра. Уилли, который вёл себя хуже всех, старался упереться в эту снежную стену крупом и разломать её. Что же касается моего пони, то мне пришлось ставить заслон вне пределов его досягаемости, ибо он желал во что бы то ни стало съесть его и начинал с самого низа. Он упорно сдвигал нижнюю глыбу, пока всё строение не рушилось. Сердиться на глупых тварей бесполезно: Титус утверждает, что лошадь не способна к логическим рассуждениям, — оставалось одно: строить заново и подальше от пони.
Ночью распогодилось, и на следующий день, 19 февраля, мы выступили при идеальных условиях: солнце уже стояло довольно низко, все неровности поверхности бросались в глаза, и мы ясно видели склад в семи милях от нас, приподнятый миражем; единственное, что плохо при подобных оптических явлениях — уж очень долго приходится идти. Мираж — великая достопримечательность Антарктики и одно из самых обычных оптических явлений на Барьере. Подчас трудно поверить, что впереди не плещется открытое море{71}. Мы достигли места схватки Уилли с собаками на пути к югу, а затем долго спорили по поводу тёмного предмета, лежавшего впереди на снегу. Сначала решили, что это снова собачий лагерь, но он оказался на поверку всего-навсего коробкой из-под галет — так обманчиво здесь освещение. Позднее мы заприметили лагерь, где пережидали метель, и обрадовались: можно будет не ставить новые заслоны, обойдёмся старыми. Уилли вёл себя в этот день намного хуже лошади, к которой он был привязан, приходилось буквально тащить его. А за полмили до лагеря Уилли наотрез отказался идти дальше, и, как мы его ни понукали, всё было бесполезно.
Ничего не поделаешь, стали на этом месте, пройдя за день только 10,5 мили. Это было очень досадно, обнадёживало лишь то, что Титус, обычно большой пессимист, не отказался пока от намерения доставить его живым на зимовку. Уилли выдали дополнительную порцию овса за счёт других лошадей, но мой крупный пони взял своё: даже стреноженный, он ухитрился пододвинуть к себе сани, засунуть морду в наш драгоценный мешок с галетами и полакомиться ими до отвала. Лёгкие без груза сани не могли удержать привязанных лошадей, поэтому их закрепляли как могли и Заваливали снегом.
На следующий день (20 февраля) Уилли выглядел бодрее, тем не менее мы с самого начала настроились дойти только до лагеря Блафф, где оставили немного фуража. И идти-то было всего каких-то десять миль, но мой старый пони задолго до цели начал проявлять признаки усталости; впрочем, это нас не беспокоило, тем более что милях в пяти уже показался склад, живо заинтересовавший лошадей: вид подобных сооружений каким-то образом ассоциируется в их представлениях с едой и отдыхом. Скучному Уилли стало явно лучше, и мы в самом безоблачном настроении разбили лагерь. Капитан Скотт попросил меня, если будет возможность, произвести наблюдения с помощью теодолита, чтобы определить как можно точнее местоположение лагеря Блафф. Наш лагерь находился намного дальше за Блаффом, чем старый лагерь А экспедиции «Дисковери» (последний стоял практически на старой стоянке Шеклтона).
И Скотт, и Шеклтон держались ближе к берегу{72}; теперь же, когда открыт ледник Бирдмора, можно идти прямо на него, то есть по меньшей мере на 15 миль восточнее мыса Блафф. По-моему, это даёт большие преимущества, так как близ этого заметного скального выступа ледник, наталкиваясь в своём течении на неподвижные возвышенности, образует жуткое нагромождение трещин, замыкающихся скалами. Трещины тянутся на много миль, иные так велики, что в их безднах могла бы скрыться «Терра-Нова» со всеми своими потрохами. Нет нужды говорить, как чувствует себя пони в такой обстановке, отсюда и выбор маршрута. К сожалению, я не смог произвести наблюдения — мешала чуть ли не с самого утра плотная облачность, а днём повалил снег, без ветра. Это часто предвещает метель, и мы встревожились — ведь и за лошадей отвечаем, и галет мало. В полночь снялись с места; было очень мрачно, так как полуночное солнце, обходя горизонт, низко склонялось на юге — это первый признак осени и того, что летний сезон несомненно закончился; небо затягивали низкие слоистые облака. Мы почти сразу потеряли из вида гурий и какое-то время шли по старым следам, пока не перестали различать их в снежной мгле. Вы, наверное, помните, что именно через лагерь Блафф возвращался Тэдди Эванс с тремя обессилевшими лошадьми, поэтому вокруг всё было испещрено следами. Через четыре мили я увидел невдалеке, западнее нашего курса, небольшой холмик и направился к нему; это был гурий, но без опознавательных знаков или каких бы то ни было признаков бывшего лагеря, что меня тогда очень удивило. Далее я для удобства буду обозначать этот гурий буквой X. Мы двинулись дальше, но куда идти?
В заснеженной пустыне нет ни одной точки, за которую бы мог зацепиться глаз, а чтобы ориентироваться по компасу, надо, сверяясь с ним, всякий раз застывать на месте. В санных походах мы пользуемся жидкостными компасами, самыми точными из компасов таких маленьких размеров. Но вы же понимаете, что из-за близости Магнитного полюса стрелка чаще всего показывала вниз. Чтобы привести её в горизонтальное положение, её противоположный конец уравновешивали грузиком, иными словами, точность показаний была весьма ограничена. На борту корабля в районе Магнитного полюса вибрация судовых машин и моторов вообще не позволяет пользоваться компасом.
В этот день (21 февраля) мы без конца шли зигзагами; сначала вёл я, и Отс сказал, что я иду зигзагами. Мы поменялись местами, и я сразу понял, что он движется точно таким же манером, потому что идти по прямой более двух минут подряд было просто невозможно. Мы всё же продолжали брести, часто останавливаясь в ожидании порывов ветра, чтобы определиться на местности — он должен был дуть нам в спины.
Не очень сильный, он не досаждал, и всё складывалось хорошо.
Так мы тащились по этой белой пустыне около семи миль от гурия X и вдруг всего, в нескольких ярдах от себя увидели другой гурий! Каким-то непостижимым образом, не обращаясь к следам и ориентирам на местности, не видя ничего дальше 30 ярдов, мы проделали семь миль точно в нужном направлении и вышли к гурию Т. Это, конечно, было чистой случайностью, хотя многие на нашем месте объяснили бы подобное совпадение своим сверхъестественным умением ориентироваться.
Ветер усилился, и знай я тогда о метелях столько, сколько знаю сейчас, я бы немедля разбил лагерь. А тогда решил идти дальше, потому что пони шли как нельзя лучше. Опасность в том, что, хотя двигаться по ветру довольно легко, рано или поздно устаёшь и, пожалуй всё же раньше, чем ветер. Между тем ставить лагерь на ветру и вообще трудно, а в пургу почти невозможно; мы же, втроём ведшие пятерых пони, никак не справились бы с этим делом. К счастью для нас, снегопад всё же не был пургой в полном смысле этого слова. Небо вскоре расчистилось, выглянули мыс Блафф и остров Уайт, а крутящиеся снежные вихри то налетали на нас, то уносились прочь.
Целых 17 миль проделали мы, пока не наступило затишье; мы тут же бросились ставить лагерь. Торопились ужасно и, к счастью, успели натянуть палатку и отгородить пони, прежде чем снова поднялся ветер. Голодные, как волки, съели всё, что только можно было — я лишь по своему обычаю отложил из своей порции три куска сахара для старика Дяди Билла, и почувствовали себя вполне довольными жизнью. К вечеру ветер выдохся окончательно, в полной тишине при ярком сиянии солнца я успешно провёл наблюдения. Эребус и Террор чётко выделялись впереди, и я сделал множество угловых замеров для съёмки местности, производимой Эвансом. Стартовали в обычное время, и этот день, 22 февраля, последний день лета, был самым приятным, хотя и самым длинным по числу пройденных миль за всё обратное путешествие. Мы отмахали без отдыха 18 миль, и солнце с самой полночи ярко сияло над нами.
Теперь оно уже раз в сутки опускалось ненадолго за горизонт.
Все старые гурии просматривались на огромном расстоянии — большие, например, за шесть или даже за семь миль. Гора Террор, на которую мы держали курс, виднелась очень ясно, даже трудно было поверить, что до неё добрых 70 миль. В конце маршрута мы заметили небольшой гурий за холмиком, оставшимся от нашего лагеря № 8 южного похода. Никто не стал бы без особой причины ставить гурий так близко от старой стоянки, и я тут же подумал, что он установлен на могиле одной из лошадей. Титус был уверен, что Блюхеру не выдержать тягот пути, он даже заключил с Граном пари на одну галету. На верхушке гурия лежал тюк фуража, а рядом на проволоке висела записка. К нашему великому удивлению, в ней рукой Тэдди Эванса сообщалось о смерти Блоссома. Но ведь Титус был так уверен, что Блоссом крепче Блюхера! И тут мне прояснилась тайна гурия X. Сомнений не оставалось, оба старых пони околели, вернулся только Джимми Пигг. 23 февраля погода вполне нам. благоприятствовала, хотя к концу перехода облака заволокли небо. Мы прошли 14 миль — печальные доказательства гибели пони побудили нас бережнее относиться к нашим лошадкам, несмотря на то что шли они очень бодро. Через восемь миль мы очутились близ одного из лагерей Эванса, и одинокая снежная стенка подтвердила факт гибели двух лошадей. Как же грустно было Джимми Пиггу возвращаться! На 11-й миле была сделана закладка из двух тюков фуража; до нашей цели — мыса Армитедж — оставалось ещё 50 миль с лишком, корма же мы имели на три с половиной дня. Если делать по 15 миль в день, то этого хватит. Риск, конечно, большой: метели, всякие неожиданности, прежде всего наша собственная неопытность, — и тем не менее я отважился оставить фураж на следующий год.
