Борис Подопригора - Запомните нас живыми
Но командир полка обязан не только уничтожать противника и реанимировать заглохший на перевале тягач МТЛБ. Про себя он мог как угодно относиться к начальству, но должен был погонами чувствовать, за что его командиров берут за глотку. Тем более что лорд Джадд уже подоспел с афоризмом: «Права человека важнее, чем то, кто победит». Пусть Буданову «по жизни» важнее была победа. Только с 26 марта он стал жупелом-символом российского воинства – не только лорда, пугающего своей материально-правовой немотивируемостью. В экспозиции стокгольмского военного музея полковник со всех мониторов отдает команду «Огонь!» – прежде чем поздравить «горы, лес и дол» с Рождеством-2000. Но списки его бойцов, даже посмертно представленных к наградам, завернули назад. Это несправедливо. Поэтому генерал «Шаман», его тогдашний командир, подошел к клетке с «зачумленным» полковником и пожал ему руку.
Стране и сегодня нужно примириться с той Чечней, которая не стреляет. Без воодушевления личностью Рамзана. Но с пониманием того, что лучше Рамзана – нет. Убийство Буданова может ожесточить стреляющих. Моджахеды-сепаратисты заявят о торжестве мести и наметят новые жертвы. Националисты в ответ сделают свои зарубки. Добавит ли это мира всем нам? Вместо ответа – откровение, которое в другом случае лучше было бы опустить: с зачистки, стоившей жизни десятку вэвэшников-сосунков, привезли пять-семь уже обезображенных тел боевиков. С арабскими и немецкими паспортами, неизменно турецкими или грузинскими визами: «Товарищ замкомандующего, что с ними делать?» – «Похороните вон там». – «Это приказ или?..» Вэвэшный генерал оглушил меня с порога: «Товарищ полковник, вы отвечаете за свое. Я – за свое. Тех уродов нужно было раскатать траками – без панихид. Полроты – молодые! Пусть к войне привыкают». Я не знаю, как было правильнее поступить…
О нем лучше бы забыть с момента освобождения по УДО в 2009-м. Увы, не забыли – его тогдашняя вина обернулась трагедией не только для семьи Кунгаевых. И дай бог, чтобы не им начатая, но им символизируемая вендетта завершилась 10 июня 2011-го!
Но оружейный залп над своей могилой он своей судьбой заслужил. Пусть этот залп станет предтечей салюта по случаю полного окончания северокавказского лихолетья. В своих лучших помыслах полковник Буданов стремился в конечном счете к тому же.
Памяти генерала Трошева
Товарищ командующий!
Разрешите обратиться. На этот раз – к светлой о Вас памяти. Многих, кто Вас знал, она возвращает в грозненскую зиму 2000-го. Когда Ваш подбитый вертолет вынужденно сел на кладбище. Рядом с могилами Ваших предков. Вы тогда сказали, что Ваш срок еще не вышел. О том, как Вы брали Грозный, ходили солдатские легенды. Вы отдавали приказы не по карте, а по воспоминаниям детства: «Там между гаражей есть спуск к Сунже… Шмалят не из булочной – там никакого подвала нет – из того барака. Там – три, нет – четыре ямы для ремонта машин… Туда не лезьте – это бутылочный склад – осколками посечет…» Говорят, что в пришедшем к Вам для переговоров боевике Вы узнали сына своего участкового. И сначала спросили его об отце. Узнав, что тот погиб, первым делом налили ваххабиту за помин души. А потом, раскрыв нарды, предложили: «Если я выиграю – ты уберешь своих долбо..ов из всего Черноречья». Прежде чем выполнить уговор, проигравший боевик якобы сказал: «Если бы можно было отмотать назад, я бы хотел служить у Вас, товарищ генерал».
Вы не были паркетным шаркуном. Полевая форма – с бушлатом без генеральских погон – стала Вашей второй кожей. Вы недолюбливали щелкоперов и «вечно опаздывающих» медиков-«живодеров». Но помнили почти наизусть, кто и как писал о той проклятой войне. Вы ею жили, считали «своей», не оставляя другим права о ней судить. Садились за руль бэтээра, чтобы проверить тормозные колодки или что-то там еще. Часто ставили задачи вместо даже не комбата, а ротного: «Послушай, сынок, что тебе скажет не выживший из ума генерал…» Вы, не дожидаясь трапа, первым соскакивали из едва коснувшегося земли вертолета. И, не дослушав рапорта, набрасывались на отцов-командиров: «Всех раненых эвакуировали? Где этот херов «скальпель»?» И, не отдышавшись, черпали ложкой из солдатского котелка: «Опять мясо «белого медведя». У тебя, командир, с этого пойла и «прицел» не встанет. А людям через час в атаку идти. Тебе что – турнепса в том огороде накопать?» «Карандашами», как это прижилось после Вас, Вы солдат не называли. Ваше имя символизировало не войну, а человеческую боль за ее необходимость.
Да, характер у Вас был не сахар. Да и по натуре Вы – ревнивец. И еще. От других генералов чеченской войны – жесткого до вечно сведенных скул Молтенского, «непробиваемо» – невозмутимого Макарова, шумного – мать-вас-разэтак – Казанцева, лихого – «прицел – 16 – Огонь!» «Шамана» Вы отличались какой-то эмоциональной совестливостью. В чем-то Вы были нетипичным: «Давай – ко мне». – «Товарищ командующий, можно я доем?» – «А что ешь?» – «Рыбу. В Каспийске у браконьеров купили». – «Ну, если так, то сначала доешь». Вам бы на сцене выступать – у Вас яркое слово и убедительная внешность проповедника. Может, поэтому после войны Вас не назначили ни начальником генштаба, ни полпредом, как Ваших бывших сослуживцев. Мемуаристика стала Вашей стезей от противного. В своих книгах Вы вновь переживали время, когда оказались в фокусе-прицеле той, «своей» войны. Человеческим лицом которой Вы останетесь теперь навсегда.
Честь имею, товарищ командующий.
Сентябрь 2008 г.Непощаженный
В 2002 году, не без труда управляясь протезом, он вошел в контейнер замкомандующего группировкой на Северном Кавказе. Чеченская Ханкала нередко знакомила людей, которые вряд ли нашли бы друг друга в «миру». Сергей Говорухин имел основание быть ироничным к командованию группировки. Тем не менее уже при второй нашей встрече он неожиданно написал письмо-рецензию на мои стихи. Рецензию – скорее ироничную, но теплую. Со взаимных улыбок началась дружба, хотя в дальнейшем мы виделись нечасто. В основном на ежегодно проводимых им вечерах памяти. Каждое 11 декабря они посвящаются невернувшимся с чеченской и других недавних войн.
Правда, была одна встреча – особая по месту в памяти. Сергей едва ли не первым откликнулся на диагноз, поставленный мне онкологами, приехал в Питер, привез народные снадобья с автографическим рецептом тогда еще здравствовавшего Александра Исаевича Солженицына. Война задает человеческим судьбам особое притяжение. Без напускного приятельства, но с безошибочным внутренним тестером – «свой-чужой».
Феноменом общественного восприятия Войны, в частности чеченской, стал его фильм-реквием «Прокляты и забыты». Феноменом потому, что многих зрителей-ветеранов не покидало странное ощущение: «Это все-таки Его Война – не моя. Но ею не пощаженный, он имеет право на такой вот эксклюзив». Уже на похоронах Сергея Говорухина прозвучало напрашивавшееся открытие: он, возможно, единственный из современных художников задал своему творчеству шукшинскую планку. Достичь – не хватило жизни.
Виной тому не только война. А диапазон его исканий-забот. Жил на форсаже. Сжег не только творческий ресурс, но и его физическую оболочку. При встрече в стекляшке на метро «Сухаревская» он, опоздав на час, отодвинул бокал и говорил, что наперекор всему должен УСПЕТЬ… В заданной им манере общения – с ироническими подколками – я подарил ему тогда портмоне. Сын культового режиссера, выпускник ВГИКа, он был обречен на сопоставление двух Говорухиных. Но в отцов кильватер не встал. Не только из-за недостатка отцова внимания в детстве, чего Сергей не скрывал. Поэтому был привязан прежде всего к своей семье.
Забытые Отечественные войны предопределили главное содержание его немодного «душекорябывающего» творчества. Писатель по небесному предназначению, он за работу корреспондентом в Афганистане, Югославии, Таджикистане, Чечне получил боевые награды раньше, чем немногие лауреатские звания. Посвященность войне стала для него не творческим идефиксом и не синдромом «ампутированной ноги». Он слишком буквально следовал лозунгу-титулу другого своего фильма – «Никто, кроме нас!». Никто так пронзительно по форме, осмысленно по цели и результату не напоминал об ответственности страны за ее солдат. Три часа из 365 дней в году становились ритуалом воздаяния живых невернувшимся. Воздаяния в виде ордера на квартиру вдове офицера, погибшего в югоосетинскую кампанию. Помощь испытавшим больше, чем он, Говорухин воспринимал как собственную потребность. Даже если помочь всем не хватало «портмоне».
Его вечера электризовали национальную совесть через рукопожатие спецназовца, который на семнадцатом году новой России получил уже третий орден Мужества. Риторический вопрос о востребованности страной иных добродетелей мешал придать говорухинским вечерам напрашивающийся государственный масштаб. Говорухину-старшему не простили «Великой криминальной революции». Говорухин-младший раздражал чиновников напоминаниями о жертвах, которые почти ежедневно несет страна. Раздражал деятельным несогласием с принципом «отвоевал-свободен». Если бы в стране появилось министерство по делам ветеранов, трудно было бы найти другого «командующего» полуторамиллионным младоветеранским «фронтом».
