Роман Арбитман - Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать
«Старческая жадность к любой детали, одышливое нервное многословие, стремление охватить в одной фразе все видимые глазом мелочи» — эти черты прозы Терехова, замеченные рецензентом «Литгазеты» еще два десятилетия назад, видны и сегодня. Ничего не изменилось — разве что фразы стали еще длиннее: некоторые растянуты аж до размеров страницы. В тексте «Немцев» по-прежнему так же тесно и душно, как в переполненном вагоне метро: «разнокалиберные коробки с микроволновками, автомобильными телевизорами, суперпылесосами, компьютерами и ящиками вина», «подальше от разговоров, чоканий, спортивных трансляций, грохота, сопровождающего поглощение пищи», «с какими-то блестящими мелкими штучками, прилепленными на веки, кольцами, запахом, краешком красных трусов и браслетами», «согласились стать мусорщиками, проводниками поездов, расклейщиками объявлений, вахтерами, водителями, продавцами, массажистами, нянями грудных детей, дворниками, кассирами платных туалетов, переносчиками тяжестей» — не роман, а реестр.
В книге Терехова Москва, пережившая оккупацию, мало чем отличается от столицы времен Лужкова. Ну разве что административные округа в этой реальности нарезаны чуть иначе, географические названия слегка изменились, бургомистра и его бизнес-жену зовут не Юрием и Леной, а Григорием и Лидой. Вот и вся разница. Прочее же знакомо до боли: тут и архитектурная экспансия «имперского стиля» в духе Шпеера, и наглая ложь официозных СМИ, и стирание грани между рэкетиром и правоохранителем. Но прежде всего — тотальная коррупция, пронизывающая все этажи человеческого муравейника.
Антикоррупционный пафос — сильная сторона романа. Даже на фоне антилужковской публицистики канала НТВ роман Терехова выигрывает за счет искренней, почти на физиологическом уровне, ненависти повествователя к чиновничьему классу. Для автора это не люди, а монстры и зомби: «жирный, одышливый, возвышавшийся над всеми преждевременно облетевшей головой», «что-то в нем дополнительно болезненно приоткрылось, как окаменевшая и заросшая слизистой зеленью раковина, внутри которой блеснуло какое-то дрожащее окровавленное желе», «словно рубанком со стальным широким лезвием хитрому хохлу в косметических сезонных целях сняли старую кожу вместе с глазами», «лицо пятнистое, с какими-то впадинами и разрыхлениями», «растопырил малиновые, словно отдавленные, пальцы», «щеки подрагивали, словно во рту Хериберт держал бьющееся сердце»… Может, по роману Терехова и не удастся снять обличительное кино о чиновниках столицы, зато книгу легко превратить в сценарий голливудской страшилки — в духе «Чужих» или «Ночи живых мертвецов».
Исполнительный директор «Национального бестселлера» Вадим Левенталь, желая похвалить роман лауреата, красиво назвал его «прозой, от которой сердце в груди поворачивается». Надо полагать, это то самое сердце, которое раньше побывало у бедняги Хериберта во рту.
Хухры-мухры
Фигль-Мигль. Волки и медведи: Роман. СПб.: Лимбус пресс, ООО «Издательство К. Тублина»
После того как в финал премии «Национальный бестселлер» вышли «Волки и медведи» таинственного Фигля-Мигля и «Красный свет» Максима Кантора, шансы последнего сократились: по премиальному протоколу, лауреат обязан подняться на сцену и сказать речь, но за недолгий срок пребывания в нашем медиапространстве лондонский гастролер Максим Карлович успел намозолить глаза. Все знали, кто он, о чем будет вещать и даже в каких выражениях. А вот Фигль-Мигль — дело другое. Секрет псевдонима сохранялся вплоть до финала, поэтому жюри не могло не сделать выбора в пользу «черной магии с ее разоблачением». Ну хотя бы для того, чтобы добавить некоторой живости костенеющему «Нацбесту».
Впрочем, раскрытие автора «Волков и медведей» не вызвало бурной сенсации. Многие надеялись узреть под маской известную персону — бизнесмена, крупного чиновника или, на худой конец, депутата петербургского Законодательного собрания, — однако филолог Екатерина Чеботарева не принадлежит ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Так что едва умолкли премиальные фанфары, спецы по книжному маркетингу и критики стали судачить: мол, несмотря на лауреатство, коммерческий успех маловероятен, да и попасть на Парнас автору с псевдонимом, восходящим к слову «фига», — все равно что верблюду прошмыгнуть сквозь игольное ушко фейсконтроля.
Возможно, критики и маркетологи правы. Но в данной ситуации Екатерина Чеботарева хотя бы поступила честно. Читатель получает от книги ровно то, на что его заранее настраивает имя на обложке. Подобно вещам гоголевского Собакевича, которые были похожи на хозяина и подавали сигналы: «И я Собакевич!», «Я тоже Собакевич!», тотальный фигль-мигль выглядывает изо всех складочек романа и подмигивает с каждой из 496 страниц.
По жанру «Волки и медведи» будто бы изначально претендуют на звание антиутопии и постапокалиптики, но по сути перед нами явный фигль-мигль — нечто пестрое, построенное без фундамента, кое-как сшитое на живую нитку и раскрашенное тяп-ляп-малярами. Апокалипсис, если здесь и был, вынесен за скобки. Следствия и причины, дрыгая ножками, озадаченно повисли в воздухе. Писательница не снисходит до объяснений, каким образом Петербург развалился на части (левый берег Невы — отдельно, правый — отдельно, на мостах — блокпосты), и отчего в это же время активизировался потусторонний мир с его мстительными призраками. Ну, короче, так совпало, и все. Почему? Нипочему, это же вам роман, а не научный трактат. Чего пристали к девушке?
Сюжет романа — вроде бы авантюрно-политический и отчасти якобы детективный, но на деле — фигль-мигль. Значит, так, следите за руками: ученый по прозвищу Фиговидец отправляется в местные Джунгли в компании с уникумом по прозвищу Разноглазый, который зарабатывает на хлеб, изгоняя привидений из снов клиентов, среди которых оказывается периферийный босс по прозвищу Канцлер, который хочет объединить город и окрестности, которые не хотят объединяться… Те, кто не читал предыдущего романа автора, не поймет вообще ничего, однако и тем, кто вымучил это злополучное «Щастье», все равно не разобраться в хитросплетениях. Все воюют друг с другом — менты и контрабандисты, дружинники и анархисты, снайперы и сталкеры — а ожившее неубиваемое привидение по кличке Сахарок воюет против всех. Но главное идолище поганое — не он, а бродячий призрак капитализма. «Пока прибыль покрывает убытки, космополитическая свободная торговля будет функционировать: рядом с пытками, рядом с убийствами, рядом с концом света…»
Стиль романа — вроде бы изысканный, но при рассмотрении он тоже фигли-миглистый, суфле да бланманже. «Узкоплечий силуэт» и «торопливый рыжий закат», «ядовитые искры истерики» и «воздух напряжения и тоски», «неожиданно клыкастые скалы» и «разбивавшие сердца скулы», «крепко плещущееся на ветру знамя гедонизма» и «булавки гневных и презрительных взглядов». Здесь «апофеоз той требующей неустанных попечений противоестественности», которая оттеняет «светлый ход отлаженной повседневности». Лапидарная мрачность (кровь, кишки и пр.) уживается с многословно-натужным юмором, и главным его объектом оказываются коллеги: писатели и филологи, достойные насмешек и «скрытого под слоем шутовства высокомерия».
Похоже, на выбор авторского псевдонима повлияло детское чтение Кати Чеботаревой — сказка Николая Носова «Незнайка на Луне», среди персонажей которой есть лунные полицейские Фигль и Мигль: «Несмотря на большое внешнее сходство, в характерах Фигля и Мигля было большое различие. Если Фигль был коротышка сердитый, не терпевший, как он сам утверждал, никаких разговоров, то Мигль, наоборот, был большой любитель поговорить и даже пошутить». Видимо, писательница так и не определилась, кто из двух сказочных копов ей больше по сердцу, — ну и взяла обоих.
Кавалер приглашает дам
14. Женская проза «нулевых»: Рассказы / Составитель Захар Прилепин. М.: Астрель
О германском императоре Вильгельме II, любившем быть в центре внимания, современники шутили: мол, наш кайзер хочет быть на всех свадьбах — женихом, на всех именинах — новорожденным, а на всех похоронах — покойником. Самодержцу, однако, далеко до нашего прозаика, публициста, журналиста, биографа, редактора (и что-то еще я наверняка забыл) Захара Прилепина. Он повсюду. В глянцевых изданиях умеренно брутален, в шершавых — сдержанно-гламурен. В демократических СМИ поругивает правительство, в шовинистических — клеймит граждан либеральной национальности и рвет на груди тельняшку за Иосифа Виссарионовича. Ну а если на Землю заявятся медузообразные инопланетяне и начнут издавать кулинарную газету, то через пару недель Прилепин там будет вести колонку, рассказывая о преимуществах какого-нибудь питательного клейстера перед котлетами с макаронами…
