Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Район паковых льдов, где передвижение китов затруднено по сравнению с открытым океаном, даёт уникальные возможности для их идентификации. Обычно наблюдатель видит только фонтан воды, выпускаемой китом, да форму спины и хвостового плавника, когда тот ныряет, и вынужден лишь этим руководствоваться при идентификации. В паковых льдах ему иногда удаётся разглядеть больше. Так было, например, 3 марта 1911 года с остромордым полосатиком (Balaenoptera acutorostrata).
Лилли пишет:
«Судно пробивалось сквозь толстые паковые льды; между отдельными льдинами здесь замерзала вода, и на многие мили вокруг единственные разводья образовывались по пути нашего следования. В течение дня мы видели несколько китов, которые воспользовались полосами чистой воды около корабля, для того чтобы набрать воздуха. Дело в том, что сплочённый ледяной покров не давал китам дышать так, как они обычно это делают — всплывают на поверхность горизонтально, так что вся спина торчит из воды. Здесь же им приходилось высовывать наружу морды почти до самых глаз и, выдув фонтан брызг, опускать их обратно в воду. Капитан Пеннелл заметил одного кита, который в каких-то 20 футах от корабля несколько раз клал голову на льдину и ноздри его оказывались как раз на уровне воды; поднявшись на несколько дюймов, он выдувал фонтан и снова на несколько минут возвращался в исходное положение — головой на льдине. Киты не обращали внимания на куски угля, которые в них бросали с борта корабля»[72].
Но ни один из китов, виденных нами в паковых льдах, да и за их пределами, не производил на нас такого сильного впечатления, как огромные синие киты, иногда достигающие в длину более 100 футов.
«Мы снова и снова наблюдали, как это огромное животное всплывает на поверхность и пускает фонтаны с интервалом в 30–40 секунд; ни в одно из четырёх или пяти всплытий мы не заметили никаких признаков спинного плавника и засомневались было — не гладкий ли кит перед нами, ведь раньше они изобиловали в море Росса. Снова и снова в холодный воздух взлетала двенадцатифутовой белой колонной струя воды под давлением, затем появлялась широкая гладкая спина, а плавника всё не было видно. Какое-то время мы не могли определить, что за кит перед нами, но тут, наконец, прежде чем погрузиться глубоко и надолго, гигантское животное впервые выставило наружу заднюю треть туловища с маленьким спинным плавником, и все сомнения сразу рассеялись»[73].
Предполагают, что это самое крупное млекопитающее из существовавших когда-либо на Земле. Когда оно всплывает, чтобы выпустить фонтан,
«сначала на поверхности воды показывается небольшой тёмный горб, и сразу же на высоту 15–18 футов стремительно взметается струя серого пара, которая, поднимаясь вертикально в морозный воздух, постепенно расширяется.
Раз или два я попадал чуть ли не в самый фонтан и ощущал на лице влагу с тошнотворным запахом креветочного жира. Затем горб удлиняется, выступает наружу огромная сине-серая или чёрно-серая круглая спина со слабо намеченным хребтом по верху, а вскоре появляется и небольшой серповидный спинной плавник; после чего всё погружается под воду и исчезает»[74]
Для биолога пак представляет захватывающий интерес. Если вы хотите увидеть жизнь, обнажённую и лишённую стыдливости, изучайте борьбу, происходящую в этом мире льда между всеми живыми организмами, начиная от диатомей в морском льду и кончая огромной косаткой; каждая её ступень важна для вышестоящей ступени и живёт за счёт нижестоящей.
КОЛЕСО ПРОТОПЛАЗМЫ[75]
О танец Природы! Окружены песчинки живого песчинками
И не могут без них обойтись клеточки диатомей,
Их сорок мильонов креветок едят, чтобы стать начинкою,
Чтоб сделать тела пингвинов, китов и тюленей жирней.
И приплывает Орка-косатка, и пожирает всех.
Затишье на миг. Но приходит команда и слышится клич людей,
И гонят, гонят убийцу-кита, и охота приносит успех!
Но вот: оступился один из них и упал среди диатомей.
И кто же теперь сомневается в том, что пищей он стал для них,
что круг совершился, и славный наш парень на дне, среди льдин, утих.
И так протоплазма проходит свой путь, жестокий, как жизнь, но — длинней.
И всё повторится, и всюду охота, и вечен танец диатомей!
«Терра-Нова» появилась в этом районе в более ранний срок, чем предыдущие экспедиции, но я не думаю, что только этим можно объяснить тяжёлые ледовые условия, в которые мы попали. Возможно, судно слишком отклонилось на восток. Мы продвигались вперёд очень медленно, часто целыми днями стояли, зажатые паковыми льдами, не в состоянии сдвинуться с места. Терпение и ещё раз терпение!
«С грот-мачты можно видеть несколько клочков открытой воды в разных направлениях. Но общий вид — всё такой же унылый, торосистый лёд».
И снова:
«Мы едва продвинулись в течение дня, но айсберги, которые стали за эту неделю нашими старыми друзьями, непрерывно находились в движении. Один из них приблизился, описав вокруг корабля почти полный круг»[76].
И вдруг, без какого-либо предзнаменования, безо всякой видимой причины, пак расступался и там, где только что белел лёд со снегом, возникали обширные чёрные разводья и полыньи.
Мы делали несколько миль вперёд, иногда успевали развести пары — и нас в очередной раз постигало разочарование. Вообще говоря, тёмное небо означает открытую воду, оно так и называется «водяное небо»; светлое — означает лёд, его называют ледяным отблеском.
И все эти изменения происходили нежданно-негаданно. Так, рано утром в сочельник, недели через две после того, как мы вошли в паковые льды,
«судно попало в такую полосу, где открытой воды больше, чем льда. Вода образует большие, неправильные полыньи в три или четыре мили в поперечнике, соединённые множеством каналов. Последние — явление непонятное — всё ещё заключают в себе огромных размеров льдины. Мы сейчас прошли мимо одной льдины, имеющей не меньше двух миль в поперечнике…»
Но на следующий день:
«Увы! Сегодня в 7 часов утра мы упёрлись в сплошное ледяное поле, простирающееся по всем направлениям, кроме того, по которому мы пришли»[77].
Постоянные задержки раздражали Скотта. Время шло, и вынужденное бездействие среди паковых льдов становилось порою невыносимым. Он уже боялся, что придётся зимовать в паке. А пока суть да дело, наши скудные запасы таяли, пожираемые топками, и в конце концов было объявлено, что партию Кемпбелла не удастся доставить на Землю Короля Эдуарда VII.
Тогда Скотт установил, в каких случаях как поступать: уменьшать огни в топках, усиливать или гасить, что в тех условиях было труднее всего.
«Дать огням в топках потухнуть — значит идти на расход двух с лишним тонн угля при новом нагревании котла. Если же стоять при уменьшенных огнях, этих двух тонн хватит всего на день. Значит, если стоять придётся двое суток, экономнее будет тушить. Стало быть, при каждой остановке надо решать, сколько придётся простоять — меньше или больше суток»[78].
Пора, пора уже Англии предоставить для полярных исследований судно с нефтяными двигателями!
«Терра-Нова» оказалась превосходным ледоколом. Боуэрс со своей вахтой особенно прославился тем, как он заставлял судно атаковать лёд. Ощущавшиеся в результате сильные удары и толчки часто тревожили Скотта. Сколько раз я видел, как он стремительно направляется из каюты на палубу, чтобы положить этому конец! Но Боуэрс не причинил ни малейшего вреда судну, и оно мужественно выполняло все его просьбы. Иногда надо было раздвинуть две льдины, иногда — расколоть одну, навалившись на неё носом. Часто приходилось снова и снова атаковать какой-нибудь неподатливый кусок льда, то врезаясь в него, то отступая, сколько позволяло свободное пространство позади.
Если удавалось набрать большую скорость, судно выскакивало на толстую льдину, подминало её под себя и обрушивало на неё весь свой вес; и когда её ближний край приходился примерно на мидель, она, не выдержав его тяжести, раскалывалась.
Или же перед носом «Терра-Новы» появлялась тоненькая, не толще жилки, трещина, которая непрерывно расширялась, пока в неё не вмещался без труда весь корабль. В нижних отсеках постоянно был слышен треск льда, трущегося о борта. Но дело продвигалось очень медленно и ложилось тяжким бременем на судовые машины. Выпадали и такие дни, когда мы вообще не могли сдвинуться с места.
«Трудно себе представить испытание более убийственное для терпения, чем долгие дни бесплодного ожидания. Досадно смотреть, как уголь тает с наименьшей для нас пользой. Правда, имеешь по крайней мере то утешение, что действуешь, борешься и надеешься на лучшую участь. Праздное же ожидание хуже всего. Можете себе представить, как часто и тревожно мы забирались на салинг в „воронье гнездо“ и изучали положение.
