Марк Гроссман - Земля родная
— Ладно. Молчу. Но только при одном условии: чтобы и вы с Санькой крепко молчали. А то такой звон подыму!..
Валя приложила палец к губам и опять-таки шепотом сказала:
— Будем молчать!
— А насчет самодеятельности — согласен. Берусь. Мы такое дело раздуем — всем цехам завидно станет!
— А Надю пригласишь?
— Да не удобно как-то…
— Пригласи. Постарайся. Ведь для всего цеха. У нее голос хороший.
— Слыхали, — усмехнулся Сережка. — Попробую. Тогда у меня к тебе тоже есть маленькая просьба. Коллективная. Мы с Санькой Брагиным приглашаем осмотреть нашу комнатенку в новом доме.
— С ума сошел! Сразу все узнают.
— Беру приглашение обратно. А затем — до свиданья, товарищ Бояршинова.
Подойдя к Саньке, ткнул себя в грудь указательным пальцем и четко отрапортовал:
— Так что разрешите представиться, товарищ бригадир. Новоиспеченный руководитель хорового кружка мартеновского цеха, заслуженный укротитель всех зверей, Сергей Трубников! — и шепотом в самое Санькино ухо: — Между прочим, совершенно точно узнал, по каким таким комсомольским делам ты вчера шатался: провожал Валю Бояршинову. Сведения совершенно точные: Валя сказала. Приглашал Валю на наше новоселье. Она сказала: я с ума сошел.
— Правильно сказала! — улыбнулся Санька. — Десять минут осталось до конца перерыва. Может быть, за мульды возьмемся.
— Командуй.
— Тут командовать нельзя. Еще Красилов выругает.
Поглядывая в сторону конторки, они пошли нагружать мульды. Это послужило сигналом: всех как ветром сдуло с мест. Шихтарник наполнился звоном и грохотом. В дверях появился сердитый Зот Филиппович, глянул на часы и что-то закричал. А потом махнул рукой: ну что-поделаешь с этим народом!
Глава 6
САНЬКА БРАГИН И ЧЕРЕПАНОВЫ
Итак, сегодня Санька Брагин имел полное право надеть широкополую войлочную шляпу, прикрепить к ней синие очки. В Санькиной жизни это было огромнейшее событие. Теперь уже никто не будет спрашивать Саньку, кем он работает. Очки и шляпа ответят за него.
Когда Санька извлек из своего сундучка новую брезентовую спецовку, Матвей Черепанов, потевший над десятым стаканом чая, сказал угрюмо:
— Бережливости нет у нонешних…
— Это вы ко мне, дядя Матвей?
Черепанов сосредоточенно смотрел на дно блюдечка и, не подымая головы, ответил:
— А то к кому же!.. Не со стенкой разговариваю… Чего зря тратился на спецовку?.. Тебе казенную выдадут. Или лишние деньжонки завелись?
— Ничего, перенесу… Не разорился.
— Ну-ну!.. Таких дураков казна любит. Какой-нибудь кладовщик за твое здоровье пропьет твою спецовку. И спасибо не скажет.
Сегодня Саньке не хотелось спорить с дядей. Зачем портить отличное настроение?
Санька не стал ждать, когда Матвей закончил свое чаепитие. Он знал, что дядя выйдет из-за стола не раньше чем через полчаса, да потом еще минут десять-пятнадцать будет креститься и тяжело вздыхать перед темноликими иконами.
Из избы они вышли вместе с Фросей, которая тоже работала в утреннюю смену. Как только спустились с крыльца во двор, она обернулась, с размаху налетела на Саньку, обвила горячими руками, неловко чмокнула в щеку:
— С праздником тебя, Санька! — и побежала прочь, крикнув на ходу: — Ты только не того!.. Это я тебя, как брата.
Пока он опомнился, ее уже и след простыл.
Как всегда, у железнодорожного переезда Саньку поджидал Сережка. Приятели поздоровались, закурили. Сережка заметил:
— Сияешь, как новенький пятак!..
— Завидки берут?
— Ерунда! — отмахнулся Сережка. — Сияй, сверкай — разрешаю. А насчет завидок… Скоро и некоторые другие переберутся к печкам. Это ты имей в виду.
К заводским проходным рабочий люд двигался еще не так густо — до начала смены было не меньше сорока минут. И в этом пока еще реденьком потоке людей выделялась Санькина спецовка. На ней не было ни пятнышка.
— Эге! Еще один сталевар зарождается! — воскликнул вахтер, разглядывая Санькин пропуск. — Александр Антонович Брагин… К кому ж тебя определили?
— К Черепанову.
— Знаю такого. Что ж… В добрый час! Ты сегодня — третий. Уже двое хлопцев прошли в таких спецовках. А Трубников — твой приятель? — спросил вахтер, углубляясь в изучение Сережкиной фотографии на пропуске.
— Да. Но он пока еще в детский сад ходит.
— Пожалуй что… — согласился вахтер. — Даже в документе улыбается.
Сережка не нашелся что ответить. Презрительно фыркнул и задрал нос кверху.
Несмотря на то, что погода была неважная, у шихтарника на слитках, как и в солнечные дни, сидела группа ребят. Среди них выделялся парень, одетый в новенькую спецовку.
Шихтари громко приветствовали Саньку — своего бывшего бригадира. Ребята потеснились, чтобы дать ему место рядом с Костей Выголовым — парнем в новой спецовке.
Минут за двадцать до начала смены в свою конторку пришел Зот Филиппович и сразу же вызвал к себе всех новых подручных. Красилов внимательно оглядел каждого.
— Как настроение? Волнуетесь?
Ребята утвердительно кивнули.
— Это всегда так. За любое новое дело браться страшновато…
Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядел в окошко.
— Да-а… Вот паровоз бежит. У него стальные колеса, стальные механизмы. И рельсы, по которым он бежит, тоже стальные. А там вон новый двухэтажный дом отгрохали. И тут ведь тоже не обошлось без стали.
Зот Филиппович сделал короткую паузу и перевел свой взгляд на подручных:
— Везде сталь, ребята. На каждом шагу сталь. Это самый необходимый, а потому — самый драгоценный металл на свете. Сталь шьет, варит, бегает, стреляет, летает, кормит и охраняет нас. Это вы запомните.
Потом он крепко пожал каждому руку и сказал:
— Ну, ребята, ни пуха вам ни пера! Шагайте к своим сталеварам.
Новички-подручные вышли от начальника цеха серьезные и торжественные.
В закоулке перед кабинетом Саньку окликнула Валя.
— Товарищ Брагин, на минутку!
Вместе с Санькой остановились и его товарищи, но Валя сказала:
— Вы идите. Брагин догонит вас.
Когда все ушли, она отвела его в дальний угол и заговорила шепотом:
— Я все слышала, что говорил вам Зот Филиппович. У нас тонкие стены. Везет же вам, мальчишкам! А вот нас не берут в сталевары. Счастливый ты, Санька!
Санька решительно шагнул к девушке, оглянулся, крепко обнял ее и поцеловал. Впервые в своей жизни поцеловал. Валя чуть слышно прошептала:
— Ты с ума сошел!
Санька поцеловал второй раз.
Конторка — самое неподходящее место для сердечных дел. Как будто из-под земли вырос Сережка Трубников. Он протер глаза и с ехидцей сказал:
— Та-ак! Понятно! Целуются… Между прочим, там Черепанов икру мечет — потерял своего подручного.
Валины глаза загорелись:
— Ну и противный же ты, Трубников! — и столько злости звучало в этих словах, что Сережка растерялся и начал бессвязно лепетать:
— Виноват… Выполнял порученье.
Из кабинета вышел Красилов.
— В чем дело, ребята?
— Здравствуйте, Зот Филиппович!.. Да так, ничего серьезного… — за всех ответил Сережка. — Слегка поспорили. Ну, пошли, Санька. А то твой командующий с ума сойдет.
Но Черепанов с ума не сошел. Он сказал хмуро:
— Работать надо. Нечего таскаться по начальству!
Весь этот день Санька прожил, как во сне. Разговор с начальником цеха… Встреча с Валей… Загадочная, полыхающая нестерпимым жаром мартеновская печь… Сколько событий за один день!
Хмурый, неразговорчивый Черепанов казался Саньке чуть ли не богом. Он спокойно и деловито заглядывал в печь, потом подкручивал что-то. И печь была покорна ему. Санька лучше, чем кто-нибудь другой в цехе, знал, какой неприятный, невыносимый этот человек у себя дома. Но сейчас Санька прощал ему все. Важно, что он умел варить сталь. А то, что он груб, скуп и жесток, — это все пустяки… Санька внимательно следил за каждым движением, за каждым шагом сталевара…
Вот Черепанов чуть приоткрыл заслонку печи, и все предметы, которые были вблизи нее, вмиг перекрасились в жаркий оранжевый цвет. И уже не черно-землистым казалось лицо Черепанова. Оно огненно засветилось, как будто само стало источником тепла и света.
Санька надвинул шляпу на лоб и через синие очки взглянул в печь. Но что может понять человек, который первый раз в жизни заглядывает в ее солнечное жерло? Ничего он не сможет понять. Жаркое, белым-белое пламя, которое заполняет печь и вырывается наружу, ничего не скажет непосвященному человеку. Он поймет только, что здесь страшная жара и очень шумно. Откуда шум? Это ровным, негромким гулом гудят форсунки. Смотришь на пламя, вырывающееся из раскаленного жерла печи, и жутко становится и никак не можешь оторвать взгляда от этой величественной красоты.
