Борис Колоницкий - «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны
Илл. 9. Николай II на смотре кавалерийского корпуса (1916)
По-видимому, это было уже не первое публичное выступление «простого рабочего». В июле 1914 года столичная пресса сообщала, что некий Белов, социал-демократ, обратился к николаевскому градоначальнику от имени многотысячной манифестации рабочих. Он, в частности, заявил тогда: «Пусть враг наш знает, что русская рабочая семья слилась в одном чувстве любви и преданности Государю и родине со всей Россией, и она грозна своим единодушием и сплоченностью». Растроганный градоначальник трижды поцеловал оратора266. Очевидно, фамилия выступавшего рабочего была спутана в одной из публикаций. Вероятнее всего, при встрече царя администрация выставила уже испытанного в первые дни войны патриотически и монархически настроенного оратора.
Посещение императором Одессы и Севастополя, смотры отборным войскам, сосредоточенным в этих городах, отчетливо указывали на важнейшую военную и политическую цель – захват Стамбула и проливов; данная тема, как видим, звучала и в выступлении образцового «простого рабочего». Это находило отражение и в некоторых речах Николая II, и в официальных описаниях визитов царя.
Задаче промышленной мобилизации страны должно было служить и посещение огромного Брянского завода 20 апреля. Вновь императора приветствовал патриотической и монархической речью «простой рабочий», вновь толпы восторженных людей бежали за царем. На этот раз Николай II продемонстрировал интерес не только к производственной деятельности, но и к семейному быту мастеровых. Он «неожиданно» приказал остановить свой автомобиль у жилищ заводских работников и отправился в гости к «простым русским труженикам» – именно такое выражение использовало официальное издание. Царь посетил несколько домиков семейных рабочих, он беседовал с хозяйками, в официальном издании специально указывалось, что женщины не были заранее предупреждены о визите царя, они были необычайно взволнованны, но простые и сердечные расспросы императора приободрили их, они охотно поведали ему о своей жизни, угощали царя, доставая свои лучшие припасы. Когда же Николай II передавал им подарки в память о своем посещении завода, то они хватали руки царя и целовали их. Однако в официальном издании не упоминалось о подобной реакции простых русских женщин, видимо, информация такого сорта не считалась пригодной для пропагандистских целей, да и сам император стеснялся подобных проявлений монархизма. Возможно, впрочем, что визит царя в заводской поселок не стал таким уж неожиданным, да и выбор домов для посещения не был вполне случайным. Показательно описание этого визита:
Слава Богу, брянские рабочие обставлены хорошо, и те домики, в которых был ГОСУДАРЬ, являлись недурно устроенными помещениями для семейных людей. Было чисто, уютно, тепло, на окнах стояли цветы. Во всех квартирах хозяйки были дома, с трепетной радостью встречали не только неожиданного, но и драгоценного, святого для них гостя267.
В то время пока император осматривал заводы и лазареты, посещал боевые корабли и принимал парады армейских частей, войска противника нанесли мощный удар по русским позициям. В мае царь вновь направился в Ставку ввиду тревожного положения, складывавшегося на фронте. Он пробыл там более недели, встретив свой день рождения 6 мая, вопреки обычаю вдали от своей семьи. Ставку император покинул после получения известия о том, что Италия вступила в войну на стороне России и ее союзников. Когда же Николай II вернулся в Царское Село, поступили известия о том, что русские войска вынуждены были оставить Перемышль. Крепость, взятая недавно с таким большим трудом, была потеряна. Немногим более месяца тому назад сам император рассматривал ее мощные форты, разрушенные русской артиллерией, теперь же фотографии того триумфального визита, только что появившиеся в столичных иллюстрированных изданиях, воспринимались с горечью. В стране господствовало грустное и тревожное настроение, начали распространяться панические слухи, даже официальное пропагандистское издание сообщало: «Много слухов, невеселых разговоров шло и в Петрограде, и в Москве, и в других городах»268.
И.И. Толстой передавал в своем дневнике слова городского головы Оренбурга: «Он повторил мне из далекой провинции то, о чем говорят и здесь: о злосчастной идее пожалования великому князю Николаю Николаевичу сабли после взятия Перемышля, о том, что стоит государю поехать на фронт, как роковым образом дела там повертываются против нас, о том, что он окружен немцами, которым до России дела нет и т.п.»269.
На своем языке, только гораздо грубее и откровеннее, излагали те же мысли простолюдины. Неграмотный 43-летний крестьянин Саратовской губернии Т.В. Маркин в мае 1915 года ввязался в разговор в калачной лавке. Его собеседники рассуждали о том, что итальянский король и император Вильгельм сами командуют своими армиями. Маркин заявил: «У них есть ум в головах, и они командуют, а у нашего ГОСУДАРЯ нет ума и не работает голова, только ездит в действующую армию, а “таровянка” не работает». При этом он показал на свою голову270. Очевидно, Маркина раздражала праздничная, неделовая атмосфера визитов царя. Но можно предположить, что и для его собеседников сравнение Николая II с итальянским и германским монархами было не в пользу российского императора.
Поражения весны и лета 1915 года полностью уничтожали пропагандистское значение триумфального посещения императором Галиции. Более того, память об этом визите негативно сказывалась на авторитете монарха.
Императрица Александра Федоровна сочла нужным напомнить императору, что Распутин предостерегал его от поездки в Галицию: «Он знает, что говорит, когда говорит так серьезно. Он был против твоей поездки во Л[ьвов] и П[еремышль], и теперь мы видим, что она была преждевременна»271.
В этой ситуации царь отказался от посещения войсковых соединений и губернских центров. С одной стороны, у императора в этой усложняющейся ситуации просто не было времени совершать свои поездки, требовавшие большой подготовки. С другой стороны, сам сложившийся ритуал поездки представлял собой церемониал празднования, ритуал встречи ликующего народа и победоносных войск со своим державным вождем. В обстановке поражений такие торжества были явно неуместными, они вызвали бы негативный пропагандистский эффект.
3. «Венценосный главнокомандующий»:
Образы царя-полководца
19 июля 1915 года исполнилась годовщина вступления России в войну. Накануне, 18 июля в присутствии царя с верфи Адмиралтейского завода был спущен новый современный линейный крейсер «Бородино». В день же годовщины царь отдал особый приказ по армии и флоту.
Илл. 10. Император Николай II и наследник цесаревич Алексей Николаевич.
Снимок, сделанный царицей Александрой Федоровной (1916)
В тот же день открылась чрезвычайная сессия Государственной думы и состоялось заседание Государственного совета. В формуле перехода Государственного совета к очередным делам «единение Монарха с Богом и вверенным им народом» рассматривалось как первое условие, необходимое для обеспечения победы272. В то же время в формуле перехода, принятой Думой, тема единения монарха и народа не звучала. За прошедший год официальная риторика представительного органа власти претерпела существенные изменения. Надо полагать, что это не могло не беспокоить царя и его окружение.
Страна встречала годовщину объявления войны с тяжелым чувством. Еще в апреле началось мощное наступление армий противника, 20 мая российские войска оставили Перемышль, крепость, с трудом завоеванную совсем недавно, затем враг занял и Львов, столицу Галиции. Вскоре последовали новые удары, 22 июля русские войска оставили Варшаву. В августе были потеряны крепости Новогеоргиевск, Ковно, Осовец, Брест-Литовск.
Илл. 11. Император Николай II, наследник цесаревич Алексей Николаевич, великая княжна Татьяна Николаевна и князь Никита Александрович.
Снимок, сделанный царицей Александрой Федоровной (1916)
Уже в июле в Петрограде заговорили об опасности, которой вследствие наступления врага подвергается и столица империи, это нашло отражение в новых слухах, преувеличивавших тяжесть и без того не простой ситуации: «Сегодня все говорят о возможности подхода немцев к Петрограду! Благодарю покорно!» – записал 29 июля в своем дневнике граф И.И. Толстой. 11 августа он вновь вернулся к этой теме: «В городе – только и разговору о предстоящей эвакуации Петрограда, куда все ждут немцев чуть ли не на днях»273.
Показательно, что даже в официальном издании Министерства императорского двора вновь упоминаются слухи той поры, они явно становились важным политическим фактором:
