Иосиф Гуммер - Это было в Калаче
Павел размечтался и не заметил, как уснул. Во сне он летал над Калачом, стрелял сверху из автомата, и никто не мог ему ничего сделать, потому что на нем была шапка-невидимка!
Проснулся Павел, почувствовав, что замерзает. Открыл глаза, увидел над собой темное, затянутое тучами небо и долго не мог понять, где он. Только пошевелив рукой и нащупав ветки кустов, вспомнил он все, что произошло недавно: разговор со стариком, краюху хлеба… Хлеб! У парня засосало внутри. Согреться бы и поесть! Осенние ночи уже довольно холодные, а лохмотья греют плохо. Павел поднялся, запрыгал, пытаясь хоть чуть согреться. А как быть с едой? Придется все же опять побывать на огороде. Старик, правда, очень уж настойчиво просил не появляться больше. Но что делать? Есть надо? Тем более, перед долгим путем. В конце концов старик может и не узнать, что Павел побывал у него еще раз. Спит, поди, сейчас старый.
Выбравшись из кустов и осторожно оглядываясь, Павел где ползком, где на четвереньках добрался до огорода. Не успел он ухватиться за тыкву, как послышались тихие шаги. Вот проклятая тыква. Будто заколдованная. Стоит до нее дотронуться, и обязательно что-нибудь произойдет. Интересно, что скажет дед на этот раз? Павел притаился и осторожно поднял голову.
Тот, кого он увидел, совсем был не похож на старика. Лица, конечно, Павел в темноте рассмотреть не мог. Но он сразу заметил широкие плечи, отличную военную выправку. Кто это? Свой или чужой? Павел лихорадочно размышлял, как быть. А человек стоял почти рядом и глубоко, жадно дышал.
Из-за края тучи осторожно выглянула луна. Она осмотрелась, словно опасаясь кого-то и раздумывая: стоит ли показаться, потом уже решительнее потянулась вся на чистый небесный простор, заливая землю ровным неярким светом. Вот ее свет побежал по хутору, прогнал темень с огорода, подошел к человеку… Павел поднял голову и вскрикнул. Человек метнулся в сторону, схватился за карман.
— Иван Васильевич! Товарищ лейтенант! — поднялся во весь рост Павел.
Человек остановился, подозрительно всматриваясь в приближающегося паренька.
— Это я, Павел Кошелев, — торопился он, опасаясь, что человек уйдет или окажется кем-нибудь другим.
— Павел? — проговорил тот, и сразу пропали все сомнения. Да, это лейтенант, его голос. — Павел? Откуда ты?
Иван Васильевич подбежал к пареньку, обнял его и повел в дом.
— Пойдем, пойдем. Там все расскажешь. Здесь нельзя.
Дед не удивился, увидев Павла.
— Так-таки пришел. Говорил тебе — нельзя! Видишь, кто у меня: командир, раненый. Неровен час, заметит тебя кто. Пропал тогда человек.
Павел молчал.
— Ну да ладно, — заключил дед. — Садись к столу. Небось голодный.
— А знаешь, дед, — сказал лейтенант, — что Павел — человек заслуженный? Он со своими товарищами не раз нам помогал. Так что считай и его бойцом Красной Армии.
— Такой шпингалет? — недоверчиво переспросил. Дед.
— Именно такой, — лейтенант обнял Павла. — У них целый отряд. Что с ребятами? — спросил он.
— Не знаю, — глухо проговорил Павел.
— Как это не знаешь? — насторожился лейтенант. — Где они?
С трудом сдерживая слезы. Павел рассказал лейтенанту о том, что произошло, о действиях небольшого отряда после ухода советских войск, об аресте товарищей.
— Ах ты беда какая, — засуетился старичок. — Ты ешь, сынок, ешь.
— Товарищ лейтенант, Иван Васильевич, — горячо заговорил Кошелев, — а может быть, как-нибудь спасти их, выручить? — Он с надеждой смотрел на лейтенанта, веря, что стоит тому захотеть, сказать только слово, и соберутся люди, пойдут в Калач и освободят его друзей.
Лейтенант видел эту горячую веру Павла. Но что он мог сделать один? А если даже не один? Полезть в Калач, набитый немцами, — значит пойти на верную смерть.
— Нет, Павел, — тихо проговорил он. — Им теперь вряд ли поможешь. Давай лучше о тебе подумаем. Тебя ведь тоже, будь уверен, фашисты ищут.
— Ну и пусть, — устало махнул рукой Павел. — Мне уж все равно.
— То есть, как это все равно? — повысил голос лейтенант. — Боец Кошелев! Да, боец! — повторил он, заметив недоумение Павла. — Приказываю вам взять себя в руки. Война есть война. Кто-то всегда гибнет. И если живые будут распускаться, сами лезть в руки врагов, то не видать им победы.
— Верно, верно, — вставил дед.
Лейтенант волновался. Он быстро ходил по комнате, глубоко дыша. Потом замедлил шаг, остановился. И уже мягче заговорил:
— Нам с тобой, Павел, еще многое надо сделать. До победы далеко. А победить мы должны. Вот и думай, как себя вести. Мне ведь тоже нелегко пришлось. Прикрывал отход бригады, держался до последнего. Погибли все ребята. Семь человек нас вырвалось. По дороге всех побили. А я, раненый, едва живой добрался сюда, думал, больше не встану, дедушка вот выходил. Ты думаешь, мне не жаль моих товарищей? Легко? Нет, Павел. Раз уж вступил ты на нелегкий путь — держись до конца, до последней капли крови. А глупой смертью ты только врагов обрадуешь, им это на руку.
Он замолчал, устало лег на лавку.
— Уморился я. Слаб еще. Давай чуть отдохнем и подумаем, что дальше делать.
Решено было, что пару дней Павел будет скрываться в овраге, не показывая даже носа. Дед даст ему какую-нибудь теплую одежонку и еды. А через два дня двинутся они с лейтенантом в путь, попробуют пробиться через линию фронта к своим. Надо бы Ивану Васильевичу еще немного полежать, окрепнуть, да опасно, рискованно.
Ночью в намеченный срок Павел пробрался к деду в дом. Лейтенант уже ждал его. Через шею был перекинут автомат, в руках — пистолет.
— Сберег, — пояснил он. — И пистолет, и автомат. Как шел, как полз — не помню, а оружие, видишь, сберег. Возьми пистолет. Только без меня не стрелять, ни в коем случае. И вот еще возьми, — протянул он Павлу узелок с едой. — Дед дал на дорогу.
Сначала они пробирались по-над Доном, стараясь подальше уйти от хутора. Шли осторожно, замирая при каждом шорохе, малейшем шуме. Потом, чуть передохнув, уже смелее пошли дальше.
Часа через два лейтенант прошептал:
— Пора в степь. Пойдем слева от дороги. Я впереди. Доберемся до какой-нибудь глубокой балки — отдохнем, решим, что дальше. Пошли.
Он осторожно выглянул из прибрежных кустов, осмотрелся и быстро пошел вперед. Павел направился за ним, стараясь не отставать. Не успели они пройти и сотни шагов, как со стороны дороги раздался оклик!
— Хальт!
Оба упали на землю, замерли.
— Хальт! — повторился оклик. Тяжелые шаги нескольких человек послышались ближе.
— Давай пистолет, — прошептал лейтенант. — Вот так. А теперь — уходи.
— Иван Васильевич…
— Уходи, Павел, быстрее. Может, они тебя не заметят. Вдвоем не уйти.
— Я с вами.
— Выполняйте приказ, Кошелев, — резко прошептал лейтенант. — Быстро.
Неторопливо, словно собираясь отдыхать, Иван Васильевич положил перед собой пистолет, взял автомат в руки… Потом оглянулся, увидел Кошелева.
— Иди, парень, иди. Жив будешь — передай нашим все, что видел.
Павел пополз назад. Он был уже на полпути к кустам, когда раздалась автоматная очередь, послышались крики и ответная стрельба. Павел успел добраться до Дона, уйти далеко от этого места, а стрельба все еще продолжалась. Наконец после нескольких одиночных выстрелов все стихло.
Павел снова остался один.
Но теперь он знал, что ему делать. Надо бить врагов, бить умело, умно, стараясь не попасться им в лапы. Павел будет пробиваться к своим. А если подвернется случай — по пути отправит на тот свет нескольких гитлеровцев. Оружие есть в лесочке, где собирался отряд, и у Ильиничны в салу припрятан автомат. Опасно, конечно, но надо попробовать. Лучше всего к Ильиничне. Вряд ли полицаи все еще ждут Кошелева. А у Ильиничны можно будет отдохнуть, взять еду на дорогу…
Глубокой ночью Павел добрался до знакомого двора. Он осторожно забрался в сад и отыскал автомат. Потом, крадучись, пошел к дому. Почти возле самых дверей Павел почувствовал, что он во дворе не один. Остановился, прислушался. Было тихо-тихо. Но тишина эта не могла обмануть. Какое-то особое чутье говорило Павлу, что за каждым его шагом следят, что во дворе спрятались враги, которые вот-вот его схватят. Непонятно только было, почему они медлят. Очевидно, ждут, когда он войдет в дом.
С трудом подавляя желание убежать от этих невидимых глаз или, наоборот, быстро повернуться и дать по ним очередь из автомата, Павел, крадучись, осторожно пошел к дому. Возле самых дверей он прыгнул в сторону, забежал за дом, перемахнул через невысокий забор и побежал.
И сразу же улица наполнилась яростными криками, гулким топотом, стрельбой. Добыча ускользала, полицаи с фашистами бросились вдогонку. Пули не задевали Павла; возможно, враги хотели взять его живым и стреляли только, чтобы напугать. Но уйти не удастся: топот преследователей раздавался уже совсем рядом. У развилки дорог Кошелев прыгнул в яму и дал очередь. Он со злой радостью увидел, что несколько человек, бежавших впереди, упали. Остальные трусливо попрятались за дома.
