Михаил Грабовский - Плутониевая зона
Пришлось срочно организовывать бригаду из молодых рабочих. Они, по очереди орудуя подручными скребками, счистили весь уран с крыши, погрузили в специальные мешки и сдали по весу в отдел учета.
После этого горького опыта срочно стали подбирать необходимые пеногасители. Сам процесс перемешивания воздухом отрегулировали, снизив давление.
Однако все равно участок фильтрования урановой пульпы и расфасовка уранового осадка в мешки оставался одним из самых опасных для здоровья. На этих операциях аппаратчики не только подвергались внешнему гамма-облучению, но и принимали огромные дозы внутрь, в легкие, поскольку воздух в фильтрационном каньоне был насыщен активной пылью. От этих аэрозолей можно было защититься даже простой марлево-ватной повязкой на рот и нос. Но никаких защитных средств, кроме дефицитных резиновых или брезентовых перчаток, не использовали.
Из воспоминаний аппаратчицы И.А. Размаховой, начавшей работать на заводе «Б» в 1948 году:
«… На одном из этапов нужно было фильтровать радиоактивный раствор для извлечения урана, чтобы при этом плутоний оставался в растворе. Фильтровался раствор плохо, и для более равномерной фильтрации мы помешивали его специально сделанными из дерева лопаточками. Разумеется, вручную. Потом эти фильтры с осевшим на них ураном нужно было снимать и увозить. Снимали их люди, называвшиеся «спецаппаратчиками», которым платили сдельно. Кажется, триста рублей за каждый снятый фильтр. Для сравнения: месячная зарплата оператора составляла примерно полторы тысячи рублей. Эти фильтры задерживали основную часть наиболее опасных, бета-активных осколков деления, и те, кто их снимали, — прожили недолго. На этой работе больше 2–3 месяцев никто не задерживался. Бывали случаи, когда у спецаппаратчиков прямо во время работы начинала горлом идти кровь, но они заканчивали свое дело. Однажды я попросила сотрудника проверить, почему не фильтруется раствор. Он пошел открывать вентиль, а из-под вентиля ему на ногу вылился высокоактивный раствор. Он долго лежал в больнице, но все-таки умер…»
Еще более опасные условия работы существовали в первые месяцы в экстракционном отделении (здание 102), где проводилась подготовка и передача конечной готовой продукции на завод «В».
Из воспоминаний оператора Ф.Д. Кузнецовой:
«… На последнем этапе готовый продукт нужно было разлить в стеклянные бутыли перед отправкой на завод для получения там металлического плутония…
Для этого к трубе подставляли бутыль, подтыкали ветошь для уплотнения и с помощью вакуума переливали. Потом бутыль бралась на пузо и вручную переносилась в каньон готовой продукции».
Чтобы снизить собственное облучение, пробоотборщицы по коридорам почти бежали, выбирая наиболее короткий путь. Выдача готовой продукции производилась инженерами. Первые месяцы эту ответственную операцию осуществлял сам начальник экстракционного отделения. За день он получал полугодовую дозу облучения, предусмотренную нормами безопасности.
Но главной «хронической болезнью» всех отделений завода являлась коррозия оборудования, трубопроводов и запорной арматуры. Учитывая агрессивность растворов, этого можно было ожидать. Но интенсивность и масштабы ее невозможно было ни угадать, ни предположить, ни проверить в лабораторных условиях. Агрессивность химических реагентов умножалась сильными радиоактивными полями. Ремонтные службы и группа коррозионистов с момента пуска работали в непрерывно-аварийном режиме. Металл, из которого были изготовлены емкости и трубы, не мог выстоять, особенно прокладки разного типа на фланцевых соединениях. Протечки радиоактивного раствора были ужасающим бичом. Казалось, им не будет конца.
Из воспоминаний оператора Ф.Д. Кузнецовой:
«…Не успели в конце декабря пустить производство, а в январе на трубопроводе основного продукта (так назывался раствор плутония) образовался свищ, и продукт № 76 полился прямо на стоящего в отделении часового. Таких случаев впоследствии было множество, и боролись с разлитым радиоактивным раствором с помощью тряпки и ведра. Уборщиц в цехах не было по причине секретности, поэтому всю уборку мы делали сами.
Чаще всего разливы происходили в каньонах, где было установлено технологическое оборудование. Эти каньоны были закрыты бетонными плитами, которые никогда не должны были подниматься.
Их назначение — защищать персонал от радиоактивного излучения, идущего из технологических аппаратов. Спускаться туда, согласно технике безопасности, было нельзя. Но другого способа собрать разлитый раствор не было. Поэтому после первого же разлива радиоактивного продукта эти плиты были подняты, и их на место больше не ставили. Спускались в этот каньон все сотрудники по многу раз. Как только сработает сигнализация, показывающая, что произошла очередная утечка радиоактивного раствора — оператор должен лезть туда и смотреть, что случилось. А потом — ликвидировать последствия.
Я работала оператором, и мне часто приходилось собирать разлившийся раствор. Собирала его тряпкой, поскольку… никаких устройств для его отсоса не создали. Собранный раствор из ведра переливали в бутыль и пускали дальше в производство: ведь он был очень дорогой. Часто это делали голыми руками, поскольку резиновых перчаток на всех не хватало. Один раз прислали перчатки, а они все маленького размера. Мужчины отдали их мне, а сами работали с радиоактивностью голыми руками…
Дно каньонов было бетонное, и отмыть с бетона радиоактивность практически невозможно. Бывали случаи, когда приходилось отбойными молотками ломать бетонный пол, чтобы снять несмываемый слой радиоактивности…
На уровне 7,7 м проходил трубно-вентильный коридор, где были в ряд расположены многочисленные вентили от разных аппаратов. Из-под этих вентилей постоянно случались протечки радиоактивного раствора… Коридор был очень узкий, и, когда случалась протечка, я ложилась на живот и заползала в этот коридор, чтобы тряпкой собрать разлившийся раствор. А спиной стукалась о проходившие выше вентили и трубы…
Разумеется, определить полученные нами дозы было невозможно. И вообще радиационного контроля практически не было. Зачем он был нужен, если начальству и так было ясно: мы работаем при очень высоких уровнях радиации, а заменить нас некому…»
Руководители научной пусковой бригады профессора Никитин, Виноградов и Ратнер предпринимали судорожные меры к уменьшению влияния коррозии. Часть аппаратов и труб небольшого диаметpa были заменены на изготовленные из золота, платины, серебра. По предложению профессора Тананаева часть металлического оборудования была заменена на оборудование из синтетических материалов: плексигласа, винидура и других. Однако в условиях повышенного радиационного фона органические соединения стали разлагаться.
Из воспоминаний Ф.Д. Кузнецовой:
«Однажды пластмассовый аппарат емкостью 200 литров, в котором шло осаждение, сам собой развалился. Пластмасса не выдержала экстремальных условий эксплуатации. Став хрупкой, она треснула, и радиоактивный раствор разлился. Мы всю радиоактивность собрали, отчистили, вымыли полы. Конечно, нахватали большие дозы, а когда закончили, у проходной нас уже ждал черный воронок КГБ.
После смены всю ночь мы писали объяснения в КГБ, как все произошло».
Спешка первых месяцев, желание руководства получить первый плутоний как можно быстрее толкали людей на нарушения простейших правил безопасности. Торопливость под гнетом страха и великого патриотического порыва приводила порой к грубейшим ошибкам и нарушениям технологии. Режим секретности только мешал. Условные буквенные и цифровые обозначения растворов и аппаратов запутывали операторов и технологов.
Из воспоминания Ф.Д. Кузнецовой:
«…На производстве было запрещено делать какие-либо записи. Все работы производились по памяти, чтобы не было утечки совершенно секретной информации. Люди были постоянно в состоянии стресса, боясь забыть что-нибудь важное, относящееся к производству. И нередко забывали. Особенно на первых порах…».
М.В. Гладышев (зам. главного инженера завода «Б»), 1998 г.
«Во время пуска радиохимического завода люди работали с радиоактивностью в своей повседневной одежде, лишь иногда надевая халаты и специальную резиновую обувь. Душевых при выходе с территории объекта не было. Контрольно-пропускной пункт, на котором должен был производиться дозиметрический контроль, практически не использовался, и радиоактивная грязь разносилась по городу и жилым домам».
Но самой тяжелой оказалась проблема отходов.
По проекту, для отстойного хранения жидких отходов были сооружены с помощью метростроевцев специальные тоннели-хранилища, состоявшие из нескольких громадных баков, — так называемый «Комплекс "С"».
