Дэвид Ирвинг - Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии
Глава 5
Шестнадцатый пункт длинной повестки дня
«Национальная экономика Германии должна работать на нужды войны». С этим политическим решением Адольфа Гитлера страна вступила в зиму 1941 года. Еще в конце осени того года германская экономика работала по принципу «коротких войн с большими передышками», во время которых армия пополняла свои ряды и восстанавливала запасы материальных средств для последующего возобновления боевых действий. Однако теперь, как оказалось, немецкая армия встретила достойного противника: она так и не смогла взять Москву до начала зимы, и окончание войны отодвинулось на неопределенный срок.
3 декабря министр вооружений Фриц Тодт сообщил Гитлеру, что группа из 60 экспертов по вооружению пришла к выводу о том, что экономика Германии находится на пороге кризиса и что любая попытка расширить один из ее секторов вызовет неминуемое сокращение продукции другого. Тогда Гитлер составил и подписал декрет, предусматривающий принятие ряда мер, которые должны были привести к увеличению производства во всех секторах германской экономики. Через два дня после встречи Гитлера с Тодтом директор военных исследований профессор Э. Шуман отправил во все институты, работавшие над атомным проектом, письмо. В нем говорилось, что «в условиях кадрового и сырьевого кризиса работа над проектами исследовательских групп оправдана только в том случае, если она гарантирует получение в ближайшее время экономического эффекта».
Руководители всех институтов были вызваны на совещание в армейское управление вооружений, которое было назначено на 16 декабря. По окончании совещания каждый из присутствовавших вручил Шуману подробный отчет о состоянии и перспективах работ над своими проектами; тот в свою очередь передал эти данные на рассмотрение руководителю управления вооружений генералу Леебу. Теперь судьба всех научных изысканий рейха находилась в руках военного командования. Военные приняли повергшее всех в уныние решение о постепенной передаче контроля над научными программами имперскому совету по научным исследованиям, ничего не решавшему ведомству во главе с некомпетентным руководителем в лице Бернгарда Руста. Кроме того, окончательную судьбу проектов и работавших над ними ученых должно было решить следующее совещание, назначенное на конец февраля в Берлине.
К началу 1942 года все еще более запуталось. С одной стороны, ученые были рады, что избавились от назойливой опеки и некомпетентности военных, поскольку их проект перестал быть армейским. С другой стороны, имперский совет по научным исследованиям поручил контроль над программой руководителю отдела физики совета, уже знакомому нам по событиям 1939 года профессору Абрахаму Эсау. Исследовательская группа финансировалась военными и, как и прежде, продолжала работать под руководством доктора Дибнера, то есть здесь военные сохранили контроль за деятельностью ученых. Свидетельством лишений, которые стали испытывать ученые, работавшие в рамках практически всех научных программ, стало циркулярное распоряжение в адрес всех директоров институтов впредь направлять копии научных отчетов (в количестве от пяти до десяти экземпляров), размноженные на копировальной бумаге, поскольку нехватка фотоматериалов не позволяла производить фотокопирование большого количества документов. Вскоре после этого Шуман разрешил обмен научными материалами, размноженными на ротаторе, однако эти прекрасные публикации, объединенные названием «Секретные научные отчеты», были редкими и нерегулярными.
24 января Шуман отправил директорам институтов циркуляр с уведомлением о запланированной на 26–27 февраля второй научной конференции с ограниченным количеством участников. В середине месяца в обстановке строжайшей секретности были отпечатаны пропуска для приглашенных на конференцию, которую решили провести в Институте физики имени кайзера Вильгельма. Директор каждого института получил по одному экземпляру повестки дня конференции; остальным сотрудникам пришлось дожидаться специально назначенного дня, когда каждый из них мог получить под расписку предназначенную именно ему часть текста. Это никого не удивляло, поскольку для специалиста было бы достаточно ознакомиться только с заголовками отдельных глав документа, чтобы получить представление о том, на каком этапе находилась немецкая научная мысль. Составленный на четырех страницах документ включал в себя 25 пунктов, перечислявших крайне сложные проблемы, стоявшие перед немецкими физиками, на обсуждение каждой из которых отводилось по пятнадцать минут. «Длина диффузии», «эффективное сечение деления», «конфигурация реактора» и множество прочих ученых терминов – все эти названия мало что значили для дилетанта, но имели огромное значение для ученых.
И именно в те дни наша история приобретает неожиданный поворот. Имперский совет по научным исследованиям решил одновременно провести и совещание своих сотрудников, поэтому к середине февраля заранее подготовленные приглашения были отправлены в адрес целого ряда высших офицеров командования армии, СС, руководителей научных учреждений. Это второе совещание должно было состояться 26 февраля, в тот же день, что и совещание в управлении вооружений, в здании совета научных исследований. При этом организаторы второго совещания вовсе не думали составить конкуренцию своим соперникам; предполагалось, что ученые после общего обсуждения проблем в здании совета продолжат работу более детально на своей собственной научной конференции, которая начнется днем позже. «Будет обсуждаться ряд важных проблем ядерной физики, – говорилось в приглашении на конференцию совета, – работа над которыми ведется в обстановке строгой секретности в связи с тем огромным значением, которое они имеют для безопасности нации».
Когда 21 февраля были отправлены приглашения в адрес Шпеера, Кейтеля, Гиммлера, Редера, Геринга, Бормана и целого ряда других, выяснилось, что тут в дело вмешалась административная ошибка. Вместо повестки дня из восьми пунктов, предусматривающих краткие сообщения общего характера, которые планировал начать лично профессор Шуман своим докладом «Ядерная физика как оружие», а затем должны были продолжить десятиминутными выступлениями Ган, Гейзенберг, Боте, Гейгер, Клузиус, Гартек и Эсау, многие, включая самого Гиммлера, по ошибке получили подробные списки важнейших научных проблем, предназначенных для обсуждения тремя днями позже на конференции в Институте имени кайзера Вильгельма[19].
Не желая присутствовать на совещании с таким малопонятным распорядком дня, Гиммлер отписался вежливым отказом в адрес Руста: «Сожалею, но, поскольку в назначенный день меня не будет в Берлине, я не смогу присутствовать на совещании». Фельдмаршал Кейтель в ответ на приглашение Руста дипломатично заверил его в той огромной важности, которую имеют «эти научные проблемы». Но и он с сожалением отметил, что бремя служебных обязанностей не позволяет ему присутствовать на совещании. Редер обещал прислать в качестве своего представителя на мероприятии адмирала Витцелля. Таким образом, оказалось, что никто из высших чиновников рейха не принял приглашения.
В одиннадцать часов утра 26 февраля совещание под председательством министра образования Бернгарда Руста было открыто в здании имперского совета по научным исследованиям. Первым с кратким обращением к участникам обратился профессор Шуман, который подчеркнул важность проблемы создания ядерного оружия. Затем в течение отпущенных ему десяти минут Отто Ган ознакомил присутствовавших с принципом деления ядра атома урана. Далее настала очередь Гейзенберга. Свое сообщение он назвал «Теория получения энергии деления урана». Эту краткую речь можно назвать блестящим образцом ясного изложения мысли. Даже сейчас в ней было бы трудно найти недостатки. Основной ее идеей было то, что полученная в результате реакции деления ядер урана энергия «примерно в сто миллионов раз» превышает энергию, полученную из того же «топлива» химическим путем. Однако такая цепная реакция возможна только при том условии, что в процессе деления образуется больше нейтронов, чем поглощается в ходе побочных процессов, поэтому природный уран не пригоден для инициирования цепной реакции.
Гейзенберг сделал меткое сравнение: «Движение нейтронов в уране можно сравнить с поведением отдельных особей внутри человеческого коллектива: вовлечение в процесс деления можно назвать своего рода «женитьбой», процесс поглощения аналогичен человеческой «смерти». В природном уране «уровень смертности» превышает «уровень рождаемости», а это значит, что любая «популяция» обречена на быстрое вымирание». Этим процессом можно управлять, продолжает Гейзенберг, либо путем увеличения числа детей после женитьбы, либо снижением смертности. Значение «рождаемости» нейтронов в процессе деления в природе является постоянной величиной. Однако, если в урановом топливе повысить процентное содержание редкого изотопа уран-235, это приведет к падению «уровня смертности». Более того, если удастся собрать вместе «чистый» уран-235, «смертность» нейтронов практически прекратится:
