Дэвид Ирвинг - Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии
Некоторые авторитетные британские ученые выразили сомнение относительно целесообразности использования плутония в качестве ядерного взрывчатого вещества. Ведь производство плутония, как они считали, следовало увязывать с производством тяжелой воды, что само по себе было бы не более простой задачей, чем получение урана-235.
В июле 1941 года правительственный комитет по атомной программе MAUD составил специальный отчет, в котором были подробно рассмотрены основные аспекты ее реализации. В отчете, в частности, указывалось, что для создания атомной бомбы необходимо примерно 10–10,5 килограмма урана-235; при этом мощность взрыва бомбы будет эквивалентна 1800 тоннам тринитротолуола. Далее комитет отмечал:
«По имеющимся данным, Германия предприняла серьезные шаги для получения значительных количеств тяжелой воды. Ранее мы предполагали, что это вещество будет иметь большое значение и для нашего проекта. Однако, как оказалось, применение тяжелой воды для высвобождения атомной энергии ограничивается рамками задач, далеко стоящих от ее использования непосредственно в военных целях. Не исключено, что немцы уже поняли это, поскольку путь, выбранный нашими учеными, является очевидным для любого грамотного физика».
На основе отчета был сделан вывод, что все необходимые для создания первой атомной бомбы компоненты будут в распоряжении Великобритании к концу 1943 года.
Могла ли Германия получить ядерное оружие раньше этого срока? Британская разведка предпринимала все необходимые меры для того, чтобы следить за работами противника в этой области. В частности, поскольку путь Германии к этому оружию зависел от продукции предприятия в Рьюкане, английская разведка сосредоточила усилия на отслеживании информации, связанной с этим предприятием, а также с любыми упоминаниями противником тяжелой воды. Когда летом 1941 года в Лондон поступили данные из Трондхейма относительно предпринимаемых Германией попыток увеличить производство тяжелой воды, британская разведка сделала вывод, что германскую атомную программу следовало воспринимать всерьез.
Копию телеграммы передали доктору Р. Джонсу, молодому ученому, являвшемуся одновременно офицером Интеллидженс сервис. Джонс связался с коммандером Эриком Уэлшем, руководителем норвежской секции Интеллидженс сервис, в годы Первой мировой войны офицером тральщика британских ВМС, а после нее – владельцем лакокрасочного предприятия в Норвегии. Женатый на гражданке Норвегии, Уэлш обладал скромным научным кругозором, что не вполне способствовало выполнению полученного им задания. Он подтвердил получение копии телеграммы из Трондхейма и тут же осведомился о том, что представляет собой эта самая тяжелая вода и видел ли кто-нибудь вообще эту субстанцию. В ответ Джонс вновь подчеркнул важность задания руководства и попросил Уэлша обратиться за подробной информацией в компанию «Norwegian Hydro».
Вскоре пришел ответ из Трондхейма, оказавшийся для британской разведки неприятным сюрпризом: подозрительные норвежцы увидели в запросе притязания союзников на это предприятие после войны. Британский агент в Трондхейме прямо интересовался, не стоит ли за этим запросом британская фирма «Imperial Chemical Industries», конкурент «Norwegian Hydro» в мирное время. «Помните, – приписал агент, – что кровь тяжелее, чем даже тяжелая вода». Джонс сумел подавить в себе любопытство относительно автора-остряка; впрочем, той же осенью эти два человека все равно встретились. Сейчас же на острие усилий Интеллидженс сервис в Норвегии оказался, к ужасу прикомандированных к этой службе ученых, коммандер Уэлш, единственный кадровый офицер разведки, обладавший хоть какими-то научно-техническими знаниями. Если раньше положение Уэлша в связи с важностью норвежских спецобъектов было очень прочным, теперь оно становилось практически незыблемым.
Америка все еще не вступила в войну, а американские физики все еще «не сосредоточили свои усилия на решении военных задач». Даже к середине 1941 года крупные лаборатории в США были склонны рассматривать уран в основном только как источник энергии, и только получение копии отчета британского комитета MAUD дало понять Вашингтону, что времена меняются. В то же время впервые была затронута серьезная проблема другого плана: представитель британских ученых кругов в Вашингтоне в письме в консультативный ученый комитет при кабинете министров напрямую указывал на необходимость решить для себя принципиальный вопрос: предусматривается ли применение ядерного оружия после его создания? «Например, захотят ли премьер-министр нашей страны или американский президент и соответствующие штабы санкционировать полное разрушение Берлина и близлежащей территории одной-единственной бомбой, если такое станет возможным?»
Такой вопрос, затрагивающий моральный аспект проблемы, был задан официальным историком, работавшим в годы войны в британской группе исследований в области атомной программы. Истина состояла в том, что в те времена перед британскими учеными не стояло дилеммы, и все, кроме убежденных пацифистов, были глубоко убеждены в справедливости войны и необходимости разгрома Германии. И особенно глубоко в этом были убеждены беженцы из Европы, сыгравшие столь значительную роль в создании бомбы. К тому же в те времена многие считали, что и немцы близки к открытию секрета ядерного оружия. Ведь, несмотря на то что многие видные ученые покинули страну, многие другие предпочли остаться. Среди них были такие признанные авторитеты, как Гейзенберг, Вирц, Ган, и многие другие лучшие умы страны, которые не мыслили себя вне ее. Разрозненные сведения о работе Германии над атомным оружием поступали из министерства экономического противодействия, из Швейцарии, из США, – все были озабочены возможной новой опасностью, исходившей из этой страны. Например, сотрудники министерства узнали о возрастающем интересе немцев к урановым рудникам Португалии; часть из них уже экспортировала в Германию свою продукцию. В то же министерство поступили данные о закупке немцами большого количества вентиляторов, пригодных к применению на предприятиях обогащения урана-235 методом газовой диффузии.
И если большая часть этой информации на первый взгляд представляла собой разбросанные несистематизированные данные, которые нельзя было трактовать однозначно, от некоторых фактов нельзя было так просто отмахнуться: в частности, зачем немцам вдруг понадобилось резко увеличивать выпуск тяжелой воды. С помощью ученых, эмигрировавших из Германии в Великобританию, британские секретные службы начали поиск местонахождения и определение рода деятельности их бывших коллег-физиков, сохранивших верность отечеству. Профессор Пайерлс и его коллеги составили для Интеллидженс сервис подробный список, куда включили шестнадцать наиболее значительных с их точки зрения имен, в основном из числа сотрудников знаменитого учреждения имени кайзера Вильгельма[16].
Британские разведывательные службы не обладали столь многочисленной агентурой в Германии, чтобы приставить к каждому из перечисленных ученых отдельного соглядатая, поэтому они пошли другим путем. Стали тщательно изучаться выходившие в Германии научные журналы и графики лекций; исходя из этого можно было определить рабочий распорядок каждого интересовавшего англичан ученого. Постепенно они получили полную картину их деятельности.
Члены комитета MAUD отдавали себе отчет в том, что без поддержки премьер-министра их широкое, но сомнительное предприятие с самого начала было бы обречено на провал. Поэтому они позаботились о том, чтобы с их выводами ознакомился научный советник и доверенное лицо премьера профессор Линдеман, заблаговременно отправив ему копию своего доклада.
27 августа Линдеман написал Черчиллю на шести страницах конфиденциальное письмо, напоминая ему о сверхмощном взрывчатом веществе, примерно в миллион раз превосходившем химическую взрывчатку, о котором он ранее неоднократно рассказывал премьер-министру. «В этом направлении проделана огромная работа и у нас, и в Америке, и, возможно, в Германии; примерно через два года такие бомбы будут готовы к применению». Он упростил расчеты и предположения комитета MAUD и свел их к утверждению, что в недалеком будущем «один аэроплан сможет доставлять к цели бомбу весом около одной тонны; при этом сила ее взрыва составит около двух тысяч тонн тротила». Линдеман утверждал, что союзники располагают значительными запасами урана в Канаде и Бельгийском Конго, напомнив Черчиллю, что «у немцев (таких запасов) не так много, но, боюсь, достаточно».
При правильной постановке производства стоимость одной бомбы при темпе производства один боеприпас в неделю составит 5 миллионов фунтов стерлингов; при этом придется лишь несколько переквалифицировать рабочий и инженерный состав, привлекая к работам персонал, занятый, например, в изготовлении турбин. «Люди, занимающиеся этой проблемой, готовы ставить десять к одному на свой успех. Я бы не поставил больше, чем два к одному, но тоже уверен, что в течение двух лет проблема будет решена. Но для меня ясно, что нам нужно торопиться. Было бы непростительно уступить первенство немцам и тем самым позволить им разгромить нас или, наоборот, взять реванш после того, как мы разгромим их».
