Валерия Алфеева - Паломничество на Синай
Наши паломники желали лучших времен для Синая. И вот эти времена настали. Монастырь достаточно богат, чтобы содержать свои несметные рукописные и печатные сокровища в порядке и достаточно знает им цену, чтобы не позволять приезжим библиофилам обследовать стеллажи и извлекать из них бесценные находки. История с Синайским кодексом послужила уроком на века, и горькие воспоминания о ней изливаются даже в строки путеводителей: «Сейчас наиболее значительным манускриптом библиотеки является Сирийский кодекс V века… В прошлом библиотека имела также Синайский кодекс IV века, который был заимствован в 1865 году немецким ученым Тишендорфом в интересах русского царя для исследовательских целей. Кодекс, посланный в Санкт-Петербург, никогда уже не был возвращен. В 1933 году советская власть продала его Британскому музею за огромную сумму в 100 000 фунтов».
Справедливости ради следует сказать, что в путеводителе утрата монастырем кодекса передана превратно.
Полтора века назад, в 1844 году, в первое посещение монастыря, известный библейский филолог и палеограф, лейпцигский профессор Тишендорф, знакомясь с библиотекой, нечаянно обнаружил корзину с отрывочными листами и клочками старых рукописей, предназначенных для растопки печки. В одном из пергаментных листов он к своему изумлению обнаружил древнейший список библейского текста. Таких листов он извлек из корзины 129 и 43 из них выпросил у монахов, посоветовав им хранить остальные. Через девять лет он снова отправился на Синай, драгоценной рукописи уже не нашел, но не утратил надежды. Еще через три года, встретившись в Германии с приехавшим на минеральные воды министром народного просвещения России Авраамом Сергеевичем Норовым, известным паломником на Святую землю и человеком, близким к царскому двору, Тишендорф увлек его своими планами. Для нового путешествия на Синай нужны были разрешения турецких и египетских властей, синайского архиепископа и немалые средства. Вернувшись в Петербург, Норов доложил о намерениях ученого императору Александру, — так была решена и субсидирована из личных средств царской фамилии третья экспедиция Тишендорфа для изучения христианских древностей на Востоке: она состоялась в 1859 году.
В подарок монахам Тишендорф привез несколько экземпляров своего издания текстов Ветхого и Нового Заветов и продолжил занятия в библиотеке. Перед самым его отъездом, эконом упомянул, что у него есть список текста 70 толковников и, развернув красное сукно, показал 346 листов большого формата. Среди них Тишендорф сразу же с великой радостью узнал листы, пятнадцать лет назад извлеченные им из корзины. Только он один вполне понимал цену вновь обретенному сокровищу: это был почти полный текст Ветхого Завета, весь Новый Завет, послание Варнавы и Пастырь Ерма.
Не смея вначале и мечтать о приобретении манускрипта, ученый добился разрешения переписать ее. Рукопись на почтовом дромадере привезли в Каир. Два месяца Тишендорф неотрывно наблюдал за перепиской, которую осуществляли немцы — медик и аптекарь, разбирал стертые временем слова и исправлял бесчисленные искажения текста, сделанные переписчиками прошлого тысячелетия. Одновременно велись переговоры о приобретении кодекса. Слухи об открытии уже привлекли в монастырь английского исследователя, предлагавшего большие деньги. Но игумен принял решение поднести рукопись в дар императору Александру. Переговоры продолжались еще десять лет, и только в 1869 году монахами монастыря был подписан акт подношения, точно оговаривающий условия и суммы возмещения. Акт гласил, что монастырь приносит императору России «в дар» рукопись Ветхого и Нового Заветов, а взамен получает 7000 рублей для своей библиотеки и 2000 рублей в пользу монастырского подворья на Фаворе, — для того времени это было немало.
Еще до приобретения рукописи, в 1862 году, она была великолепно издана в России в четырех факсимильных томах с предисловием и комментариями Тишендорфа. Из трехсот роскошных экземпляров сто предназначались автору, двести были разосланы в дар публичным библиотекам, в том числе и в синайскую.
Конечно, это не может служить утешением синаитов в их утрате, как неутешительно и то, что советская непримиримая к духовности власть распродала и растратила все остальное, что за долгие века накопила Россия. Дивная и величайшая драгоценность украшает ныне коллекцию Британского музея, — и однажды мне довелось увидеть там разворот страниц древнейшего кодекса под стеклянной витриной.
Из синайского монастыря вывезен и приобретенный для библиотеки под Женевой исключительно ценный и прекрасно сохранившийся папирусный кодекс, написанный красивыми заглавными буквами около 200 года и содержащий двадцать одну главу Евангелия от Иоанна.
Несмотря на огромные потери, монастырская; библиотека не оскудела великими сокровищами, накопившимися с первых веков гонений, когда многие христиане находили здесь последнее убежище. Теперь в библиотеку пускают редко и лишь для того, чтобы окинуть ее единым взором. Ученые мужи, приезжающие из Греции и других стран, получают нужный им фолиант в отдельном зале и работают в присутствии библиотекаря, а через несколько лет им будут выдавать на просмотр микрофильмы.
Прежде чем подняться наверх, Тасис подвел меня к нескольким столам под стеклянными прямоугольными колпаками и откинул плотную солнцезащитную завесу с первого из них. Под стеклом хранятся некоторые исторические документы и послания, скрепленные печатью патриархов, императоров и турецких султанов.
Большой лист с потрепанными краями и оборванным углом оказался копией знаменитого ахтинаме, дарованного самим Магометом отцам монастыря в 624 году, — по некоторым свидетельствам, к тому времени в горах Синая обитало около семи тысяч пустынников. Это завещание основателя ислама и его пророка — удивительное свидетельство его веротерпимости, обещает монастырям, инокам и христианам не только неприкосновенность и защиту во всех пределах Синайской пустыни, но и особые преимущества, вроде освобождения от податей даже в военное время, неприкосновенности владений и помощи в обновлении храмов. Подлинник ахтинаме с рисунком маленькой мечети на полях, исписанный сплошной арабской вязью, утвержденный подписями двадцати одного свидетеля и — вместо печати — отпечатком всей приложенной в нижнем углу правой руки Магомета, хранится в сокровищнице султана в Константинополе.
А эта копия — с той же вязью, рисунком и приложением руки — спасала монастырь от полчищ магометан даже до начала XVI века, когда турецкий султан Селим завоевал Египет. По-своему пересказывает Магомет в двадцатой главе Корана явление Бога Моисею в Неопалимой Купине и начало исхода, но мусульмане почитают ветхозаветного пророка, и даже в одном из опустевших монастырей недалеко от Иерусалима, ныне занятом мечетью, под разноцветными коврами стоит гигантская гробница, посвященная мусульманами памяти Моисея. В прежние века на небольшой макушке горы Синая рядом с церковью Преображения находилась мечеть, теперь разрушенная; мечеть была построена даже внутри самой монастырской ограды, она до сих пор сохранилась и занята под склад.
Рядом с ахтинаме — грамота, украшенная приложением другой руки покорителя народов — Наполеона Бонапарта, вторгшегося в Каир в конце XVIII века — разумеется, не ее отпечатком, а собственноручной подписью императора. В девяти параграфах приказа на французском языке, с ошибками в правописании и символом Республики, Наполеон объявляет себя покровителем монастыря, обещает синаитам свободу от податей, пошлин и всякой посторонней духовной власти «из уважения к Моисею» и для того, чтобы синаиты «передавали будущим векам память о завоеваниях» Наполеона! По этому поводу епископ Порфирий много иронизировал: Наполеон мечтал увековечить свое имя даже в пустыне, забывая, что монахи предпочитают военной славе — славу Божию, а именам кровавых завоевателей — имена мучеников и святых.
Как образец одного из пергаментных манускриптов Нового Завета развернута под стеклом драгоценная рукопись, от начала до конца написанная золотым литургическим унциалом — разделенными, высокими и особенно красивыми буквами — с фигурными заглавными буквами и миниатюрами. Сохраняется предание, что это дар монастырю императора Феодосия Хризографа VIII века, хотя палеографы склонны относить его к более поздним векам. Какое благоговение вызывают эти изящные золотые буквы, инициалы в виде условных растительных побегов и птиц, держащих веточки в клювах, эти писанные по золоту миниатюры с фигурой Христа в пурпурном хитоне и голубом гиматии, Богоматери и евангелистов… Такими буквами и нужно писать бессмертные слова, такими красками напоминать образ бессмертного Слова, чтобы они отражали сияние Славы Отчей.
Есть ли слова нашего времени, способные выдержать испытание красотой и золотой весомостью унциального письма? Обесценившиеся слова на серой газетной бумаге, пачкающей руки, в развалах на тротуарах — вот удел многословящей пустоты.
