Владимир Соловьев - Мы и Они. Краткий курс выживания в России
Ответ всегда прост: а потому, что так хочется! Потому что мы холопы, отданные им, потому что мы для них ничего не значим, потому что мы никогда и нигде не будем хозяевами. Отчасти потому, что мы себя хозяевами и не ощущаем. Ведь мы всегда чего-то боимся. Мы всегда чувствуем себя виноватыми. Мы не допускаем мысли, что нам позволительно сражаться за свои права. Когда я пользуюсь тем, что работаю на радио, когда у меня сердце разрывается от боли, я начинаю кричать о том, как подонки поступают с моими друзьями. Но я понимаю, что это одинокий глас вопиющего. А мне так хочется, чтобы люди знали, что в своей беде они не одиноки. Но всегда найдется какой-то мерзавец из соседей, который позвонит и скажет: «А что это вы им помогаете? А что это вы? А вы знаете, а у меня вот тоже аналогичный случай, а мне никто не помог». И что, все так безрадостно, все так плохо, и все так и закончится?
Когда случился Беслан, Наташа Синдеева решила, что надо собрать денег хотя бы среди ребят, работающих на нашей радиостанции, и как-то помочь детям, которые пострадали в этой жуткой трагедии. Должна была приехать девочка, которая работала в Беслане. Она звонила по телефону, рассказывала о новостях. Я в тот день работал в эфире и сказал, что приедет человек, который может непосредственно оказаться на месте события и помочь деньгами. И пошли люди. Разные: известные артисты, гламурные персонажи, милиционеры, люди в оранжевых жилетах дорожных рабочих и очень богатые миллионеры. Все стояли в этой очереди и чувствовали себя виноватыми. Хотя лично они не несли никакой ответственности за эту трагедию. Они принесли много денег, там было больше миллиона долларов, наверное, полтора миллиона. Деньги были очень разные: были деньги из копилки мальчика, тридцать два рубля, которые он принес и сказал: «Купите, пожалуйста, игрушку какой-нибудь, нет, какому-нибудь мальчику». Были люди, которые приносили сотни тысяч долларов – просто привозили и отдавали. Они не хотели оставлять ни своих имен, ни званий, это было неважно. Важным было желание помочь.
А потом, когда я говорил с Димой Савицким, он мне сказал: «Володь, слушай, если на нас наедет налоговая, ты поможешь отбиться? Ведь мы же такие деньги собрали». Я сказал: «Помогу». Скажите, в какой еще стране такое возможно: люди дают деньги на объективно благое дело, а рядом вьются грифы и смотрят, как бы наказать тех, кто пытается помочь? И это все одна страна. Это все одна страна. Потом ко мне приходили ребята из антитеррористического центра. Они долго получали согласование и рассказывали о том, как это было и как гибли их товарищи. А потом я слушал на «Эхо Москвы» о том, как все, оказывается, происходило не так. И читал «Новую газету». А там было написано о том, какие мерзавцы те самые ребята, которые стояли и своими телами принимали пули, чтобы можно было вынести детей. Это все одна страна. И это каждый из нас, это все мы. Это каждый из нас, в ком живет белое и черное. Но почему-то чем выше мы поднимаемся, тем больше побеждает черное. И если человеку на самом верху вдруг удается проявить свое человеческое достоинство, ему все равно не хотят верить, и смотрят на него неодобрительно, и считают, что все равно рано или поздно он проявит себя. Рано или поздно.
Очень сложный и непонятный вопрос: почему мы такие? Почему мы себе не верим, почему мы себе все прощаем? Ведь дома мы всегда лучше, чем вовне. Мне говорят: «Вокруг одни воры, мерзавцы, подонки, никому нельзя верить». А я спрашиваю: «Обернитесь и посмотрите, посмотрите по сторонам. Вот ваши друзья – среди них больше хороших людей или плохих?» – «Конечно, хороших». – «Тогда откуда появляются плохие?» Мне говорят: «Владимир, все воруют». Я спрашиваю: «Вы воруете?» Они говорят: «Нет, мы не воруем». А кто тогда все? Мы привыкли обвинять их. А сами мы? Спрашивали ли мы себя, почему ты, скотина, не пошел на выборы? Ну, это же противно, гадко, и не за кого голосовать. Хорошо. Но раз ты не пошел на выборы, от этого что, появилось, за кого голосовать? Ты не пришел на выборы, не проголосовал, и что, в Думе появились пустые места? Ты не пришел на выборы и не проголосовал, в Думе не появились пустые места, но разве жизнь в стране улучшилась? Нет. «Де-факто» ты политически эмигрировал, «де-факто» тебе наплевать, что происходит с твоей страной. А когда тебе станет не наплевать, нужно вспомнить фразу одного монаха-пилигрима, жившего в средние века и совершившего паломничество в Иерусалим. Он сказал, что отправляющемуся в Иерусалим необходимо три мешка: мешок денег, мешок везения и самое важное – мешок веры.
У меня был личный опыт строительства политической партии. Все происходившее в девяносто восьмом году было настолько омерзительно и ужасно, что мы с друзьями решили, что так больше нельзя. Невозможно. Мы начали собираться, нас становилось все больше и больше, мы сделали открытую партию. Я вложил в этот проект тысяч восемьдесят долларов и понял, что больше не могу видеть этих людей, меня тошнит. А тошнило меня от того, что ко мне приходили люди и говорили: «Володь, знаешь, очень хочется стать секретарем московского отделения». Я говорю: «Слушай, ты знаешь, я тут нашел пару коммерсантов. Давай с ними поговорим, денег соберем – надо партийную кассу пополнять». Он говорит: «А я хочу московскую область возглавить партийную». Другие говорят: «А в Красноярске у нас отделение будет?» Они сразу стали строить долбаную КПСС. И я нюхом чувствую, я вижу, что этот пресловутый чиновничек в каждом из нас потихонечку начинает прорастать.
За что я так ненавижу все эти молодежные организации? Почему я не могу видеть всех этих «Наших», эту «Молодую гвардию», «лимоновцев», эспээсовцев, неважно кого? Я вижу в них гордость не от того, что у них есть идея, а от того, что они близки к кормушке. «Мы лучше потому, что мы члены какого-то объединения». Ну, как им объяснить, что все это уже было. Как им объяснить, что лучше от этого человек не становится. Наверно, это невозможно. Наверно, они такими рождаются. Наверно, у них что-то происходит на генном уровне. Должно быть, произошла какая-то нелепая ошибка природы и появилась новая порода человека: «чиновник экстраординариус». Не все такие. Совсем не все. Зачастую абсолютно случайно наверх пробиваются вполне вменяемые, нормальные ребята, которые искренне пытаются что-то изменить. Но все они декабристы, и в России это уже было. Они все понимают, что народ-то плох, народ-то не понимает, народ-то не готов, и ему-то надо помочь, поднять его до высот. Масло, что ли, дать, петли смазать, а то... Поднять народ надо до высот интеллектуалов. А народ не хочет никуда подниматься. Да и как ему подняться? Все же поставлено с ног на голову. Верховный правитель хочет, чтобы народ поднялся, а на что будет жить чиновник, он подумал? Он отдает приказ. И что же – чиновники, которые взяли власть в стране в свои руки, побегут мигом исполнять эти приказы? С какой такой радости? У них что, нет семей? Не объяснять же им жене, почему у нее не будет новой шубки и почему они не поедут отдыхать?
Заметьте, я постоянно употребляю термин «чиновники», но не говорю об управленцах. В России всегда были хорошие управленцы, независимо от власти и существующей политической системы. Всегда были Косыгины, Примаковы, Рыжковы, всегда. Тот же Греф. Пройдут десятилетия, прежде чем народ поймет, кто такой Герман Греф на самом деле. Пройдет очень много лет, прежде чем народ поймет, кто такой Аркадий Дворкович и многие другие, о которых сейчас еще даже не знают. Молодые ребята, фантастически одаренные, с великолепными мозгами. Потребуются столетия, чтобы их имена вернулись, как это произошло, например, со Столыпиным. Этих ребят много, у Грефа их целая команда. Там и Андрюша Шаронов, и Кирилл Андросов, там много хороших ребят. Пока их не знают, но они очень сильные, настоящие управленцы. Они профессионалы и они растут. Растут не из-за денег и не для денег. Ведь если хирург уважает свою профессию, сколько ему ни плати, он не сможет быть плохим хирургом. Не может певец, сколько ему ни плати, быть плохим певцом, если ему не доплатили. Он изначально либо хороший певец, либо плохой. Великий хирург, даже в нищете, будет великим хирургом. Хотя это крайне постыдно для страны, если ее великий хирург нищий. Эти ребята совсем другие. Их надо разглядеть, им надо помочь.
В России никогда не было и не будет демократии. К сожалению это или к счастью, не знаю. Помнится, Валерия Ильинична Новодворская говорила, что ее задача тащить Россию в демократию силой, как тянут тонущего ребенка за волосы. Я говорю: «Валерия Ильинична, это не ребенок тонет, это дельфин плавает». Не надо Россию тащить в демократию, нам уютно жить в той мерзости, которую мы из поколения в поколение воспроизводим. Нам нравится не уважать окружающих, нам нравится не уважать их право собственности. Нам нравится не уважать их право на ту точку зрения, которая отличается от нашей. Нам нравится не уважать их веру, если она отличается от нашей. Нам нравится их не любить. Мы черпаем в этом силу. И в этом трагедия. Поэтому и над нами всеми мхом разрастается омерзительный класс чиновников, который в любой момент времени знает, как выпить из нас все соки. «Старший инспектор Иванов. Нарушаем, товарищ». – «Так все же тут едут». – «Все, но вы один попались». – «Я же только...» – «Да ладно. Это вот там...» И ты выходишь один на один и говоришь: «Товарищ полковник, меня вот прав лишают». – «И правильно лишают прав. Ездят тут, понимаешь, всякие». – «Да ладно рассказывать, знаем мы вас». Звонок дзинь: «Михалыч». – «Да». – «Тут к тебе придет Володя Соловьев, знаешь? Хороший пацан, наш. Ты с ним подружись». – «Ездят тут, понимаешь. Но с другой стороны, а где тебе еще ездить. А чего ты сразу не сказал, что ты наш? Ну ладно, езжай спокойно. Может, тебе какую бумажку дать, а то чего ты как этот? Давай лучше сразу, чтобы вопросов не было. Давай мы тебе номера дадим красивые и буковки, чтобы все знали, Вовка Соловьев едет, друг мой. Чтобы все мои пидорасы не смели тебя тормозить». Заметьте, не я их назвал этим словом.
