Павел Хондзинский - Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи
Спустя полвека слово святителя исполнил делом его преемник, священномученик митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич)[380]. Выступая против секуляризации церковных земель, он защищал не столько имения, сколько свободу и достоинство Церкви. Именно от ее лица он говорил со властью. В своем «Доношении Святейшему правительствующему Синоду» от 6 марта 1763 года он не обинуясь утверждал, что «Духовный регламент» надлежит исполнять лишь в той мере, в какой тот согласен со словом и законом Божиим, «понеже всегда тому больше надлежит внимать, что власть Божия глаголет и повелевает… нежели власть человеческая»[381]; присланные же для отчета архиереям и настоятелям монастырей приходно-расходные книги, «аки бы к прикащикам», унизительны всему священническому чину, ибо от времен апостольских Церковь никому не была подотчетна в своих владениях, «яко Богу данных и посвященных»[382].
За свою неуступчивость и дерзость святитель Арсений был лишен сана, расстрижен и сослан в пожизненную ссылку, где и умер под именем Андрея Враля. Его одинокое выступление не только превратило его жизнь в житие, но и подвело в известном смысле черту под господством малороссийской иерархии[383] – воспитанные на «Регламенте» выходцы из великороссийских церковных низов, подросшие за первую половину XVIII столетия, пришли им на смену. И нельзя не признать, что малороссов вспоминали недобрым словом. Многое можно списать на зависть, недоверие к малороссийской учености и тому подобное[384], но, кажется, суровость, если не жестокость, в обращении с пасомыми была характерным свойством многих малороссийских иерархов[385]. Правда «лобызалась» у них с беспощадностью. Тобольский митрополит Павел (Конюскевич), кажется, именно за это был смещен с кафедры. Митрополит Стефан (Яворский) в «Камне веры» отдельную главу посвятил необходимости казни еретиков и сам в свое время сделал все, чтобы хулитель святыни был сожжен. Про того же святителя Арсения рассказывают, что когда некий помещик, чтобы унизить своего священника, заставил того в праздник славить
Христа в хлеву, «митрополит, узнав про это, зазвал к себе помещика и приказал его высечь плетьми».[386]
Иным был святитель Димитрий. Стольник монастырского приказа Воейков не ладил с ним и пытался всячески досаждать ему. Однажды, когда святитель служил литургию, Воейков специально велел поставить кого-то на правеж под окнами собора. Крики слышны были в храме. Святитель просил остановить истязание, Воейков отказал; не докончив литургию, святитель уехал из собора в свое село Демьяны, место его аскетических подвигов и уединенных молитв. Он молился, крестообразно распростершись на полу, или, в подражание древним киевским святым, отдавал себя на съедение мошкаре[387].
Не имея земной силы, чтобы остановить мучителей, он искал мучений для себя. Не имея силы утишить страдания паствы, он страдал вместе с ней:
«Свят, Димитрий, свят!»
«1703, Ианнуария 6, в третий час дне Богоявления Господня, преставился отец мой, Савва Григорьевич, и погребен в монастыре Кирилловском Киевском в церкве Святыя Троицы. Вечная ему буди память»[388].
Это последняя запись в дневнике, сделанная рукою святителя. Но кто-то довел дневник до дня его кончины.
В 1705 году он посещает Москву и, проповедуя в Преображенском в присутствии царя на память мученика Евстафия Плакиды, рассказывает притчу о Царствии Божием, отправившемся на поиски подходящего для него места. Этого места не находится для Царствия Божия ни в сокровищницах знатных людей, наполненных неправедным богатством; ни среди обсчитывающих покупателей торговых людей; ни в приказах и судах, наполненных мздоимством; ни в палатах пирующих, поедающих «людей Божиих вместо хлеба»; ни даже в Церкви, где молятся без внимания, ссорятся, говорят и думают о своем. «Изыде убо из града небесное Царство и грядущи путем, дойде некоего села… и се видит овые в последней нищете бедствующия, овые гладом тающия, овые на правежах биемыя, овыя плачущия, воздыхающия, и уже едва в ином душа в теле держится. То видя, небесное Царство возлюбило на селе жити, рече в себе: сей покой мой, зде вселюся. (Пс. 131: 14). Ибо пишется: нужно есть Царствие небесное, и нуждницы восхищают е: между людьми убо нужду терпящими моему месту быти подобает. И тако Царство небесное вселилося в село; а Евангелие Святое и записало то словесы сицевыми: подобно есть Царство небесное сокровищу сокровенну на селе»[389].
В 1707 году, в Неделю жен мироносиц, подобным образом он обращается к своей пастве, приглашая ее отправиться на поиски Христа: Христос по обетованию с нами до скончания века, но где? Как Бог Он везде есть, но не везде обитает. В храмах? «Но, о Господи! Уже то время прошло, когда Ты изгнал безчинников от святаго Твоего храма; ныне и наше окаянное время настало: уже мы тебя изгоняем, а храм Твой в вертеп разбойников претворяем, и уже иногда рещи есть о храме Господнем: несть зде Бога; был да пошел прочь»[390]; Господь, впрочем, обитает в храмах нерукотворенных, то есть в христианах. Стало быть, Господа можно найти в собрании верных, в Церкви святой. «Но оле окаянных последних времен наших! Яко ныне та Святая Церковь зело утеснена, умалена ово от внешних гонителей, ово от внутренних раскольников»[391]. Из писания знаем, правда, что Господь посреде людей Своих (Пс.124: 2) Но кто люди Его? «Крестом ограждаемся и Христа распинаем»[392]. В чине духовном – «кто ради славы, кто ради прокорма», в монахах ропот, в народе татьбы и убийства. В боярах и судьях нет правды и милосердия – обижают людей убогих и нищих. «Грехи наша взяша от нас Господа нашего, и не вемы, где искати Его»[393]. Где же Господь? Лишь среди тех самых обидимых, нищих и убогих: «Любит Господь алчущих и жаждущих: а у вас и есть и пить мало чего, иному и половиннаго не станет хлеба; в вас убо Он обитает: есть зде. Любит страждущия безвинно: а в вас страдания того не исчислить: иные до крови биемии, иные на правежах мучими, и уже в ином едва душа в теле содержится. В вас убо Господь вселяется, смотряя на страдание ваше и вечную вам за то отраду готовя: есть зде. О новые страдальцы, страстотерпцы, мученики: молю вас и увещеваю, не изнемогйте в терпении, но благодарите Христа своего, а Он к вам по воскресении Своем будет в гости. <…> В вас Христос есть и будет, а вы рцыте. Аминь»[394].
В том же 1707 году он был занят составлением «Келейного летописца», о котором писал митрополиту Стефану: «…не имею я намерения быть гражданской истории писатель, по мнению политиков: да не будет сие. Не архиерейское то дело. Мирские люди могут в том трудиться… мне же предлежат духовная: и я намерен, в надежде помощи Божией, идти путем Священной Истории, не исключая совсем и светской, но прилежа более к Священным, нежели к светским вещам. Под названием же и образом Летописца желал бых некия полезныя нравоучения писати, дабы читателя не токмо Историями увеселити, но и нравоучениями научити»[395].
От священной истории, заключенной в годовом богослужебном круге, он естественным образом перешел к истории в ее линейном измерении, соединяя в ней ученые хронологические изыскания с наставлениями в христианской жизни.
В августе 1708 года он последний раз был в Москве. 22 августа служил и проповедовал в Успенском соборе. 26 августа, на память мученика Адриана и Натальи, говорил в Покровском, в присутствии царевича и царевен, поучение о сострадательной любви.
29 августа, в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, в присутствии тех же святитель «служил в монастыре девичьем Ивановском и поучение сказывал» [396] о двух пирах: Христовом и Иродовом.
У Христа – «все простолюдины, с улиц и пути собранные, убоги и нищи ликуют». У Ирода – «все люди начальные»[397]. Кроме начальствующих на нем присутствуют еще языческие божки – Афродита, Дионис и Арей: «по римски, Венус, Бахус и Марс, и словенски, прелюбодейство, пиянство и безчеловечие или человекоубийство»[398]. Христос же если и принимает на свой пир грешников, то лишь таких, которые «истинною душою каются и правым сердцем, с умилением и молитвою к Нему приходят»[399].
«Речет Бахус чревоугодный Бог с учеником своим Мартином Лютером: надобно в полках не смотрети поста, и в пост ясти мясо, чтоб полковые люди в воинстве были сильны, не ослабели б в брани от поста и воздержания»[400]. Но Гедеон, собираясь на брань постился и молился, «и поможе ему Бог»[401].
«На пиру Иродовом ядят людей, а пьют кровь их и слезы… Смотри, как пир совершается немилосердных владетелей; но и ныне во многих Господах чуть не также поядают кровавые труды человеческие, а бедных крестьян своих немилосердно мучат: снедают то люди Божия вместо хлеба, господам до пресыщения всего довольно есть, а крестьянам бедным и укруха худаго хлеба не станет»[402]. На пиру же Христовом под видом хлеба и вина теперь едят Пречистое Тело и пьют Святую Кровь Его, «в будущем же веце лицем к лицу, не в зерцале и гадании, узрим Его якоже есть: насыщуся, егда явится мне слава Твоя»[403].
