Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки
Пробиться к зданию самой синагоги, как сразу понял Котельников, было немыслимо. Наискосок от неё на противоположной стороне увидел подходящее место: вскарабкался на кирпичный забор, поверх которого метра на три в длину тянулась небольшая железная ограда. Там пристроился молодой человек. Он и помог Юрию подняться к нему. Оттуда хорошо просматривались запруженная людьми улица и вход в синагогу. Вся улица была до отказа заполнена не столько верующими, сколько желающими увидеть прибывших недавно в Москву членов посольства Государства Израиль.
Под вечер из синагоги вышли двое пожилых мужчин в чёрных ермолках и накинутых на плечи молитвенных облачениях. Они всматривались в затянутое облаками небо, так как с появлением первой звезды завершался Судный день.
Минут двадцать спустя толпа зашевелилась, и тут показались покидавшие синагогу члены посольства Государства Израиль в Москве. Их было четверо. Посол – среднего роста Голда Мейерсон с высоко поднятой головой, в чёрном костюме, небольшой круглой шляпке. Рядом с ней – полковник Ратнер, военный атташе в форме, очень схожей с французской. Фуражка точно такая же, как у генерала Де Голля, – «каскета-горшок». И рост примерно такой же. За ними шли двое мужчин небольшого роста в чёрных, надвинутых на лоб широкополых шляпах. Толпившиеся вокруг них люди создали атмосферу шумного ажиотажа. То и дело были слышны слова: «В будущем году свидемся в Иерусалиме!»
В ответ члены посольства и сама Голда Мейерсон произносили: «Мирцешем!», что в примерном переводе означает: «Да сбудется!»
Среди толпившихся выделялись попрошайничеством преимущественно пожилые женщины. Оба человека в чёрных шляпах стали бросать деньги. Не металлическую мелочь, а бумажные рубли: трёшки, пятёрки, возможно, десятки… Несомненно, припасённые заранее. Образовалась свалка попрошаек, которые заодно старались рукой дотронуться до рукава посла. Многие прикладывали пальцы к губам и затем, точно к Торе, с трудом тянулись к ее рукавам и юбке. Некоторые в экстазе и вовсе целовали подол!
Зрелище огорчило Котельникова. Что же получается, думал он в эти секунды о целовавших рукава и подол посла иностранного государства, а обычно твердивших с пеной на устах о любви к советской Родине. Прикинул, что скажут об этом шабаше «наверху», когда узнают обо всём, что происходило у синагоги. Это же может отразиться на всех без исключения евреях!
Именно это обстоятельство более всего портило ему настроение. Он даже забыл про боль в горле. Единственное утешение появилось, когда вспомнил поговорку: «В семье не без урода». Поймут ли именно так наверху?
Больной, разочарованный увиденным и услышанным, продрогший, Юрий отправился домой.
Не успел он допить второй стакан чая, как послышался звонок в дверь. На пороге стоял Сысоев:
– Что же вы не зашли к нам? Мы вас ждали…
– А сейчас обеденный перерыв с семнадцати часов. К тому же я продрог. Вот допиваю горячий чай…
– Надо срочно ехать. Давайте одевайтесь, и поедем.
Котельникову ничего не оставалось, как одеться. Тут Сысоев как бы между прочим сказал:
– Прихватите паспорт.
Настроение у Юрия испортилось ещё больше. «Зачем?» – без конца отдавался в мозгу этот вопрос. Ответ на него был страшным.
Сысоев сел рядом с водителем, а Котельникову уступили место в середине заднего сиденья между двумя сотрудниками. Стало понятно, чем вызвана необходимомсть взять паспорт. «Значит, конец и мне…»
Когда вошли в подъезд, перед двумя дежурными, стоящими слева и справа, Сысоев потребовал у Котельникова паспорт, показал его проверяющим и сунул себе в карман. Ещё одно подтверждение мрачных предвидений.
Вошли в кабинет Сысоева. Он позвонил кому-то и доложил о прибытии. Последовало:
– Есть!
Тут же сказал Котельникову: «Пошли».
Судя по этажам и длинному коридору, Юрий понял, что скорее всего они идут к высшему руководству. Вошли в просторный кабинет с длинным столом. В стороне, у небольшого столика, сидела немолодая женщина.
Быстрым шагом вошёл Виктор Семёнович Абакумов. Не поздоровался. Котельников слегка вытянулся и произнёс:
– Здравья желаю!
Абакумов не ответил, затем сказал:
– Садитесь.
Котельников остался стоять, чтобы не получилось, что воспринимает свое присутствие «на равных». Повторного предложения сесть не последовало.
– Так, слушаю.
– Был я у синагоги. Там собралось очень много народу. Вовнутрь синагоги мне не удалось пробраться. Это было невозможно. Очевидно, многие пришли туда на рассвете.
Котельников докладывал обо всём, чему оказался свидетелем. Ничего не утаивал. Был уверен, что не один там находился. Минут десять или пятнадцать излагал увиденное и услышанное. Изъятый паспорт все время теребил мозг. Предчувствовал свой конец…
Министр слушал внимательно. Несколько раз коротко переспрашивал. И вдруг вопрос:
– Ваше мнение в целом?
Мелькнуло слово «шабаш». На долю секунды призадумался. Неожиданно осенила мысль.
– Извините, товарищ министр, но, глядя на разыгравшуюся позорную сцену, о которой доложил, почему-то представил себе, что сейчас не сорок девятый год, а тридцать девятый, когда к нам, в Советский Союз, прилетел рейхсминистр иностранных дел нацистской Германии Иоахим фон Риббентроп и его таким же образом, как сегодня у синагоги, стали бы приветствовать немцы Поволжья… Целовать ему рукав или подол сюртука, что бы тогда сказали на это наши… еврейчики?!
Секунду-другую поразмыслив над услышанным, неожиданно резко повернув голову в сторону сидевшей за столиком женщины, Абакумов чуть ли не вскрикнул:
– Гениально!
Котельников понял, что слова были обращены к стенографистке.
Тут же поднялся и протянул руку Котельникову:
– Молодчина.
– Извините, товарищ министр, – робко произнёс в ответ Котельников – у меня высокая температура, и вы можете заразиться.
– Ничего! Меня никакая холера не берёт.
Совершенно другие слова и тон, иное отношение, да к тому же изменилась и сама атмосфера.
Тем не менее вроде бы пронесло. Продолжавший стоять Котельников не был уверен, хорошо это или очень плохо. Но был момент, точнее, секунда, когда он понял, что последние слова сыграли решающую роль в его жизни. Это о том, сказать ли «наши евреи» или «наши еврейчики». Понял, что могло привести министра в такое восхищение.
Лишь в кабинете Сысоев вдруг спохватился:
– Совсем забыл! Ваш паспорт-то у меня! – и вернул его владельцу.
При расставании высказал ряд добрых пожеланий, назвал номер своего телефона и предоставил машину, в которой никого кроме шофера уже не было. Когда отъехали, немного отлегло. В пути невольно подумал: «Надолго ли?»
На следующий день пришли двое врачей – женщина и пожилой мужчина. Из поликлиники в Варсонософьевском переулке.
Юрий быстро пошёл на поправку.
Глава 10
Вечерами Абакумов частенько совершал прогулки в московском саду «Эрмитаж», напротив МУРа, на Петровке. Котельников тогда жил поблизости и тоже по субботам и воскресными вечерами иногда бывал там с женой. Видел издали Абакумова со следовавшими за ним на небольшом расстоянии двумя парнями в одинаковых серых костюмах.
Старался избежать встречи. Но однажды всё же почувствовал, что она неминуема. Дорожки там сплошь извилистые. И тут Виктор Семёнович, удостоивший супружескую пару поклоном, остановился и после ответа на приветствие вдруг спросил: «Что это вы не знакомите с вашей дамой?» Котельников представил Виктору Семёновичу жену, но при этом заметил, что «у нас сын, который уже скоро пойдёт в школу».
На том и завершилась беседа. Стало быть, запомнились ему события у синагоги и встреча вечером в Судный день в наркомате.
Когда Котельников еще жил в Первом Колобовском переулке его соседом с первого этажа был шеф-пилот личного самолёта Абакумова – подполковник авиации Аркадий Иванович Разин. Его жена Женя, некогда певица известного в стране ансамбля Бейбутова, была репрессирована сразу после ареста Абакумова. Угодила в лагерь, как одна из его дам…
Известно, что Виктор Абакумов, бывший генерал-полковник ГБ и глава СМЕРШа, затем министр госбезопасности СССР, был арестован 12 июля 1951 года и, по слухам, подвергался жесточайшим пыткам. Настолько, что был весь в синяках… Однажды, когда его вели на очередной допрос, несмотря на четырёх вооружённых конвоиров, сумел вырваться и со всего размаха ударился головой о чугунные обогревательные батареи. Якобы его восстанавливали около полутора лет, чтобы потом расстрелять. Расстреляли 19 декабря 1954 года.
Глава 11
А ранее Происходившие события совпали со свирепствовавшим в стране «делом врачей». Распространялись печальные слухи. В прессе мелькали слова «врачи-убийцы!»… Настроение было тревожным из-за ареста известных в стране и за её пределами профессоров – академиков медицины. Сын одного из них, полковник медицинской службы, не выдержал позора – застрелился. Отличилась тогда врач кремлёвской больницы доктор Тимашук, разоблачившая «врачей-вредителей», за что была награждена орденом Ленина, который ей вручил в Кремле Председатель Президиума Верховного Совета Шверник.
