Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
Лицом к лицу с Каспием
«На Каспии буря. В Море унесло понтон». На нем было семеро нефтяников. Несколько часов затерянные среди волн люди боролись за жизнь. Один из них добрался до берега вплавь, остальных в открытом море подобрал теплоход «Тургенев»…» Это телеграфное сообщение было опубликовано в нашей газете 6 июля. Главным героем этой каспийской драмы выглядел Анатолий Байгушев. Это он добирался до берега вплавь…
Вот как это было.
* * *Их было семеро. Инженер Муса Кулиев, механик Алексей Гришин, шофер Садратдин Сулейманов, слесарь Николай Пчелкин, сварщик Вагиф Шафигулин, тракторист Анатолий Байгушев и слесарь Геннадий Мусаэльян.
Семеро отошли от берега на понтоне, чтобы проверить трубопровод. В двухстах метрах от причала отказал мотор. Поочередно, призывая на помощь все знания нехитрой техники, семеро пытались оживить мотор, но захлестнутый соленой водой мотор молчал… Когда подняли головы, от берега понтон отделяла уже километровая полоса воды…
Любого матроса спросите, он скажет, что нет моря коварней, чем Каспий. Только что было смирнее голубицы, и вот уже несутся волны, в белесой тьме теряется берег, кажется, вот-вот судно провалится в мутно-зеленый ад. В такие часы не одно, даже большое, судно посылало в эфир тревожное: «SOS». А эти семеро оказались прикованными к железному корыту. Понтон держался на канате у берега и был совсем непригоден для плавания. И вот он в открытом море. На берегу сейчас пыль, из окон сыплются стекла от ветра, а тут свист в ушах, соленые брызги застилают глаза. Семеро, едва уместившись на «железном ящике» с двумя дырками посередине, крепко держатся за руки…
– Можно попытаться вплавь… Все умеют?!
– Я доплыву, – сказал Гришин.
– Я доплыву, – сказал Анатоий Байгушев.
– Я доплыву…
Только двое промолчали. Геннадий Мусаэльян и Вагиф Шафигулин не умели плавать.
– Будем вместе держаться, – сказал Муса и поглядел в глаза шестерым: все ли так думают? Как думает Анатолий, он бывший матрос, кто лучше его может оценить обстановку?
Все молча кивнули. И Анатолий тоже кивнул. Но через пять минут все увидели, что бывший матрос снимает рубаху. Не сказав никому ни слова, он прыгнул в воду. Мелькнули сильные руки… Анатолий плыл в сторону, где в белесой мгле еще угадывался берег.
На «железном ящике» осталось шестеро.
– Вот так и узнаются люди, – сказал Николай Пчелкин.
– Ему тоже не легко придется, – сказал Муса, кивнув в сторону, где только что исчез человек.
* * *Да, ему нелегко было. Нелегко плыть против ветра, то подскакивая к небу, то проваливаясь между волнами. Анатолий не помнит, сколько времени плыл… «Главное, держать вон на ту вышку…» Руки работали, как два автомата, а голова… больше всего почему-то устала голова. Перед глазами стоит друг Генка. Когда Анатолий в последний раз оглянулся, Генка поднял свою разорванную майку. «Думает, что кто-нибудь увидит». Потом в голове мелькнула афиша кино. «У меня ж два билета на берегу в пиджаке. С женой собирались пойти… Надо доплыть». Потом в голове застучали молоточки, потом какая-то песня… Наконец желанная вышка, к которой пловец держал путь, встала перед глазами.
– Я обхватил корявые, облепленные ракушками бревна. Сердце бешено колотилось: спасен, спасен! Оглянулся назад – только грязно-зеленые волны перед глазами…
Все это рассказал по нашей просьбе сам Анатолий. Когда он, пошатываясь, вышел на берег, там уже стояла толпа. Уже два часа, как пропавших искали.
– А как остальные? – это был первый вопрос, который задали пловцу. Он не ответил, только махнул рукой в сторону моря.
* * *А на «железном ящике» продолжалась борьба. Люди и море успели узнать друг друга. Море и ветер старались повернуть «ящик» боком. Тогда удар волны – и все будет кончено. Но люди поняли слабое место «ящика». Во что бы ни стало надо держать понтон заостренным концом к волне. Обломок доски не бог весть какая снасть, но в руках Николая Пчелкина доска служила настоящим рулем. Бывали секунду, казалось: вот сейчас захлестнет, но доска упиралась в волну, и люди облегченно вздыхали. Двое из шести, измученные качкой и нечеловеческим напряжением, уже не могли стоять.
– Ничего, теперь уже должны искать нас, – говорил Николай, стирая с лица соленые брызги и капли пота. От изнеможения у него тоже кружилась голова. Сам он уже не мог ориентироваться в направлении «судна». Ему подавали команду «вправо», «влево», и он ворочал доской…
Давно уже не видно берега. По-прежнему только ветер, волны и белая пена. Все чаще Николай подносит рукав ко лбу…
Мелькнула среди волн верхушка мачты.
– Теплоход! Нас ищут!
Но мачта уплыла в сторону. Разве легко заметить в водяной каше железную скорлупку, если даже на ней стоит человек и отчаянно машет белой майкой.
* * *А вот что рассказал Инглаб Рахманов, молодой капитан теплохода «Суворов»:
«У нас на Каспии святой закон: человек в беде – бросаем все, идем на выручку. Так было и на этот раз.
В 13 часов 30 минут на всех пристанях, на всех буровых вышках «Карадагнефти» раздался тревожный радиосигнал: «Люди терпят бедствие!» В 13 часов 40 минут из нашего порта нужным курсом вышли два катера и четыре теплохода. Я на «Суворове» тоже вышел.
Сами понимаете, когда Каспий бушует, нелегкое дело найти человека в волнах. Вместе с нами на поиски вылетел самолет. Два раза прочесывали нужный район. Два часа звучали в эфире тревожные слова. Наконец с теплохода «Тургенев» сообщили: «Люди взяты на борт!»
Чтобы понятнее было мужество, проявленное шестеркой, надо сказать, что «корыто», на котором люди держались много часов, захлестнуло волной сразу, как только осталось оно без людей…
А бывший матрос, что вплавь добрался, показал себя выносливым человеком. Но к себе на «Суворов» я такого не взял бы…», – так закончил свой рассказ капитан «Суворова».
* * *Теперь маленький эпилог этой истории. Мы разыскали всех героев недавней каспийской драмы. Попросили их собраться вместе, чтобы сделать фотоснимок. Они собрались. Вот посмотрите: слева – Муса Кулиев, в середине – «рулевой» Николай Пчелкин, справа – механик Алексей Гришин. Сзади стоят Геннадий Мусаэльян и Садратдин Сулейманов. Шестой, Вагиф Шафигулин, не мог прийти – уехал в командировку. А седьмой? Он тоже не пришел, хотя его и очень приглашали. Не пришел Анатолий Байгушев. Не пришел потому, что стыдно смотреть в глаза товарищам.
Фото В. Пескова. А. Мамедов, В. Песков. Баку. 14 июля 1960 г.Встреча с Байкалом
Песня о Байкале известна с детства. Хромой плотник-сосед пел ее по вечерам на крылечке. Когда он доходил до слов «священный Байкал», голос его начинал дрожать, и нам, ребятишкам, казалось, что вот-вот плотник начнет креститься. Разные песни были у плотника, но если его просили спеть на крылечке, он пел про Байкал.
Мы не знали, что такое «омулевая бочка». Мы думали, что это размалеванная, раскрашенная бочка. Но постепенно песня становилась понятнее. В ней открывался какой-то особый мир радости. Поговаривали, что старый плотник сам был на царской каторге и про острожника не зря, мол, поет.
Однажды, когда плотник кончил петь, я, осмелев, сказал:
– Дядя Егор, вовсе не «багрузин пошевеливай вал», а баргузин…
Плотник, думавший, что на бочке плыл какой-то беглый грузин, был озадачен и даже рассердился:
– А ты откуда знаешь?
Я показал книжку по географии. Плотник прочел страницу.
– Хм… Баргузин. Ветер, значит…
Он почему-то погладил меня по голове и бережно закрыл книжку.
– Учись…
Позже я приезжал на каникулы. Дед Егор пел реже, но если я говорил: «Давай про Байкал», он вбивал топор в плаху, и мы садились на пахучие бревна.
Умер дед Егор. Когда его хоронили, шесть сморщенных старух шли за гробом и высохшими голосами пели молитвы. Дед лежал прямой и казался сердитым. «Как живой», – шептали старухи. Мне тоже казалось, что вот-вот старик откроет глаза и гаркнет: «А ну, замолчите! Про Байкал надо!..»
Вечером на Байкал опускается тишина. Слышны только крики птиц и шорох тающих льдин.
Не знаю, почему, может, все та же дедовская песня виновата, но всегда глаза тянулись на карте к синей ледяшке со звучной надписью: Байкал. Все, что могли рассказать книжки и люди, было изведано, прочитано, расспрошено. Хотелось знать как можно больше об этом самом глубоком, самом холодном, самом чистом и самом песенном озере. «Двести рек впадает и одна вытекает…»
«На дне камни видны…» «А омуль!..»
На остановках за много километров до озера начинают продавать жареную рыбу. Чем ближе к Байкалу – пустеют вагоны на остановках. Все несут промасленные бумажки и многозначительно говорят: «Омуль!»
Пробую. Рыба как рыба. Байкал также, может, только говорят… Как на грех, подъезжаем в сумерки. Все прилипают к стеклам, толкутся в тамбуре. Но в темноте ничего не видно. А ОН – совсем рядом. Проводник говорит: «Если прыгнуть с подножки – очутишься прямо в воде».
