Дмитрий Быков - Пушкинский лицей – русская педагогическая мечта
Именно это мужское общение, стремление к недозволенному, мысли, богатое воображение создало невротиков. Не как у англичан, конечно, где в мужских школах традиционное мужеложство. В российском обществе это как раз порицалось. У Пушкина много гомофобных эпиграмм. Но напряженная атмосфера, излишние строгости режима на фоне страстного стремления к свободе и блеску и привели лицеистов к стремительной карьере. Хотя надо сказать, что почти никто из лицеистов не был счастлив в личной жизни. Кроме несчастного Дельвига, который страстно любил жену. Но он-то менее всех был подвержен эротическому психозу. Ему кроме лени и выдумывания абсолютно правдоподобных небылиц ничего не было нужно. Остальные же в браке не были счастливы. С другой стороны, люди не скованные семейными узами, легко к ним относящиеся, как раз и могут двигать историю вперед (Пущин, например, имел дочь от крещеной бурятки, любил и заботился о них, но о женитьбе не помышлял).
Третья очень важная составляющая русской педагогической утопии состоит в том, что русский человек должен быть занят постоянно. Любой момент, когда он НЕ занят, когда он свободен, используется для отлынивания от деятельности, и это развращение ума. Надо постоянно работать, постоянно себя совершенствовать. Это как велосипед – если он не едет, он падает.
До 1932 года в лицее не было понятия «каникулы». Да и зачем они собственно? К услугам лицеистов был великолепный Царскосельский сад, вся жизнь царского двора, проходящая перед ними… Александр в память бабушки сделал Царскосельский дворец самым престижным местом Петербурга, а может и всей Европы. Зачем каникулы? О том, что каникул не будет и в течение шести лет они не увидят своих близких, лицеисты и их родные узнали только в первый месяц обучения. Когда об этом сказал Малиновский, начались рыдания! Представить себе никто не мог, что шесть лет они не будут покидать эти стены. А между тем, потом эти шесть лет они вспоминали как время наибольшего счастья. Почему? Мы всегда испытываем счастье не тогда, когда больше подарков судьбы, а когда испытываем наибольшее напряжение, наиболее сильные эмоциональные перепады.
В этом замкнутом сообществе – а Россия всегда создает замкнутые сообщества – действительно кипели чувства. Полная изоляция от внешнего мира, от пошлости современности нарушалась только в 1812 году. Тогда лицеисты со слезами, с понятной для закрытого учебного заведения экзальтацией провожали офицеров на войну. Ощущение счастья от контакта с внешним миром было очень кратковременным и эфемерным. Для лицея приезд родных, приезд родителей (только по праздникам) всегда был грандиозным событием. Мы привыкли считать, что в детстве у Пушкина не было семьи. А может, и прекрасно, что он не был ею обременен. Он вырос без родительского ока. Кстати, в той самой пушкинской Записке «О народном воспитании» сказано, что нет ничего хуже домашнего воспитания. Что дома дети видят только «произвол в отношении рабов», и это главное, что они могут увидеть в семьях. Идеальное же воспитание, пишет Пушкин, именно вне семьи в закрытом сообществе.
Потом эта педагогическая утопия была подхвачена Стругацкими, у которых тоже детей воспитывают, изъяв из семьи. Как же так? Мы привыкли, что дети тут с нами, и вдруг нашу кровиночку куда-то забирают! Каково домашнему ребенку в чужой закрытой среде? И действительно, в лицее не всем было хорошо. Лицей – это место жёсткого воспитания. Бедный Кюхля, герой «кюхлериады», несчастный адресат бесчисленных эпиграмм и карикатур! Кюхля был непоправимо надломлен именно лицеем. Да, собственно, никому особо там не было хорошо. Пушкина дразнили и доводили этим до бешенства. Горчакову тоже доставалось, и именно тогда он выковал в себе дипломатическую стойкость. Сильный Данзас по кличке Медведь да толстый «Большой Жанно» – увалень Пущин – только они могли постоять за себя. Данзас до 70 лет не давал спуску обидчикам, недаром Пушкин взял его в секунданты, да и понятие чести у него было высоким. Остальные переживали в лицее нелегкие времена. Комовский по кличке «Лисичка» или «Смола», умевший приклеиться к сильному, Илличевский, получивший славу сластены и подхалима, нелегко было Матюшкину, которого дразнили «плавать хочу» – его тянуло в море и ничего больше его не занимало. Всем приходилось проходить через все эти сложности.
Ребенок, отторгнутый из семьи, недополучает очень много, но он получает главное – феноменальную социализацию. Поэтому и важно, что основа педагогической утопии – это отказ от домашнего воспитания. Ведь атмосфера в семье часто тяжела, особенно сейчас, когда родителям приходиться думать о хлебе насущном и на другое нет времени.
В лицее ребенок постоянно присмотрен. И это следующая составляющая. Несмотря на то, что на занятия отводилось всего 7–8 часов на дню, лицеисты были заняты ежеминутно. Это прогулки – всегда под присмотром. Это делание уроков – всегда присмотром. Это обязательное посещение библиотеки – под присмотром – куда выписываются все главные журналы, русские и зарубежные. Это самостоятельные занятия, о которых тоже нужно отчитываться, так как лицеисты должны были сдавать определенное количество стихов, теоретических рассуждений, определенное количество рисунков. Все лицеисты рисовали превосходно! Кстати, и Пушкин, к чьим мимолетным наброскам мы привыкли, там рисовал замечательные картины. Некоторые даже сохранились, например, «Собака с птицей в зубах». Подробно выписанная собака с птицей в зубах, как предугаданье собственной судьбы. Скажу еще одну страшную вещь: нет ничего, чему ребенка нельзя было бы выучить. Если уж Данзас, у которого был один интерес – греческая борьба, и тот рисовал птичку, и эта «Птичка» украшает выставку ученических работ! Илличевский вообще рисовал как профессиональный художник. Все лицеисты под руководством учителей-художников (их было несколько, самый известный Сергей Гаврилович Чириков, который был им и товарищем, и дядькой, и наблюдателем) прекрасно рисовали. Ребенок может научиться всему. Рисовать, фехтовать, петь – в лицее были и музыкальные занятия. Ребенка надо грузить! Постоянно им заниматься.
Следующая очень важная и очень неожиданная составляющая русской педагогической утопии – гуманитарная, даже гуманитарно-правовая направленность. Вспомним эпизод, когда на уроке математики вызванный к доске Пушкин на вопрос, чему же равен икс, с виноватой улыбкой ответил, что икс равен нулю. Преподаватель засмеялся: «У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи». Недостаток логики, математического мышления в жизни еще как то можно наверстать (Ломоносов говорил, что «математика ум в порядок приводит»). А вот ум, в котором нет простейших юридических, нравственных, гуманитарных основ – этот ум ни к чему не способен.
В России, где жизнь традиционно была жестокой, а то и зверской, нет ничего важнее смягчения нравов, нет ничего важнее гуманитарной культуры, которая учит слушать и уважать чужое мнение. Нет ничего важнее и юридической культуры, которая учит независимому закону, всеобщей истории права. Этому была посвящена последняя работа лицейского преподавателя словесности Александра Галича. В его честь взял свой псевдоним наш Галич, который очень уважал лицейское братство и даже дату своего рождения – 20 октября – всегда писал как 19 октября, то есть день рождения лицея.
Галич, любимый учитель Пушкина, во время болезни Николая Федоровича Кошанского преподавал изящную словесность. Но главной его целью было написать «Всеобщую историю права». Он работал над ней 10 лет. Это была фундаментальная книга, но она сгорела во время пожара, и сам Галич после этого уже не поднялся и через месяц умер.
Вот эта удивительная направленность лицея – давать гуманитарное, юридическое, нравственное, историческое образование – это для русской утопии необходимо. Потому что этого в России не хватает более всего. Педагогический состав лицея блистал не то чтобы учеными степенями, не то чтобы особенным интеллигентским образованием. Важнее всего была ориентация этих учителей на создание новой системы права в России. Малиновский, первый директор лицея, автор работ о вечном мире и классический русист, был очень добрый, но при этом чрезвычайно твердый человек. Он завел абсолютно новый стиль общения с детьми (ведь лицеистам при поступлении было по 12–13 лет). Этот новый стиль и характеризует гуманитарно-правовую культуру. С 12 лет к лицеистам обращались на «вы», по фамилии, присовокупляя непременное «господин». Что создавало очень интересную среду. Оберегая от панибратства, это ставило преподавателей и учеников на равную ногу. Моя педагогическая практика подтверждает, что с детьми надо быть именно на «вы», потому что они себя от этого лучше ведут.
Лимонов когда-то справедливо заметил, что если в тюрьме к сокамерникам обращаться на «сэр», можно резко улучшить моральный климат. Точно так же, если обращаться к ученику «господин», можно этим поднять ученика до себя и запретить ему, отграничить от него все попытки пугающего хулиганства. Когда ученики и учителя прожили в такой обстановке 4–5 лет, между ними установились отношения абсолютного братства и доверия. Подумать страшно, что историку Ивану Кайданову, бывшему старше Пушкина на 12 лет, Пушкин прочел свое: «в чужой … соломинку ты видишь, а у себя не видишь и бревна». От этого стихотворения покраснел даже Пущин. А Кайданов, правда, весьма уважительно, взял Пушкина за ухо. Мол, впредь ничего такого не пишите. И вы, Пущин никому об этом не рассказывайте. Да и Россия не того от вас ждет.
