Элен Драйзер - Моя жизнь с Драйзером
Глава 18
По возвращении домой мы вскоре возобновили наши неофициальные приемы по вторникам, которые начали устраивать незадолго до отъезда за границу. На этих вечерах всегда бывал интересный народ: представители науки и искусства встречались у нас не только со своими собратьями, но и с людьми совершенно противоположных профессий. Нас посещали писатели всех стран, выдающиеся ученые, композиторы, оперные певцы из театра «Метрополитен», артисты балета, режиссеры, актеры и актрисы, поэты, индусские йоги, художественные и литературные критики, фельетонисты, исследователи, педагоги, издатели, иногда – политические деятели и всякие поклонники знаменитых и полузнаменитых людей.
В огромной мастерской со стенами, покрытыми деревянными панелями, и мягким боковым освещением была чрезвычайно подходящая обстановка для таких собраний. Выходящее на север окно освещалось голубоватыми огнями соседней электрической вывески, удивительно напоминавшими лунный свет. В белом готическом камине потрескивали дрова, создавая приятную домашнюю атмосферу, в которой гости чувствовали себя очень уютно. Каждый, входя в эту комнату, сразу ощущал, что здесь обитает живая человеческая мысль. Часто, оглядывая оживленную толпу гостей, я думала о тех временах, когда Драйзер одиноко сидел в своей комнате; его массивная фигура склонялась над квадратным письменным столом, переделанным из рояля; он работал над своими произведениями, а за окном высились строящиеся громады нью-йоркских небоскребов.
Иногда мы устраивали званые вечера. Однажды мы пригласили двести человек смотреть символические танцы, исполняемые группой туземцев из Нигерии. Они приехали в Америку всего несколько месяцев назад; Каролина Дадли, всегда интересовавшаяся всем необычным и первобытным, взяла на себя нелегкую задачу- собрать их, установить порядок исполнения танцев и внушить им элементарные правила этикета, то есть научить прилично себя вести в мастерской и вне ее.
Ознакомившись с гротескными, но чрезвычайно художественными танцами туземцев, мисс Дадли задумала составить африканскую программу, которая должна была поразить и восхитить зрителей своей необычностью и смелостью. Чтобы предоставить танцорам достаточно места, часть мастерской была отделена канатом. Когда туземцы спускались по лестнице, ведущей в мастерскую из соседней комнаты, они представляли собой поразительное зрелище: некоторые из них были совершенно обнажены, если не считать бус и набедренников из перьев; другие были одеты в фантастические костюмы самых невероятных цветов; один нарядился в длинную, широкую, развевающуюся тунику, а на волосах его красовалась голова аллигатора. Несколько туземцев, усевшись в ряд на корточках, стали бить в примитивные, обтянутые кожей барабаны, остальные закружились и завертелись в стремительном танце, напоминающем пляску дервишей. В их чересчур усердных, страстных движениях чувствовался символический смысл, и это придавало танцам особое очарование, которое трудно описать. Они исполнили эксцентричный танец с мечами; быстро и ловко размахивая ими в воздухе под оглушительную ритмическую дробь барабанов, они то и дело ударяли мечами о пол. Этот танец произвел огромное впечатление на восхищенных гостей. Даже Отто Кан, присутствовавший на вечере, был изумлен и потрясен смелостью и оригинальностью затеи Драйзера.
Мы часто бывали на вечерах, которые устраивал в своем издательстве Хорас Ливрайт. Все помещение издательства предоставлялось в распоряжение гостей. Тут были писатели, художники, фельетонисты, карикатуристы, актеры и самые разнообразные люди. На этих вечерах всегда бывало весело и интересно
В этот период Драйзер отдавал много времени и энергии задуманному им плану-ему хотелось добиться приглашения на гастроли в Америку балета Московского Большого театра. Спектакли балетной труппы в Москве произвели на него такое впечатление, что он решил сделать все от него зависящее для ее приезда в Америку. Московский представитель Ассошиэйтед Пресс посоветовал Драйзеру заинтересовать этим проектом Отто Кана, что тот и сделал, предварительно заручившись согласием советского правительства на гастроли балета в Америке.
Но, несмотря на свои связи и влияние в артистических кругах, Драйзер не был антрепренером. Вскоре он обнаружил, что осуществление этого смелого плана отнимает у него слишком много времени и энергии; с девяти часов утра до двенадцати ночи у него происходили встречи с людьми, которых он старался заинтересовать этим предприятием, и вдобавок он убедился, что, для того чтобы уладить ряд мелочей чисто делового характера, необходимо создать специальную организацию. Фрэнк Кроуниншилд уговаривал его передать это дело какой-нибудь организации, вроде Оперной ассоциации.
– Боюсь, Драйзер,- сказал он однажды,- что вы не отдаете себе отчета, за что беретесь. Дело в том, что вы писатель, а не делец и не прожектер.
Однако Драйзер продолжал изыскивать средства и пытался всюду заручиться поддержкой. Он и не заметил, как наступило лето и начался обычный массовый отъезд манхэттенцев из города. Поняв, что большинства людей, которых можно было бы заинтересовать этим предприятием, теперь уже не найти, и чувствуя, что энергия его иссякает, Драйзер с большой неохотой решил, наконец, отказаться от своей затеи и вернул все пожертвования тем, кто согласился поддержать его.
В такие беспокойные времена наша деревенская усадьба, где все еще шли переделки, казалась мирной гаванью. Там можно было соприкасаться с исцеляющей душу природой, бродить по густым лесам, окружавшим озеро, сажать цветы, доставать воду из колодца и купаться в свежей родниковой воде. Войдя в ворота нашей усадьбы «Ироки», мы сразу же подпали под ее очарование, а через четыре-пять недель совершенно воспрянули духом.
Драйзер стал все больше и больше интересоваться научными исследованиями и открытиями. Это не было новым увлечением, так как Драйзер и раньше поддерживал связь с учеными. Его справочная библиотека состояла из самых разнообразных научных книг, причем большинство из них было с надписями от авторов. Поэтому, когда Гидробиологическая лаборатория, находившаяся в Вудс-Холе, штат Массачусетс, пригласила его присутствовать на летней сессии, во время которой ученые всех стран должны были проводить научные опыты, он с радостью принял приглашение.
Мы выехали из своей усадьбы 2 июля 1928 года и, проделав на машине двести пятьдесят миль, с удовольствием убедились, что нам приготовлено уютное помещение в очаровательном поселке среди леса, на берегу моря. Никогда еще я не видела, чтобы Драйзер был так увлечен и с таким жадным интересом относился ко всему происходящему. С другой стороны, работники лаборатории в один голос утверждали, что все ученые были чрезвычайно довольны присутствием Драйзера при их опытах. Они говорили, что он возбуждает их творческое воображение так, как это не может сделать ни один профессиональный ученый, ибо Драйзер не руководствуется общепринятыми научными законами. В конце концов, многие опыты стали нарочно назначать в такое время, чтобы Драйзер мог присутствовать на них; а потом в лаборатории и вне ее шли интереснейшие дискуссии.
Я помню одну такую дискуссию, длившуюся три часа во время прогулки по берегу моря. Доктор Калвин Бриджес, профессор генетики, старался объяснить Драйзеру, который по поводу всех тайн жизни неизменно спрашивал, «почему», что наука не ставит перед собой вполне законного вопроса – «почему». Только – «как». Он сказал, что знание устремляется в одном направлении, проходит мимо всех уже известных пунктов, движется дальше от одной видимой цели к другой – как корабль, плывущий всегда на запад и возвращающийся к исходному пункту,-без начала и без конца. Драйзер расспрашивал его о генетике и заинтересовался, почему они используют для своих наблюдений именно фруктовую тлю. Доктор Бриджес объяснил, что она очень быстро размножается и дает им возможность за короткий период времени наблюдать гены и хромосомы многих поколений. В ответ на дальнейшие расспросы Драйзера, касающиеся изменений наследственных признаков за определенный период, он сказал, что на протяжении многих поколений существуют постепенные отклонения от характерных признаков, но иногда происходит случайная мутация, резкое отклонение в сторону, и такой представитель вида совершенно отличается от своих родителей.
В другой раз один из ученых высказал мнение, что если жизнь абсолютно механистична, то, по крайней мере, отрадно сознавать, что вся ее субстанция заключается в человеке, а не зарождается извне; что в процессе химических изменений, постоянно происходящих в природе, человек превращается в нечто совершенно иное.
В качестве отдыха иногда устраивались пикник на берегу моря; обычно ими руководил доктор Бриджес, оказавшийся талантливым организатором этих интересных, полных художественной выдумки пикников, во время которых аппетитная еда готовилась на живописных кострах. С наступлением темноты пели у костров песни и рассказывали интересные истории под аккомпанемент волн, плещущих о песчаный берег.
