Яков Рабкин - Что такое государство Израиль?
В новом языке как атрибуте этнического национализма четко ощущается отвержение еврейской преемственности:
«Лишь для них иврит мог стать национальным языком, практически утратив религиозную ценность… Лишь для них коллективное еврейское самосознание возможно описать с помощью исторических терминов, полностью освобожденных от бремени религии. Лишь для них, на том или другом этапе эволюции еврейской национальной мысли, “Эрец Исраэль” мыслилась в политических терминах, рассматривалась сквозь призму романтического национализма, в отрыве от ортодоксального подхода».[178]
Масштаб секуляризации «лешон а-кодеш», языка молитв и Торы, становится особенно заметным, когда израильтяне, с детства говорящие на новом иврите, начинают изучать классические иудейские тексты. Оказывается, что их языка недостаточно, его нужно дополнять новыми словами и понятиями, а главное и самое трудное, – необходимо заново осваивать весь словарь еврейской традиции, частично забытый, а частично преобразованный в рамках светского сионизма. Дистанция между языками настолько велика, что возникла потребность в издании перевода Торы на современный иврит.
Хотя Бен-Гурион и заявлял с гордостью, что «…[мы] вновь обрели язык наших отцов, на котором они говорили с древними египтянами»[179], новый иврит, созданный сионистами для укрепления национального единства, фактически разделяет евреев. Большинство харедим не желают использовать для молитвы израильский иврит и придерживаются своего традиционного произношения. В йеменских, хасидских или литовских синагогах светский израильтянин поймет лишь отдельные слова, хотя служба будет идти как будто на его родном языке.
Ашкеназское происхождение (несмотря на более близкое к сефардскому произношение) современного иврита способствовало отчуждению арабских евреев, живших некогда на огромной территории от Йемена до Марокко. Известный израильский писатель Альбер Свисса считает новый язык «полной выдумкой; современным национальным языком, потерявшим связь со своими еврейскими корнями»[180]. Напротив, христианские сионисты, для которых Государство Израиль суть кульминация еврейской истории, подчеркивают библейские корни современного иврита, несмотря на то что жители Святой Земли во времена Христа едва ли знали иврит. Более того, некоторые современные лингвисты[181] считают новый иврит не семитским языком, а индоевропейским, ведь его создатели просто насадили слова библейского и раввинистического иврита на синтаксический каркас родных языков: идиша, русского и польского.
Некоторые просто считают, что разговорный язык страны следует называть «израильским». Такое понимание нового иврита является сугубо постсионистским, так как в нем отсутствует связь между языком страны и ее библейским прошлым. Однако в таком случае израильский язык, как и государство, должен принадлежать не евреям всего мира, а тем, кто живет в Израиле, вне зависимости от этноса или вероисповедания.
Ранние подвижники-сионисты относились к Земле Израиля примерно так же, как русские романтики, боготворившие Россию-матушку. Десятки русских песен, переведенных на иврит в первые десятилетия сионистского заселения страны, должны были внушить новоприбывшим любовь к Родине («моледет»). Как подобает матери, Родина готова принять в свой дом даже блудных сыновей, и любовь ее естественна, безгранична и безусловна. Материнские объятия – это последнее прибежище в случае беды, и Государство Израиль часто представляют как последнюю гарантию безопасности евреев. Если Земля Израиля в Талмуде в одном случае и описывается как мать[182], в рамках традиции эта метафора остается привязанной к исходному контексту, не имеющему ничего общего с заселением Земли Израиля[183].
Однако для иммигрантов овладение ивритом стало признаком преображения в «нового еврея». Причина такого отказа от своих корней и родного языка – разновидность известного явления самоненависти, присущей сионистской идеологии с самого рождения. Даже для защитников нового разговорного языка подобный разрыв был совсем не простым. Один из них с грустью заметил: «…когда мы говорили на идише, нас любили такими, какие мы есть»[184].
Воспитание нового человека
«У нас есть два пути: либо полная переоценка ценностей каждой стороны нашей жизни – и национальное возрождение, либо продолжение знакомого, но тупикового пути [жизни в диаспоре] – и гибель нации… Пришло время принять решение. Сумейте выбрать путь жизни!»[185]
С такими словами в 1915 году обратился директор Ивритской гимназии («А-Гимнасия а-иврит») в Тель-Авиве к первым выпускникам.
Сионисты – не первые евреи, поселившиеся в Палестине. Когда в стране появились первые поселенцы-сионисты, в Иерусалиме и нескольких других городах существовали кварталы религиозных евреев, сообщество которых носило название «Старый ишув*» (то есть «поселение», или «община»). Старая община существовала в основном за счет благотворительности со стороны евреев других стран. В середине XIX века зарубежные благодетели позволили евреям переселиться из старых кварталов в современные районы с лучшими условиями быта. Один из таких районов был назван «Меа Шеарим» (по-русски «сторица», хотя это название часто ошибочно переводят, как «Сто врат») – по стиху, в котором описывается урожай Исаака, который «сеял… в земле той, и получил в тот год во сто крат: и благословил его Господь» (Бытие, 26:12).
В то время как арабы долгое время с интересом рассматривали деловые возможности, которые сулил приток сионистов, собственно евреев Палестины прибытие безбожников из России привело в ужас. Легендарной «еврейской солидарности», ставшей притчей во языцех для антисемитов, в этом случае отнюдь не наблюдалось. Напротив, верные особым обязательствам, которые накладывает на евреев проживание в Земле Израиля (см. главу 2), старожилы беспощадно осуждали новоприбывших: «Они не следуют путем Торы и не проникнуты богобоязненностью… их цель – не приблизить Избавление, а отдалить его»[186]. Но поселенцы не проявляли никакой тяги к раскаянию; более того, они стали пропагандировать идеи сионизма среди молодежи старой общины. Так началось столкновение сионизма с иудейством на Святой земле – конфликт, который не исчерпал себя и поныне, более ста лет спустя.
Когда в начале 1880-х годов члены предсионистской группы «Ховевей Цион», спасаясь от погромов, прокатившихся по Российской империи, перебрались в Палестину, некоторые раввины выступили в поддержку новоприбывших. Но вскоре их энтузиазм сменился разочарованием, и раввины стали предупреждать евреев об опасности этой затеи.
Созданное членами этой группы в 1882 году поселение Ришон ле-Цион, расположенное на прибрежной равнине, – яркий пример начала разрыва с традиционными еврейскими общинами Палестины. Это поселение возглавляли приверженцы Хаскалы, поддерживавшие связи не с правоверными евреями Иерусалима и Цфата, а с активистами из Яффы. В других поселениях, таких как Петах Тиква, противостояние было поначалу не столь резким: поселенцы получали помощь благодаря «халуке» (распределению средств, собранных в рамках благотворительности среди религиозных евреев). Однако наряду с традиционным еврейским воспитанием там практиковалось и сионистское, то есть атеистическое, воспитание, которое вскоре взяло верх.
Жители Старого ишува находились в стойкой оппозиции к сионистским поселенцам; те же быстро научились использовать присутствие в стране правоверных евреев в своих интересах. Так, в 1911 году эмиссар сионистского движения, выдав себя за представителя традиционных иерусалимских общин, отправился в Йемен для вербовки новых поселенцев[187]. Эта хитрость принесла плоды: сотни йеменских евреев покинули свою страну и отправились трудиться в ашкеназские поселения в Палестине. Эксплуатация йеменских евреев и их отчуждение от учения Торы в течение многих лет вызывали осуждение со стороны разных групп израильского общества. Секуляризация евреев из мусульманских стран, весьма далеких от антирелигиозного сознания, и по сей день разрывает израильское общество изнутри.
По традиции, евреям подобает заботиться о впечатлении, производимом на других, даже на своих бывших притеснителей. Например, Моисей был озабочен тем, что подумают египтяне (Исход, 32:12), хотя последние угнетали его соплеменников более двух столетий. Сознательно порвав с еврейской традицией, сионисты изначально пытаются внедрить в сознание людей идеалы мужества, самоутверждения, боевитости. Они побуждают молодежь игнорировать производимое на окружающий мир впечатление, при этом часто ссылаясь на слова Бен-Гуриона: «Важно то, что сделают евреи, а не то, что подумают гои (неевреи)»[188].
