Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА
Во-первых, я бы детально расспросил Старка о его отце-адмирале. Личность историческая, вице-адмирал, имевший прямое отношение к Порт-Артуру в 190» году, поражению русского флота. Активный участник Белого движения, ненавидел Советскую власть, а яблоко от яблони… Во-вторых, более тщательно прощупать взгляды Старка, узнать, что он думает о Советском Союзе, который он увидел своими глазами. Ведь он уже больше года работает в Белгород-Днестровском, до этого жил несколько месяцев в Одессе, выезжал в Москву, в Ленинград и уже довольно долго работает в провинции. Как ему наша провинция? Одно дело агентурные сообщения, а другое дело, если вы сами его расспросите. В-третьих, мы плохо знаем его отношения в семье, живут замкнуто, ни с кем не общаются, в свой семейный круг никого не пускают. Вот такие вопросы я бы выяснил у него, Виктор Павлович, — закончил я кратко.
— Ладно, в общем правильно, «яблоко от яблони», — язвительно повторил Сухонин, но насмешки в его голосе не было.
От Сухонина мне было известно, что Москва и руководство в Киеве настоятельно рекомендовали Сухонину завербовать Старка еще более года тому назад, как только он приехал в Одессу. Центр планировал использовать Старка в дальнейшем в качестве нашего агента с целью проникновения в церковное руководство в Москве, для чего после закрепления наших с ним отношений, соответствующей подготовки перевести с нашей помощью сначала для работы в центральных районах Российской Федерации, а затем в Москву. Однако Сухонин не торопился. Он ответил Москве, что Старк должен хотя бы пару месяцев поработать в своем новом качестве пройти проверку через агентуру. Дать ему, как говорится, «отстояться», а потом уже решать вопрос о вербовке. Многое в Старке смущало Сухонина, и прежде всего, его деловые и личные качества. Он неоднократно говорил мне: «Завербовать можно каждого, куда им деваться, нашим гражданам. Но мы-то особый отдел — церковный. Просто так, «с кондачка», священника не очень-то завербуешь. Здесь особый подход нужен».
«Чекисты — церковники» — люди особой профессии в ЧК, — любил говорить Сухонин. — Они не только должны хорошо знать церковь и все каноны, но и уметь слиться с толпой верующих, проникнуться их духом, быть особого рода психологами…»
…Беседу со Старком вели втроем. Кроме нас с Сухониным присутствовал и заместитель уполномоченного по делам православной церкви в Одессе, он же — начальник отделения «церковников» Одесского областного управления госбезопасности.
Виктор Павлович был прав. Старк оказался фигурой, совершенно непригодной для роли агента. И не потому, что он был истинно верующим. А потому, что Старк, как выяснилось в четырехчасовой беседе, был человеком, как говорится, «не от мира сего» — чрезмерно застенчивым, робким, нерешительным и в высшей степени скромным. Полученные от беседы впечатления полностью совпали с имевшимися у нас к тому времени данными как из Франции, так и в период его жизни уже в Советском Союзе. Выяснилась также его исключительная привязанность к семье — жене и дочери, которым он явно рассказал бы о вербовочном предложении, если бы таковое состоялось.
Дочь Старка — настоящая красавица, судя по фотографиям, мало походила на отца, больше на мать. Только глаза были отцовские, в них были грусть и доброта. Роскошные волосы, убранные в причудливую прическу, украшали эту чудную девичью головку.
Деликатный в манерах и разговоре Старк откровенно, даже очень уж откровенно и доверчиво рассказывал о себе, о их жизни во Франции, учебе в техническом колледже в буржуазной Эстонии, где он получил специальность техника по холодильным установкам, что давало возможность всюду на Западе хорошо зарабатывать. Работал по специальности он недолго и, проживая в Париже и, естественно, будучи достойным прихожанином и верующим, посвятил себя церкви, став постепенно священником, получил под Парижем русский приход. Как только его окружению во Франции и прихожанам стало известно, что он оформляет в советском посольстве свое возвращение на Родину, белогвардейские, эмигрантские и другие антисоветские центры начали травлю его семьи, часть прихожан перестала посещать его церковь. Вся эта травля, в том числе и в эмигрантской прессе, привела его к изоляции, полному духовному и психологическому истощению. Отец его, вице-адмирал Старк, перед смертью завещал сыну уехать на его истинную Родину — в Советский Союз, чтобы после смерти быть похороненным в России, и взять с собой горсть земли с могилы отца, которую потом положить в гроб сына по смерти его. И в довершение разговора совсем «добил «сотрудников» Совета по делам православной церкви.
— Дочь моя Наталья, — говорил Старк, — почти сразу же по приезде в Советский Союз забеременела от какого-то проезжего актера и вот-вот должна родить. Мы не осуждаем и не ругаем дочь нашу, все от Бога, но нам с женой очень тяжело сейчас. Дочерью нашей мы довольны и очень любим ее, она мастер-парикмахер высокого класса, специалист по дамским прическам, училась в Париже, к ней приезжают за сотни километров сделать прическу. Все от Бога, все образуется, и наша дочь будет счастлива.
Говорил он спокойно, убежденный, что наказан Богом. Подробно рассказывал Старк, как он преодолевал свое духовное истощение, как тяжело входила его семья в новую для них среду. В общем ни о какой вербовке не могло быть и речи, что и было сообщено в Москву. В. П. Сухонин через свои возможности в Одессе и Киеве многое сделал для оказания различной помощи Старку по линии украинского экзархата.
По прошествии десятилетий я нет-нет да и вспомню сына адмирала Старка, с которым судьба столкнула меня в столь необычной ситуации и которого (я при этой мысли всегда улыбаюсь) десница Божья отвела от нелегкой судьбы — стать агентом органов госбезопасности и пожизненно нести этот тяжкий крест. А улыбаюсь я каждый раз этой мысли, так как десницей Божьей в этом случае был большой профессионал, знаток своего дела и человеческих душ полковник Виктор Павлович Сухонин…
К моему приходу в отделе скопилось множество различных оперативных документов, часть которых готовилась к сдаче в архив, часть к уничтожению. Подавляющее число материалов относилось к сороковым годам и заканчивалось началом пятидесятых. Чего там только не было!
Мое сознание будоражили не только сами дела, но и та отрывочная и не всегда понимаемая информация, которую я получал, читая оборотную сторону листов. Дело в том, что в войну было плохо с бумагой и оперработники составляли документы на обороте уже использованных и ненужных старых дел. Так вот, часто на оборотной стороне был более интересный материал. Например, о двух восстаниях заключенных в северных лагерях. Они, по немецким планам, должны были вырваться из лагерей и получить оружие с немецких рейдеров, находившихся в Карском и Баренцевом морях для оказания помощи восставшим. Были протоколы допросов агентов абвера, абверовской школы «Цеппелин», или немецкой агентуры по линии СД[46]. Тогда же я узнал, что гестапо не было широко представлено на оккупированной территории. Действовала в основном служба безопасности, а гестапо имело лишь своих уполномоченных либо небольшие подразделения с особыми целями и задачами.
Я все больше сближался с товарищами по работе. Почти каждый из окружавших меня сотрудников — личность. Яша Лопатко. В июне 41-го пограничник Лопатко на советско-финской границе отражал в течение месяца атаки финнов. Получил медаль «За отвагу». Начальник отделения — Михаил Яковлевич Купцов. В сентябре 41-го минировал и взрывал переправы через Днепр. Докладывал обстановку маршалу С. М. Буденному. Большой нужник, он рассказывал об этом случае с юмором: «Докладываю оперативную обстановку на нашем участке С. М. Буденному у него в штабе, куда был послан с пакетом своим руководством. Передаю пакет адъютанту маршала. Входит Семен Михайлович. «Ты оттуда?» «Да, — говорю, — оттуда». «Докладывай устно, что знаешь, это лучше». Доложил. Обстановка была тяжелая. Кончил доклад. Семен Михайлович говорит: «Свободен, иди». А я к нему обращаюсь с вопросом. «Разрешите, товарищ Маршал Советского Союза, обратиться с вопросом?» Он так весело посмотрел на меня и говорит: «Разрешаю». А я ему: «Киев удержим, товарищ Маршал Советского Союза?» А он мне: «Пока у Семена Михайловича Буденного есть усы — Киев был и будет советским». И подмигнул мне. А на завтра самолетом улетел в Москву, оставив армию Кирпоноса[47], которая была уже окружена немцами и загнана в Ирпенскую пойму».
Иван Степанович Буряк в 1941–1943 годах служил в Кремле, был в охране Сталина. В декабре 41-го года принимал участие в ликвидации террориста, действовавшего под видом патруля, сумевшего обстрелять правительственную машину, выехавшую из Спасских ворот.
Прошедшие фронт или партизанские отряды, остававшиеся по заданию в тылу врага, еще молодые, всего на несколько лет старше меня, они держались со мной на равных.
