Леонид Перов - Похитители автомобилей. Записки следователя
— Нет, не устраивает.
Хоменко вскочил со стула. Губы нервно тряслись и стали белыми от злости.
— Бей, бей, чего стоишь? Добивай меня, гад! Ненавижу вас! Чистенькие, культурные. Мы с такими, как ты, не панькались.
Опомнившись, замолчал, сожалея, что не сдержался и сказал больше, чем хотел. Он опустился на стул. Плечи поникли. Итак, Хоменко потерпел поражение. Продолжать допрос не имело смысла. Я вызвал конвой и попросил увести его в камеру.
Но на другой день все началось сначала. Он требовал очной ставки, дополнительной экспертизы. Просил затребовать многочисленные справки, которые не имели никакого отношения к делу. Выполнение каждого нового требования только подтверждало его виновность. Понимая всю бесцельность сопротивления, Хоменко дерзил, но упорно не желал признать себя виновным в умышленном убийстве, упрямо отстаивая неубедительную версию неосторожного поджога.
...Его нет. Приговор приведен в исполнение. Суд согласился с моими выводами, заключениями судебных экспертов, показаниями свидетелей. Почему же это справедливое решение не радует меня? Я снова и снова возвращаюсь к прошедшим допросам, пристально проверяю все доказательства. Ведь мне не жаль Хоменко. Он получил свое.
Крупная капля дождя, ударившись, расплескалась по лбу и стекает к моему глазу. Только теперь я замечаю, что дождь идет давно. Мелкие дружные капли разрисовывают землю маленькими точечками, словно вяжут свои узоры. Эти первые капли — предвестницы большого дождя, но и они очищают воздух от пыли. Дышится легко. Прохладный воздух приятно обволакивает уставшее от жары тело, Я становлюсь под густое дерево. Вокруг все настойчивее деловито стучит труженик-дождь. Он торопится напоить землю, растения, смыть с земли грязь. Я радуюсь этому очищающему дождю. Я шепчу ему: лей, лей.
Пусть земля будет чистой.
ОДИН В ГОРОДЕ
I
В 23 часа путевой обходчик Никита Романович, натянув на себя старенькую фуфайку, вышел встречать проходящий скорый, который должен был показаться с минуты на минуту. По тому, как доверчиво вздрагивали сонные рельсы, старый обходчик знал, что поезд уже недалеко. Об этом свидетельствовал зардевшийся ночной горизонт. Вот из-за него выплыла светящаяся точка и повисла над самой землей. Она постепенно росла. У нее появились сначала короткие несмелые лучи, а потом бледно-лимонный дрожащий ореол. Долгий пучок света легко простерся над рельсами, по которым, педантично постукивая, мчался поезд. Колеса торопили друг друга, словно старались уйти от беды, которая всегда любит прятаться в темноте.
Мимо старого обходчика молча проносились вагоны. Они появлялись из темноты с потухшими окнами, за которыми спали уставшие за день люди. И только одно окно обдало обходчика ярким светом и взрывом смеха.
«Не спится же людям», — подумал он, возвращаясь в теплую сторожку.
Пассажирам четвертого купе действительно было не до сна. Они, перебивая друг друга, рассказывали веселые истории, анекдоты и дружно хохотали.
— А вот еще... — начинал кто-нибудь, и в купе временно поселялась внимательная тишина, готовая вскоре уступить место неудержимому веселью.
На столике в такт движению поезда, позвякивая, пьяно раскачивались пустые бутылки из-под вина и коньяка, дружно обставленные остатками колбасы, сыра, домашними пирожками и другими вкусными вещами, которые всегда берут с собой в дорогу.
Больше всех говорил высокий худощавый мужчина в пенсне, напоминающем согнутый гвоздь со сплющенной шляпкой. Он плавным, отработанным движением руки поправлял пенсне, впившееся в мясистый нос, и начинал новый анекдот. Голос его то опускался до лирического шепота, то рокотал плотным басом.
Первой, очень задорно и, пожалуй, чересчур искренне, начинала смеяться пожилая дородная женщина, напоминающая сдобный колобок. От смеха на лоснящемся лице расплывалась беспредельная улыбка. Из ее глаз, похожих на яичницу-глазунью, текли слезы. Она все время стонала: «Ой, не могу» — и, откинувшись на спину, продолжала беззвучно трястись всем своим телом.
Сидящая рядом с ней молодая девушка в черном платье реагировала более спокойно. Все ее внимание было направлено на то, чтобы хоть как-нибудь натянуть край платья на плотно сжатые колени. Но платье настолько облегало ее, что выкроить хотя бы один дополнительный сантиметр ей не удавалось. Полные стройные ножки до колен оставались незащищенными от взгляда молодого человека, который почти не слушал рассказчика. Видимо, он не привык к таким дозам спиртного, и его клонило ко сну. Только когда попутчицы начинали смеяться, он встряхивался и виновато улыбался.
Вот этот паренек и был виновником затянувшегося веселья. Когда он впервые вошел в купе, встретили его довольно сухо. Людочка, так звали девушку с пухлыми губками и копной удивительно золотистых волос, не могла скрыть своего разочарования. Еще во время посадки она заметила возле своего вагона элегантного мужчину в модном темно-сером костюме в широкую клетку. Узкие брюки и легкий с разрезами пиджак удачно подчеркивали стройное, но уже начинающее полнеть тело. Когда она поднималась по ступенькам вагона, мужчина посмотрел в ее сторону и улыбнулся одобрительно, заговорщически сощурив краешек глаза. До последнего момента одно место в купе оставалось незанятым, и Люде почему-то казалось, что это его место. Поэтому, когда в купе появился молодой крепкий парень с огромной авоськой в одной руке и ватником в другой, она была ужасно огорчена.
Гвоздеобразный Василий Прохорович возвращался после проведения очередной плановой ревизии. Он с увлечением рассказывал Леокадии Максимовне о своей командировке.
Появление нового пассажира заставило Василия Прохоровича приостановить свое повествование, и он с нетерпением ожидал, когда можно будет продолжать.
Но паренек, видимо, не собирался предоставлять ему такую возможность. Закинув наверх ватник, он поставил авоську на полку и стал выгружать ее содержимое. Когда на столике выстроились три бутылки розового портвейна, а рядом расположился незамысловатый набор продуктов, паренек предложил всем угощаться. Бухгалтер и девушка сухо отказались. Леокадия Максимовна промолчала.
Степка ощутил неприязнь к себе, и это его удивило. Воспитанник детского дома, он, сам того не замечая, привык, что его всегда окружали вниманием. В детском доме воспитательница и няня никогда не повышали голос, в душе жалея бедных сироток. В колхозе тоже знали, что он сирота, и поэтому относились к нему с повышенной заботой.
— Извините, если что не так, — растерянно начал Степан. — Но вы не думайте, это я купил на свои, на законные.
— Никто о вас ничего плохого не думает. — Людочка недовольно тряхнула золотистой гривой, словно стараясь отогнать назойливую муху. — Только я лично с первым встречным пить не собираюсь.
— Да, да, голубчик, — вторила Леокадия Максимовна. — Поберегите это все для своих родителей.
— А у меня нет родителей.
— Ну, тогда для родственников.
— Нет у меня родственников.
— Но кто-то же из близких у вас должен быть?
— Я круглый сирота. В детдоме воспитывался. А когда восемнадцать лет исполнилось, меня направили в колхоз на работу. Я там год помощником кузнеца отработал. Теперь мне отпуск дали.
В купе наступило неловкое молчание. Каждому казалось, что он чем-то глубоко обидел парня.
— Куда же вы теперь едете, если не секрет? — спросила Леокадия Максимовна, чтоб как-то разрядить обстановку.
— В свой детдом, в Минск. Думаю пацанам подарков привезти. Я денег заработал страшно много, 700 рублей.
Выяснилось, что все едут до станции, где Степану нужно сделать пересадку. Постепенно чувство стесненности растаяло, и в купе воцарилась добродушная обстановка. Как-то само собой получилось, что женщины достали из своих вместительных сумок много вкусных домашних закусок. Василий Прохорович мастерски открыл бутылки. Потом чинно удалился из купе и вернулся с четырьмя гранеными стаканами, за что был награжден дружными аплодисментами.
После второго тоста пассажиры почувствовали друг к другу симпатию. Они вслух делились своими сокровенными мыслями, о которых порой не скажешь даже давно знакомому человеку. Василий Прохорович добродушно поучал Степана:
— В жизни все нужно делать со вкусом, разумно. Вот ты купил три бутылки вина. Ты не обижайся на меня, я тебе как другу говорю. А ведь винцо, между нами говоря, дрянь порядочная. За эти деньги ты свободно мог купить бутылочку хорошего коньяка, пару лимончиков. И красиво и благородно.
Он продолжал развивать свою излюбленную тему об умении жить. Степка слушал, слушал, а потом вдруг поднялся и вышел из купе.
Женщины всполошились: уж не обиделся ли? Но не прошло и десяти минут, как появился Степка, гордый и сияющий. В руке у него была зажата бутылка коньяка. На столик мягко шлепнулся кулек с конфетами «Чио-Чио-Сан».
