Иосиф Гуммер - Это было в Калаче
Один фашист остался возле двери, двое других уселись на скамейку, положив автоматы на стол. Девушки стояли, касаясь плечами друг друга.
— Партизаны? — старший в патруле начал допрос.
— Что вы, дяденька! — заговорила Катя. — Суровикинские мы, в Ляпичево идем к родственникам.
— Суровикинские? — фашист повернулся к ребятам. — Знаете их?
Только сейчас Катя и Тоня увидели Цыганкова и его товарища. Девушки замерли от неожиданности.
— А как же, знаю, — уверенно соврал Иван и добавил: — Вот у той, — показал на Катю, — я еще семечки на базаре покупал.
Старшего в патруле, видимо, удовлетворил такой ответ. Он продолжал допрос:
— Почему спали в поле, не вошли в хутор?
— Так мы боялись, дяденька. Кругом военные с винтовками. А ну стрелять начнут. А мы страсть как боимся стрельбы.
Катя немного переигрывала, и будь немец чуточку понаблюдательнее, он бы заметил это. Но он принял все за чистую монету, не услышал фальшивых ноток в Катином голосе.
— Еврейка? — спросил он у Тони.
— Нет, — ответила та, — мать — грузинка, отец — русский.
Фашист забарабанил пальцами по столу.
Интерес к допросу у него иссяк. Он уже не находил вопросов.
— До утра я запру вас в землянке. Тут, во дворе, — решил он. — А утром доставлю обер-лейтенанту. Он очень любит говорить с молоденькими русскими девушками. — Немец что-то сказал своим товарищам, и те загоготали.
Цыганков не спускал глаз с девушек. Тоня была по-прежнему спокойна, а взгляд Кати молил о помощи. В эти минуты Иван припомнил все: и вопрос девчат о штабе в то утро, и любезность комбрига у калитки, и отрывки подслушанного ночного разговора, и вскользь брошенную полковником фразу: «Ты же не знаешь этих девчат». Теперь он понимал: это не простые девушки, это разведчицы, и они нуждаются в помощи.
Солдаты вывели девчат во двор. Цыганков подскочил к старику:
— Дедушка, дорогой, — горячо зашептал он. — Этих девчат надо обязательно выручить. Это, знаешь, какие девчата? Я не могу тебе все сказать, это военная тайна. Да я и сам все не знаю, только догадываюсь. Очень надо выручить их, дедушка. Их ждут наши.
Дед растерянно развел руками.
— Да как же их выручишь? Немцы-то при оружии, а у нас — голые руки.
За спиной кашлянул Пашка:
— Есть оружие.
— Какое оружие? — удивленно спросил Иван.
Кошелев замялся:
— Да тот пьяный немец… Я ведь штык-то спер у него… И спрятал во дворе возле двери.
В другой раз Иван хорошенько пробрал бы товарища за недисциплинированность. Но сейчас самостоятельность Кошелева оказалась очень полезной.
Дед Григорий размышлял:
— Может, напоить их? Припрятано у меня несколько бутылок первача, думал — вернутся наши, угощу. Ну, раз такое дело, придется потратить па немчуру. А первач-то — чистый спирт!..
В хату вернулись лишь два солдата. Третий остался дежурить у землянки.
Гитлеровцы достали консервы, хлеб, вареные яйца, поставили на стол флягу.
Дед Григорий оживился.
— А самогончику не угодно? — деланно заискивающе спросил он. — Самый настоящий первач.
— Это хорошо, — согласился солдат, а его напарник повторил слово, смысл которого ему, видно, был понятен: — Перватш.
Дед вышел во двор и через минуту вернулся с двумя бутылками. Он не донес их до стола: одну тут же выхватил немец. Он приложился к горлышку и сделал большой глоток. Его глаза моментально округлились и налились слезами.
— О-о! — только и мог произнести он. А когда перевел дыхание, проговорил, одобрительно качая головой: — Зер гут, зер гут!
Через час немцы были уже пьяны.
Один из них уснул прямо за столом, уронив голову на яичную скорлупу. Второй несколько раз пытался петь, что-то рассказывал деду и, наконец, едва добравшись до лежанки, грохнулся на нее и захрапел.
Дед Григорий, чтобы убедиться, крепко ли спят солдаты, потряс за плечо одного, другого.
— Готовы, — определил он. — Ну а теперь за дело. Надо поторапливаться. До рассвета каких-нибудь часа два, вам надо подальше уйти от хутора.
— А как же быть с третьим? — спросил Иван.
— Беру его на себя, — решительно сказал Кошелев, и у Цыганкова по спине побежали мурашки, когда он представил крадущегося к часовому Пашку со штыком в руке.
Кошелев выскользнул за дверь. Дед и Цыганков в щелку наблюдали за солдатом. Тот сидел возле землянки на камне и курил. Огонек от сигареты, когда часовой затягивался дымом, освещал толстые губы.
Прошла одна минута, вторая, третья… Было тихо-тихо…
Дед и Иван услышали, как солдат странно икнул, огонек упал в траву.
— Готов. — Это глухо, не своим голосом произнес Кошелев. Он стоял, скорчившись у землянки. Его тошнило.
Цыганков отодвинул засов.
— Девчата, выходите скорее!
— Какие же вы молодцы, мальчики! — возбужденно шептала Катя, обнимая Цыганкова и Кошелева.
— Но-но, без телячьих нежностей, — отстранился Пашка.
Его руки были в крови, и ее запах вновь вызывал тошноту.
— Хватит вам разговоры разговаривать, — торопил дед. — Быстрее в дорогу, быстрее.
Иван покосился на труп солдата. Дед быстро предупредил:
— Сам все сделаю. Обо мне не беспокойтесь. Прощайте и бегите.
Тяжело было на душе друзей, когда они в последний раз обняли деда Григория…
Через час, когда хутор был уже далеко позади, беглецы остановились, чтобы немного передохнуть, и оглянулись.
Далеко-далеко позади светил яркий огонь. Он медленно рос, расширялся, поднимался к небу.
— Да ведь это хата деда Григория горит! — ахнул Иван.
Измученные пережитым, девушки, не сдерживаясь, громко заплакали.
— Ох, уж эти мне девчонки! — пробормотал Пашка. — Чуть что — и сразу в слезы. А еще разведчицами называются!
Пламя в его глазах двоилось, потому что Пашка тоже плакал, вспоминая доброго старика.
На следующую ночь ребята с девушками переплыли Дон в нескольких километрах южнее Калача. А на рассвете они услышали канонаду. Возле их хутора гремел большой бой.
БРИГАДА СРАЖАЕТСЯ В ОКРУЖЕНИИ
Пока ребята добирались к деду Григорию, «гостили» у него и потом вместе с Катей и Тоней возвращались домой, в Калаче произошло много перемен. Обстановка на фронте резко ухудшилась.
Мотострелковая бригада, которой командовал полковник Ильинов, до середины июля вела бои на Воронежском направлении. Затем ее перебросили в распоряжение командования 62-й армии. Здесь к тому времени положение стало очень напряженным. Фашисты, понукаемые приказами Гитлера, рвались к городу на Волге, не считаясь ни с какими потерями. В излучину Дона были брошены самые отборные силы.
В районе хутора Попов-I и Качалино бригада с ходу вступила в бой. Он продолжался целый день. Видя, что лобовой атакой прорвать оборону не удается, гитлеровцы выбросили в тылу наших войск мотодесант. Но сломить советских бойцов не удалось. Оставив для уничтожения десанта небольшую группу, Ильинов повел своя полки в наступление. Фашисты не ожидали такого оборота дела, дрогнули и отступили. Бригада продвинулась вперед на несколько километров и освободила ряд населенных пунктов. Гитлеровцы были так обескуражены неудачей, что в течение долгого времени не предпринимали активных действий на этом участке фронта.
В жестоких боях подразделения бригады значительно поредели, поэтому ее отвели на переформирование в Дубовку. А поскольку положение на Дону оставалось тяжелым, переформирование проходило в спешном порядке.
8 августа несколько немецких танков прорвались к переправе через Дон в районе Калача. Правда, это была всего лишь разведка, и советские артиллеристы быстро отогнали врага. Но стало ясно, что захват переправы входит в расчеты гитлеровского командования. В Калач была переброшена бригада Ильинова. Ее командный пункт разместился на восточной окраине хутора.
До прибытия бригады в Калаче находилось лишь несколько небольших подразделений, в том числе и взвод лейтенанта Ивана Васильевича. Теперь все они были подчинены полковнику Ильинову.
Между тем 62-я армия отошла на левый берег Дона и заняла оборону от Вертячего до Ляпичево. По приказу командования саперы Ильинова взорвали мост через реку, чтобы им не мог воспользоваться противник.
Ильинов понимал, что немцы попытаются переправиться на левый берег, и заранее позаботился о создании в районе Калача крепких оборонительных рубежей. На хуторских окраинах пролегли траншеи и ходы сообщения, маскировочными сетями были скрыты от глаз противника пулеметные гнезда и пушки. Каждый боец точно знал свои обязанности в случае нападения врага, Словом, все было готово к отпору.
Калач в эти дни будто вымер. Даже днем на улице редко можно было увидеть солдата, военные передвижения тем более проводились только по ночам. Бригада затаилась, стараясь не выдать своих сил врагу, который сидел на правобережных кручах и накапливал технику и солдат для решающего броска через Дон.
