Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска
Василий приказал себе не спать. Но усталость, чистая постель сделали свое дело. А может быть, он только забылся на несколько минут. Проснулся — будто толкнули. В приоткрытую половинку двери из кухни падал свет. Виднелся край стола, на нем бутылка, сало, огурцы. Тянуло табачным дымом. Доносился шепот:
— А кто он такой? — прохрипел мужской бас.
— Бродяга. Ни документов, ни денег, — отвечала Мария. — Навоз у нас в коровниках чистит.
— Лучше бы все же ты его не брала.
— Прогоню.
Они помолчали. Под грузными шагами заскрипели половицы. Мужская лапища осторожно открыла дверь в комнату, где спал Василий. Майор почувствовал, что над ним наклонились.
— Спит он без задних ног, — донесся из соседней комнаты голос Марии.
Мужчина, постояв над Баранцевым, вышел на кухню.
— Пацан, что ли? — проговорил он. — Совсем маленький.
— Да нет, взрослый.
— Завтра я уезжаю, Мария, на месячишко-другой.
Она шмыгнула носом.
— Вернусь.
В кухне заговорили громче. Оттуда так и тянуло сивушным запахом самогона.
— Сходи в сарай, принеси еще бутылку, — сказал мужчина, пересаживаясь на другой стул.
Теперь Василий ясно увидел его. Это был Кишинский. Круглая большая кудрявая голова. Даже сидя, он выглядел гигантом. Мария несколько раз приносила самогонку. Они целовались. Говорили всякий вздор.
— Принеси еще! — потребовал Кишинский.
Мария не ответила: она сладко и тонко похрапывала. Кишинский встал. Слышно было, как хлопнула дверь.
Не зная еще, что будет делать, Василий быстро оделся. Мария спала, уронив голову с рассыпавшимися черными волосами на стол. Василий прошел мимо, сжимая рукоятку пистолета в кармане.
Уже близился рассвет.
Еще с крыльца услышал в сарае позвякивание стекла. Василий бросился туда. С силой захлопнул тяжелую дверь. Срывая ногти и не замечая этого, вдвинул в отверстие металлическую щеколду.
В сарае несколько минут было тихо. Потом страшный шепот Кишинского:
— Машка, открой! Убью! Маша! Брось шутить. Открывай, дверь выломаю!
— Спокойно, — приказал Василий. — Вы арестованы, Кишинский.
Дверь загрохотала. Василию казалось, что сарай развалится от ударов.
В станице встают со светом. И первые любопытные потянулись ко двору. Они с интересом смотрели на невысокого мужчину в смешной не по росту одежде. И не избежать бы расспросов, но прибежали запыхавшийся участковый милиционер и председатель Совета.
— Быстро вызовите из райотделения спецмашину с конвоем, — приказал Баранцев.
— Я уже это сделал, товарищ майор, как только услышал шум. Тут близко. Она скоро будет.
Кишинский, услышав голоса, затих, а потом с новой силой начал выламывать дверь. Она трещала и готова была развалиться.
— Ну и силища, господи помилуй, — проговорила женщина, закутанная в черный платок.
Василий теперь не беспокоился. Рядом был участковый, люди, готовые прийти на помощь.
Из дома вышел Юра. Он смотрел на Баранцева озадаченно.
У двора остановилась машина. Участковый замахал рукой, и шофер подрулил к сараю. Молодцеватый сержант подбежал к майору Баранцеву.
— Станьте около дверей. Приготовьте оружие, — приказал Василий и тихо добавил: — Держитесь у стены. У него может быть пистолет.
Сам отбросил замок и открыл уже еле державшуюся дверь.
— Выбросьте оружие, Кишинский! — крикнул Баранцев.
Пистолет вылетел из сарая.
— А теперь выходите!
Кишинский вывалился, нагнув бычью шею. Его громадная фигура была какой-то обмякшей. И только сжатые кулачищи выдавали напряжение. Он протопал к машине, взялся за стальную решетку, которая обычно крепилась на заднем окне, и сжал, будто она была из воска. Потом повернулся и, сверкнув красными глазами по фигуре Василия, выдавил:
— Ваша взяла…
Машина, дохнув бензином, тронулась. Люди повалили со двора.
К Василию подступил Юрка:
— Вы свою фуражку забыли. Вот она, — достал он серый блин из-за спины и широко, дружески улыбнулся.
Левша
1
Провожали на пенсию капитана милиции Тихона Ивановича Бердышева. За окнами пылал нестерпимо огненный закат, и от этого все лица казались вылитыми из меди. Сам юбиляр, плотный и еще крепкий старик, поминутно вытирал платком круглую бритую голову, вздыхал и сконфуженно косился на лежавший перед ним большой букет полевых цветов.
Начальник районного отдела милиции майор Войтенко, в парадном кителе, торжественно читал приказы о награждении юбиляра, поздравительную телеграмму заместителя министра охраны общественного порядка. Все были удивлены ее необыкновенно простым задушевным тоном. Никто не знал, что сегодняшний заместитель министра был начальником уездной милиции и служил вместе с Бердышевым. Давно это было!
…Тридцатые годы. Наган в потертой кобуре. Ноги, ноющие от усталости. Ночи в седле, тревожные, бессонные ночи. Каждый куст, казалось, грозил выстрелом. Ночами, к непогоде, ныл рубец от ножевой раны: «Семка-череп» полоснул во время облавы…
— Тихон Иванович всегда служил нам примером. Честный, добросовестный, он умел создавать на своем участке нетерпимую обстановку для воров и хулиганов.
Бердышев слушал громкие, ладно подогнанные слова и чувствовал себя как на собственных поминках. Говорили об его опыте, орденах и медалях, о заслуженном отдыхе, а он еще не представлял себе жизни без обходов, инструктажей, дежурств и плохо верил, что завтра проснется — и впереди будет длинный и совершенно свободный день. Еще месяц назад он стремился к отдыху, мечтал, как уедет на море, к дочери, купит там домишко и будет со старухой разводить сад. А сегодня его не покидало ощущение какой-то необъяснимой тоски.
— Слово предоставляется нашему дорогому юбиляру капитану Бердышеву.
Тихон Иванович грузно встал и прошел к знакомой низенькой трибуне. Долго шарил по карманам, ища очки, нашел их и развернул перед собой большую мятую бумагу.
— Товарищи! — начал он, но что-то горячее туго перехватило дыхание. Только теперь до конца почувствовал, что прощается с самым дорогим в его жизни. Тридцать лет бок о бок жил и работал он с этими людьми в синих форменных мундирах. Как много надо сказать им, но слезы… Да, слезы, незнакомые, непрошеные…
— Товарищи! — повторил он хрипло и замолчал, комкая бумагу с речью.
Перед ним были знакомые, славные лица: открытое и немного насмешливое — Якимова, задумчивое и бледное — Маринина, изрезанное морщинами и вечно изумленное — Николая Лошаднина и близкое, почти родное — сержанта Алексея Грибкова. Тихон Иванович посмотрел в горячие глаза Грибкова, попытался проглотить комок, застрявший в горле, и, так ничего не сказав, махнул рукой и сошел с трибуны.
И тут произошло неожиданное…
2
Отца у Алешки убили на 1-м Украинском фронте осенью 1943 года. Мать, получив похоронную, упала на стоящий в углу сундук и страшно, тоскливо закричала. Испуганный Алешка пытался уговорить ее, просил выпить воды, перейти на постель, но мать словно оглохла от собственного крика. Алешка и сам ревел от жалости и ужаса, хотел позвать соседей, да так и уснул в слезах на полу, возле матери. Утром она встала почерневшая, тихая, с сухими красными глазами, накинула на плечи темный платок и ушла на завод, оставив три холодные картофелины в глиняной миске.
Этой же осенью Алешка бросил школу. Дома ему не сиделось. Он завел себе компанию из таких же отбившихся от школы ребят и целыми днями пропадал на реке или на заводской свалке, лазая по обгорелым танкам. Худой, но крепкий, он ходил с расстегнутым воротом в распахнутой рваной телогрейке, курил едучую солдатскую махорку и мастерски играл в «очко» и «буру». Наудив колючих ершей и тощих пескарей, он нанизывал их на суровую нитку и продавал на толкучке по десятке за связку. На вырученные деньги ходил в кино, смотрел картины про войну. Он и сам готовился бежать на фронт с Ленькой Ветошкиным. Исподволь копил сухари, деньги. Выменяв у знакомого спекулянта тридцать пачек папирос «Дукат» на три ворованные курицы, Алешка продавал папиросы россыпью — рубль пара. Дело пошло здорово! Через месяц Алешка стал настоящим богачом. Он даже нанял рябого беспризорного Спирю помогать в торговле.
Денег и сухарей накопилось достаточно. На всякий случай Ленька Ветошкин стащил у отца, инвалида войны, новенький карманный фонарик и помятую флягу с непонятными буквами на боку. Было у них и оружие — испорченный немецкий пистолет «Вальтер». Бежать решили в ночь на понедельник.
А в пятницу Алешку задержал у клуба с поличным хмурый милиционер Левша, как дразнили его ребята. У Тихона Ивановича не было трех пальцев на правой руке, и он все старался делать левой. Запираться Алешка не стал — не к чему. На грязном снегу белели рассыпанные папиросы, в кармане лежало еще пять пачек и около сорока рублей выручки. Но не такой Алешка, чтобы сдаваться! Упав на спину, он задрыгал ногами, заорал. Левша пытался поднять мальчика, но не тут-то было: Алешка завертелся юлой, заорал громче прежнего. Собралась толпа.
