Юрий Скоп - Избранное
Ирина Николаевна сняла очки, подслеповато посмотрела на секретаря парткома, снова надела очки и положила в пепельницу сигарету. Привстала чуть-чуть, стряхивая просыпавшийся на юбку пепел.
— А почему вы говорите о себе во множественном числе?
Кряквин и Верещагин переглянулись…
Скороходов закряхтел и заерзал на стуле.
— Понимаете… Так…
— А раз «так», — перебила его Ирина Николаевна, — то уж лучше действительно послушайте меня… — Она нервно оправила волосы на затылке. — Все, что вы мне сейчас «по-дружески» наговорили о моем муже… к нему никакого отношения не имеет. Вы преувеличенно приписываете ему поступки какого-то незнакомого мне человека… Мы прожили с Ильей Митрофановичем вместе целую жизнь. И мне лучше знать, какой он человек на самом деле. После стольких лет всякого-разного я, надеюсь, могу позволить себе быть объективной… Не так ли?.. Лично же вам я бы смогла в данном случае порекомендовать лишь одно. Совсем не заниматься подобным «дружелюбием». Мне лично, ей-богу, по крайней мере странно, что вы размениваете свое время на подобные пустяки. Да, пустяки! — Ирина Николаевна нервно взяла из пепельницы сигарету, но тут же бросила ее назад. — Откровенно, я взволнована сейчас… Взволнована. Но не вашими сообщениями об Илье Митрофановиче. Нет. А именно вашим дружелюбием в кавычках. Простите меня за резкость, но я бы очень просила вас не беспокоить меня и моего супруга больше вообще. Прощайте. Из-за вас я на целый час задержала прием больных…
— Ирина Николаевна, — поднял руку Кряквин. — Один вопрос. Как там дела у Григория Гаврилова?
— Сегодня утром он самовольно покинул больницу.
— Как?
— Взял и ушел.
— А глаза?
— У него их пока нет, — отрубила Ирина Николаевна, кивнула и вышла из кабинета. Подтянутая. Решительная…
— Видали? — сказал Скороходов. — Боярыня Морозова. Им же, понимаете, хочешь, как лучше, а они…
Кряквин посмотрел на него сквозь прищур внимательно-внимательно…
— Ну, что ты на меня брызгаешь этими… синими брызгами? — неловко пошутил Скороходов.
— Да так… — скривил губы Кряквин. — Поехали. Я тебе по дороге объясню…
Перед железнодорожным переездом их машину остановил шлагбаум: маневровый тепловоз медленно протаскивал формирующийся товарняк. Потом, грохоча и продавливая рельсы, полетел пассажирский… Замельтешили голубые вагоны.
— Во-от… — обернулся к Скороходову Кряквин, — самое время потолковать.
Сергей Антонович показал ему глазами на шофера: мол, при нем-то не стоит.
Кряквин понимающе кивнул:
— Намек понял… Старина, — он слегка подтолкнул плечом водителя, — выдь на волю, подыши малость, а?
— Хорошо, Алексей Егорыч. Щас… — Парень вылез из «Волги» и захлопнул дверцу.
— Теперь можно? — спросил Кряквин.
— А теперь как Петр Данилович скажет…
— Я молчу, — сухо ответил Верещагин. — Меня чужая семейная жизнь не интересует.
— Понял? — сказал Кряквин. — Его чужая семейная жизнь не интересует.
— Так то семейная, а тут…
— Погоди, погоди, — остановил его Кряквин. — Мы до этого еще дойдем. Дойдем, Сережа. А пока начнем по порядку… Ну чего ты суешься ко всякому со своей добротой? А?.. Ты кто? Социальный психолог вроде Шаганского? Бабка-повитуха? Или партийный организатор? Организатор, понимаешь?
— Да ладно тебе… Отвяжись! Ты же меня знаешь…
— В том-то и дело… — сказал Кряквин. — Не знал бы… вот так вот с тобой не беседовал…
— А как же, интересно? — съехидничал Скороходов.
— У-у… — протянул Алексей Егорович, — это тебе было бы совсем неинтересно… Я же тебя просил закончить этот базар с Утешевым? Просил. А ты? Дал ход сплетням. Ты же, как этот…
— Да ну вас! — теперь уже нервно махнул рукой Скороходов. — Дай папиросу. Вот будет партком — переизбирайте… Не могу я… Честное слово, не мое это дело!
— Во-о! Умница! Ты же прекрасный маркшейдер, Серега! По тебе подземка плачет. Ты вспомни, как мы здесь скалы ворочали, а?.. Геология ведь одно, а тут — другое… Понял? Тут, брат, другие замеры требуются…
— Обрадовался… — хмыкнул Скороходов. — Знаешь же, как с моим назначением было. «Давай, давай! Не умеешь — научим…» Михеев прямо так и наседал. Петр Данилыч тоже… Я же все помню.
— Михеев… Петр Данилыч… Своя-то башка тоже должна соображать? — Кряквин шутливо хлопнул Скороходова по шапке.
— Кончай, кончай! — отмахнулся от него Сергей Антонович. — Утешев-то тоже хорош… С коммуниста и спрос особый. А его ведь подрастающему поколению и показывать нельзя. Стыдно!..
— Ну ты даешь! «Подрастающее поколение…», «Особый спрос…». Не трещи, Сережа, словами… Утешев, скажу я тебе, мужик что надо. Придет час, расскажу подробней… Понял?
— Понял. Но что я могу поделать?.. Сидит во мне эта… занудливость… За что ни возьмусь — все уладить охота… Чтобы все хорошо было. А получается ерунда какая-то…
— Ты воевал? — спросил Кряквин.
— Что спрашиваешь? Дурила!
— Тогда, значит, просто забыл… Помнишь, призыв — «Коммунисты, вперед!»? Помнишь?
— Еще бы… — вздохнул Скороходов. — Сам кричал.
— Часто?
— Что часто?
— Кричал это?
— Да нет. В крайнем случае.
— То-то… А за нравоучения ты меня извини. Сам знаешь, как я к тебе отношусь. Вот так… Петр Данилович, скажи нам чего-нибудь… — Кряквин положил руку на плечо Скороходову.
Верещагин отер ладонью лицо, как паутину с него собрал. Улыбнулся:
— Я сейчас один анекдот английский вспомнил… У короля родился сын. Пэр Англии. Радость, всеобщее ликование, пушки палят и так далее… И вдруг выясняется, что наследник глухонемой. Да… Лучшие врачи его лечат, и все бесполезно. Пэр молчит и не слышит… Так прошло двадцать лет… Однажды, на одном из званых обедов, ливрейный лакей подает пэру Англии кровавый бифштекс. Причем подает его не с того плеча… Не с той стороны. И молодой наследник престола говорит ему: «Любезный, тебя еще не научили, как подавать бифштекс?..» И все ахнули… Как? Пэр, оказывается, и слышит, и говорит?.. Старик король, обливаясь слезами, спрашивает: «Почему же ты столько молчал, сынок?..» Причем спрашивает у него примерно так, как Кряквин у меня… И пэр отвечает: «А чего говорить? Пока все шло нормально…»
— Здорово… — сказал Скороходов.
— Мне нравится, — улыбнулся Верещагин. — А вон и наши ползут…
Из-за поворота к железнодорожному переезду вытягивался довольно-таки необычный машинный караван. Возглавляли его два «газика», за ними катилась приземистая, косолапая «Татра», а замыкал движение автокран. Егор Беспятый, проезжая мимо «Волги», помахал из переднего «газика»: мол, давайте пристраивайтесь за нами… «Волга» развернулась и накатисто догнала колонну. Кряквин сказал шоферу:
— Не обгоняй. Поедем последними…
Так и проследовали, на небольшой в общем-то скорости, до горняцкого поселка, на двадцать пятом километре, а затем, отворачивая от строений Нижнего, сошли на отвилок, ведущий к церквушке и местному кладбищу.
Здесь сохранились еще редко расставленные сосны. Тяжелые, сочные ветви недвижно висели над общей сумятицей оградок, крестов, пирамидок. Кладбищенская дорога была малоезженой, вязкой. Водители переключились на первые скорости, двигатели, работая на повышенных оборотах, взревели натужно и громко, распугивая ворон.
Кряквин задумчиво передвигал взгляд, захваченный, как и все, кто сейчас ехал по кладбищу, состоянием благостной тихости и неясной печали. Только один раз до этого приходилось ему бывать здесь. Это когда хоронили, после того кошмарного взрыва на Нижнем, первых пневмозарядчиков… На похоронах матери Беспятого он не смог быть — вызывали в обком.
Память мгновенно вернула тот день… С мелким дождиком, с плачем горнячек, с медным надрывом оркестра и бухающим, бухающим, бухающим барабаном… Он вспомнил Ивана Грибушина, знаменитого взрывника… Иван совсем недавно до этого, пожалуй что самым первым из всех взрывников по Союзу, получил Звезду Героя Социалистического Труда… Когда уже начали опускать его гроб, сынишка Ивана, рыдая, подкинул вверх парочку белых-белых голубей — Грибушин и сам был заядлый голубятник, — и они долго кружили потом под низкими, темными тучами…
Остановились. Вылезли из машин. Собрались возле Егора… Молча покурили, поглядывая по сторонам. Затем по команде Егора разобрали лопаты и быстро расчистили могилу. Народу-то собралось подходяще: Кряквин, Верещагин, Тучин, Беспятый, Скороходов, Иван Федорович Гаврилов, Утешев и шоферы…
Вскрытая земля слабо отсвечивала изморозью. От нее исходил нутряной, погребный запах. Горбик могилы отчетливо обозначился в центре площадки… Тучин с Беспятым забрались в кузов «Татры» и аккуратно застропили в нем что-то тяжелое, закутанное в брезент… Крановщик пересел в верхнюю кабину, передернул рычаги и под сердитый моторный зуд потихоньку свирал с кузова груз. Утешев показывал место, куда его ставить, и вскоре массивная ноша тяжко коснулась могильного изголовья, давя и прессуя собой комья земли.
