Филип Шенон - Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования
– Положа руку на сердце, не могу сказать, что я на все сто уверен, что там не было связей с заграницей, – ответил Джонсон.
– Вы имеете в виду, там мог быть заговор? – переспросил Кронкайт.
– Не исключаю.
Кронкайт удивился:
– Выходит, вы не полностью доверяете комиссии Уоррена.
– Я думаю, что комиссия Уоррена… – Джонсон помолчал. – Я думаю, во-первых, что в нее вошли самые компетентные, самые здравомыслящие люди страны, принадлежащие к обеим партиям. Во-вторых, я думаю, они преследовали лишь одну цель, и эта цель – истина. В-третьих, я думаю, что все они профессионалы и сделали все, что могли. Но я не думаю, что они, или я, или кто-то еще может абсолютно точно знать, какая мотивировка была у Освальда или у остальных, кто мог быть замешан в этом деле.
Кронкайт понял, что это сенсация, причем исторического значения. Но перед тем как интервью должно было выйти в эфир, Джонсон потребовал, чтобы его слова о комиссии и возможности заговора вырезали «из соображений национальной безопасности». После нешуточных внутренних препирательств в CBS согласились вырезать этот материал, но молва о том, что сказал Джонсон, просочилась в другие средства массовой информации, в том числе в газеты The New York Times и The Washington Post11.
Неясно, что именно привело Джонсона к столь глубинному неверию в комиссию Уоррена. Джозеф Калифано, его помощник в Белом доме, с 1965 по 1969 год отвечавший за внутреннюю политику, вспоминал, что в частных беседах тот часто говорил своим заместителям: он уверен, что Освальд принимал участие в заговоре12. Эту точку зрения разделял и Калифано, который в администрации Кеннеди был генеральным советником по делам Вооруженных сил и принадлежал к узкому кругу избранных советников Роберта Кеннеди, которым было поручено разработать план свержения Кастро – а если получится, то и убийства – в ходе операции «Мангуст». «Роберт Кеннеди твердо решил убить Кастро, – говорил Калифано много лет спустя. – Братья Кеннеди были одержимы этой идеей». Калифано всегда подозревал, что есть зерно здравого смысла в слухах о том, что Кастро, узнав о кровавых замыслах американцев, отомстил, приказав убить Кеннеди. Калифано считал, что Роберту Кеннеди тоже приходило это в голову. «Мне кажется, Роберт Кеннеди так непомерно горевал о смерти брата, потому что связывал его убийство со своими попытками уничтожить Кастро».
Синтию Томас еще больше, чем ее мужа, потрясла новость о том, что его карьера в Госдепартаменте окончена13. Она возмутилась куда сильнее, чем он. Из них двоих Чарльз всегда был фаталистом. Обоим им казалось, что это какая-то бессмыслица. Все восемнадцать лет его дипломатической службы его неизменно и восторженно хвалили послы, под началом которых он работал. А когда в 1969 году он вернулся в Вашингтон, пришли дурные вести. Поскольку он вовремя не получил повышения, его отправляли в отставку – «отчислили». «Какое-то нелепое решение, – вспоминала Синтия. – Чарльз был одним из лучших американских дипломатов».
Тогда, на заключительном этапе его работы в Госдепе, 25 июля 1969 года Томас отпечатал на машинке письмо госсекретарю Уильяму Роджерсу с последней просьбой: чтобы кто-нибудь проверил информацию, сообщенную Еленой Гарро. «Тщательная проверка ее утверждений, возможно, сведет их на нет, – писал Томас. – Если же их обнародуют без такой проверки, могут вновь вспыхнуть споры об истинных причинах убийства Кеннеди и будет потеряно доверие к отчету Уоррена»14.
В этом письме Томас, вероятно, впервые в официальном документе зафиксировал свои предположения, почему ЦРУ так упорно не желало до конца расследовать историю в Мехико: «Некоторые лица, фигурирующие в сюжете Елены Гарро, вполне могли быть агентами ЦРУ». Он не указал, кто именно мог оказаться агентом ЦРУ и как эти люди могли контактировать с Освальдом в Мехико.
Через месяц, 28 августа, отдел безопасности Госдепартамента переслал его письмо в ЦРУ; в сопроводительной записке разведуправлению предлагалось проверить эту информацию15. Ответ ЦРУ Госдепартаменту, датированный 16 сентября, предельно краток.
«ТЕМА: Чарльз Уильям Томас.
Отвечаем на ваше письмо от 28 августа 1969 года. Мы ознакомились с приложением и не видим необходимости в дальнейших действиях. Копии данного ответа направлены в Федеральное бюро расследований и в Секретную службу Соединенных Штатов»16.
Этот документ подписан главой отдела контрразведки ЦРУ Джеймсом Энглтоном и его заместителем Реймондом Роккой. Имя Энглтона ничего не говорило Синтии Томас, и несколько десятилетий спустя она утверждала, что и ее мужу, судя по всему, тоже. «Мы понятия не имели, кто такой Энглтон, – сказала она. – С какой стати?»17
В то лето Томас начал искать работу, и нелегкие безуспешные поиски привели его через два года к самоубийству. Эти поиски оказались куда тяжелее, чем ему представлялось, вспоминала Синтия. Когда предполагаемый работодатель спрашивал, почему он ушел из Госдепартамента, если ему так недолго осталось до пенсии, он вынужден был говорить правду: его выставили. Он пытался найти работу в правительственных структурах и даже в ЦРУ, но безуспешно, рассказывала Синтия. Она вспоминала, что Уин Скотт из Мехико вызвался «написать ему рекомендательные письма», но так этого и не сделал. Она поняла, что «Госдепартамент предпринимает усилия», чтобы помешать ее мужу найти работу на Капитолийском холме. Нехватка денег стала ощутимой почти сразу. У семьи не было больших сбережений. Супруги Томас с двумя малолетними дочерьми снимали в Вашингтоне дом. Чтобы у семьи были хоть какие-то деньги, Томас, дипломированный юрист, стал подрабатывать в муниципальном уголовном суде Вашингтона – адвокатом неимущих подсудимых. Ему платили по семь с половиной долларов в час. Гордость не позволяла ему просить знакомых, чтобы ему помогли найти постоянную работу, вспоминала Синтия.
Хотя Госдепартамент и ЦРУ отклонили его запрос о возобновлении расследования в Мексике, Томас пытался сделать это самостоятельно18. В конце 1969 года он пробовал отыскать Гарро. Та уехала из Мехико годом раньше, после скандала, вызванного ее публичными высказываниями о том, что левые интеллектуалы несут ответственность за подстрекательство мощных антиправительственных протестов, разразившихся той осенью; эти выступления были жестоко подавлены мексиканским правительством, в результате погибли сотни митингующих и случайных прохожих. В конце концов Томас отыскал Гарро в Нью-Йорке, где они с дочерью жили в страшной нужде.
Его написанные от руки заметки о телефонном разговоре с Гарро, подшитые в папку с надписью «Кеннеди», обнаруженную после его смерти в черном кожаном портфеле, показывают, что она не добавила ничего нового к той давней истории о встрече с Освальдом. Гарро была до безумия напугана. «Она пустилась в бега», явно боясь, что в Мексике ей угрожает опасность, писал Томас. «Твердила, что “они” снова придут за ней». По просьбе Томаса одна его нью-йоркская знакомая пригласила Гарро с дочерью на ужин; потом она писала, что «никогда не видела более запуганных людей».
12 апреля 1971 года, в день, когда Томас покончил с собой, выстрелив себе в голову в ванной на втором этаже19, ему пришли по почте еще три отказа в работе, один из них – из комитета Палаты представителей по иностранным делам. Его не взяли на должность директора по персоналу, сообщив, что предпочли человека помоложе. Он выстрелил в себя из пистолета, который еще в 1950-е годы купил как сувенир во время поездки на Кубу.
После смерти мужа в его портфеле Синтия нашла папку «Кеннеди», правда, об истинной ее ценности она тогда не подозревала. В папке были пожелтевшие газетные и журнальные вырезки о спорах вокруг выводов комиссии Уоррена. Чарльз Томас собирал статьи о Ричарде Расселе, который считал, что выводы комиссии ошибочны. Годы спустя Синтия Томас скажет, что она «абсолютно ничего не знала» о рассказе Гарро про Освальда и Сильвию Дюран. Это естественно, объяснила она, муж никогда не делился с ней секретными сведениями. «И он был прав. Работа в посольстве требует осторожности. Боже мой, это ведь относилось к убийству президента Кеннеди! Чарльзу нельзя было делиться этим с домашними».
После самоубийства мужа она начала собственную стоическую кампанию за его посмертное восстановление на дипломатической службе с выплатой жалованья и пенсии, доказывая, что он стал жертвой несправедливости со стороны кадровиков в Госдепартаменте. Во многом эта кампания была обусловлена бедственным финансовым положением семьи. 35-летняя Синтия осталась одна с двумя маленькими детьми, и все, что у нее было, это седан «плимут» 1967 года стоимостью 500 долларов и 15 тысяч долларов долга, в том числе 744 доллара 2 цента вашингтонской погребальной конторе за похороны мужа.
