Трейси Киддер - За горами – горы. История врача, который лечит весь мир
Отчасти ради того, чтобы отвертеться от утомительных хлопот по дому-лодке, которыми их норовил нагрузить отец, Пол и остальные дети записались чуть ли не во все кружки и секции, какие только могла предложить школа Эрнандо-Хай в Бруксвиле. “В вашей семье лежебок нет”, – как-то сказал я матери Фармера. “Негде лежать было”, – ответила она. В школе Фармер пользовался большой популярностью, особенно у девочек. Объясняется просто, сказала его мать: он их слушал. В выпускной год он был президентом класса и поступил в Университет Дьюка с полной стипендией.
К большому удивлению Фармера, как вспоминает Джинни, первый семестр он окончил вовсе не круглым отличником. Все было в новинку. Он впитывал настоящую культуру. Стал театральным критиком в студенческой газете, писал и об изобразительном искусстве. Когда газета поручила ему написать статью про спектакль, он впервые в жизни попал в театр. Тогда же он обнаружил, что на свете существуют богатые. В общежитии он познакомился с первокурсником Тоддом Маккормаком, сыном процветающего спортивного агента. Когда Маккормак распаковывал свои вещи, Фармер спросил его: “Зачем ты засунул рубашки в полиэтиленовые пакеты?” Одаренный мальчишка из маленького городка в Южной Флориде, он не привык принимать горячий душ, не имел ни приличной одежды, ни карманных денег, а в Дьюке некоторым его однокурсникам родители купили квартиры, чтобы они не жили в общежитии. Какое-то время он встречался с девушкой, державшей собственную лошадь в конюшне неподалеку от кампуса. Как большинство (60 процентов) учащихся, он вступил в студенческое братство и стал там директором по организации мероприятий. “Богатство сильно меня притягивало, – вспоминал он. – Чуть не затянуло”.
Был такой период в первые два года в Дьюке, когда некоторым членам семьи казалось, что Пи-Джей проходит традиционную американскую инициацию и скоро отвернется от родных. Как-то раз он приехал домой в рубашке Lacoste и высказался в духе, что, мол, не может носить нефирменную одежду. “Ну ладно, – отозвался Страж, – пусть наш фирменный Пел все-таки подраит днище”.
Однажды одна из младших сестер навестила его в университете. Во время завтрака с Пи-Джеем и его подружкой, девицей из обеспеченной семьи, сестра с живописными подробностями рассказала, как дома в заливчике она убила и выпотрошила беременную водяную змею, а из кожи смастерила шляпу “медузу” для Пола. Результат не разочаровал ее: подружка отодвинула несъеденный омлет, а Пи-Джей побагровел, пытаясь сдержать смех. Фармер вспоминал, как он как-то приехал из университета, а Страж открыл кузов своего ископаемого грузовичка, набитый бесполезным старым хламом, – навстречу им вылетело несколько ос, – и с саркастической усмешкой объявил: “Когда-нибудь, сын, все это будет твоим”.
К тому времени Фармер ушел из студенческого братства. Он написал им, что не может состоять в организации, где все белые. (“Я получил ледяной ответ”, – говорил он таким тоном, как будто до сих пор удивлялся подобной реакции.) Фармер научился ценить отцовское презрение к зазнайкам, его нежность к отщепенцам – умственно отсталым, с которыми он работал, малоимущим соседям по поселку на колесах, которые однажды подарили всем детям Фармеров копилки, сделанные из старых бутылок из-под отбеливателя, – его стремление подбросить денег тем, кто действительно беден. На последних курсах Пол приезжал домой все реже и реже, но не потому, что все еще хотел (если вообще когда-либо хотел) оставить позади старую жизнь ради новой, более благоустроенной. “Он должен был избавиться от влияния отца, – объясняла Джинни. – А дома его всякий раз возвращали к давно заведенному порядку”.
Все дети Фармера стремились завоевать одобрение отца. Но это давалось нелегко. Придешь домой с пятеркой за работу, а он спросит: “А кто-нибудь получил пять с плюсом?” Страж любил спорт. Братья Пола преуспевали во всех видах. Пи-Джей не имел успеха ни в одном. Но он старался. По семейной легенде, за тот год, что Пол занимался бейсболом, его единственный точный (по случайности) удар битой пришелся по голове сына тренера. В старших классах он пробовал теннис и бег на длинные дистанции и на соревнованиях так перенапрягался, что на финише его рвало. “Как вспомню, плакать хочется, – говорила Джинни. – Он так мечтал доказать отцу, что вот теперь он тоже спортсмен и отец может им по-настоящему гордиться”. На самом-то деле, по словам Джеффа, Страж постоянно хвалился успехами Пи-Джея – его отметками на экзаменах, его полной стипендией в Дьюке, – но только не в его присутствии: “Он безмерно гордился Пи-Джеем, но никогда не говорил ему об этом. Такой у него был характер – не желал, чтобы парень зазнался”.
Страж годами лелеял мечту: вот вырастут дети, обзаведутся семьями, все поселятся рядышком, и они с Джинни возглавят большой дружный клан. Вместо этого один за другим дети уходили из дома. Владелец земли рядом с заливом Дженкинс-Крик умер, участок купил округ, и Фармерам пришлось переехать. Они поселились в автофургоне на двух акрах соснового подлеска чуть в стороне от Стар-роуд в Бруксвиле. К этому времени с родителями жили только две младшие девочки, Дженнифер и Пегги. Свой новый дом они называли “Стар-роудской тюрьмой”.
“Леди Джин” нужно было снимать с якоря. Страж решил, что перегонит ее в другую гавань, дальше к югу. С собой он взял только Дженнифер. Его навигационные навыки нисколько не улучшились. Все так же он чихать хотел на сигнальные буи и вехи. “Он посадил лодку на мель, и мы провели там всю ночь, но снять ее так и не удалось”, – вспоминала Дженнифер. Утром отец объявил: “Мы просто сожжем ее прямо здесь”. Страж сказал, что устроит лодке погребение в море – по обычаю викингов. “Чтоб никто в ней больше не жил”, – добавил он. Тогда они с Дженнифер собрали с лодки все, что могло пригодиться, в основном книги и фотографии, погрузились на спасательную шлюпку “Мини-Джинни” и на веслах дошли до порта. Пока они покупали бензин для викингских похорон, по пристаням прошел слух о сумасшедшем плане Стража, и один человек остановил их: “Не делайте этого, вы же погибнете. Кроме того, я бы забрал ваш мотор”. Он стащил “Леди Джин” с мели и отбуксировал ее в порт. Но на суше Страж все-таки устроил семейной лодке погребальный костер.
Оглядываясь назад, Дженнифер говорила, что у брата Пола было немало общего с отцом. Больше всего, по ее мнению, сходство проявлялось в том, что оба, поставив себе цель, ни за что не отступали. Отец считал, что способен побеждать стихии. Ничего, никого, никогда не боялся. “Только один-единственный раз я видела, как его броня дала трещину, – тем утром, когда он решил сжечь лодку. Все шло наперекосяк. Лодка выброшена на берег, дети покидали дом, и не было больше у него хороших помощников”.
Он умер через несколько лет, в июле 1984 года, играя в дворовый баскетбол. Ему было сорок девять, и на вид он казался здоровым. По-видимому, это был инфаркт.
Телефон не сделал людей добрее. Узнав, что он принят в Гарвардскую медицинскую школу, Пи-Джей позвонил из Гаити домой обрадовать родителей, а Страж отмахнулся: “Да знали мы, что ты туда попадешь”. Это правда, что временами их отношения были непростыми.
К тому времени, когда Страж умер, у Фармера была постоянная девушка. Она поехала с ним во Флориду вскоре после похорон. Они гостили в “Стар-роудской тюрьме”. Полуразвалившийся отель “Синяя птица” все еще был припаркован неподалеку, и Фармер, заглянув в автобус, нашел там старые книги и письма. Его девушка отошла ненадолго. Впоследствии она вспоминала: “Когда я вернулась, Пи-Джей сидел на месте водителя и держал в руках письмо, которое отец написал ему, когда он поступил в медицинскую школу. Там было что-то в духе: я просто хочу сказать, что очень горжусь тобой. Пи-Джей рыдал”.
Глава 6
Старые товарищи по колледжу вспоминают молодого человека, который легко завязывал приятельские отношения как со студентами, так и со студентками. Друзей у него было великое множество, и он обладал фотографической памятью на детали жизни каждого. Он мог спросить, как дела у твоих родственников, а ты даже не помнил, что говорил ему о них. Если ты шел с ним обедать в кафе на кампусе, то и за полчаса мог не добраться до столика: ему надо было остановиться и поболтать с разными знакомыми. Он любил заниматься в компании, но если ты с ним оставался допоздна, то неизбежно чувствовал, что у него все получается легче, чем у тебя. Зато потом он мог начать бросаться едой или гримасничать и снимать свое лицо на ксероксе, а потом вы вместе шли через спящий кампус, громко распевая песни из “Звуков музыки”: “Капли дождя на розах и усики котят…”
После первого семестра Фармер стал учиться на “отлично”. Одно лето и осенний семестр он провел в Париже. Он отправился туда практически без денег и без договоренности о работе и нашел там франко-американскую семью, которой помогал с домашними обязанностями и с детьми в обмен на еду и жилье. Мать каждую неделю присылала ему пять долларов, и на них он ходил в театр. В свои выходные дни он участвовал в политических демонстрациях. “Сегодня суббота, – говорил хозяин дома. – На какой демонстрации ты побывал?”
