Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова
Есть в государстве, понятное дело, свои ученые-землепроходцы. Держатся поодаль, как раз там, где айсберг готовится обвалиться, или в трещину стараются клюв просунуть, или так просто по снежной равнине идут вразвалку, или спят, уткнувшись в снег головою. В одиночку всякая живность пугливее. Подходишь – не теряя достоинства, покажет черную спину. Прибавишь шагу – чихнул на возраст и ученое звание, ложится на белое брюхо и, быстро-быстро работая веслами-ластами, скользит по снегу поближе к стае. Вместе со всеми не страшно.
В разгар лета – в середине декабря молодежь получает наконец долгожданные черные фраки. И все государство ускоренным маршем направляется к морю. Там одетые с иголочки птицы ныряют со льдины в синюю воду. Кончилось детство. Теперь уже сам лови рыбу, кальмаров и не спи, когда появится прожорливый леопард…
В конце марта, когда пурга начинает свистеть в трещинах айсбергов, у Хасуэлла появляется первый пингвин-разведчик. Зима. Через месяц все государство пингвинов собирается на лед к родному острову. И все повторяется сначала, как тысячи лет назад. Жених выбирает себе невесту. У молодой пары появляется одно-единственное яйцо. А морозы – пятьдесят градусов и пурга – соседа не видно. Попробуй уберечь одно-единственное. Берегут. Яйцо лежит на лапах и сверху прикрыто складкою живота. Надо пройтись – идет вместе с яйцом. Яйцо величиною с очень большую картофелину, и путешествие, даже недальнее, – дело совсем непростое. Если надо идти кормиться – яйцо забирает супруг. Море-столовая зимой отодвигается далеко. Два километра пингвиньего хода в час – через сутки будешь у моря. В самую лютую стужу высиживают, а вернее сказать, выстаивают «императоры» одно-единственное яйцо. Чуть проморгал – покатилось, треснуло от мороза, или соседка, давно уже потерявшая свое кровное, хватает чужое яйцо. Попробуй отнять – драка! Что с возу упало – то пропало. Теперь одна надежда – «усыновить» чужое яйцо. Такая возможность есть. Пятнадцать тысяч соседей – кто-нибудь всегда зазевается.
В самое лютое время появляется новый абориген Антарктиды. Совсем голый. Смирно сидит на лапах у матери, прикрытый складкою живота. Потом первые шаги по земле. А мороз по-прежнему сорок и пятьдесят. И пурга. Пуховые шарики сбиваются в кучу. Взрослые тут же, около «детского сада», прикрывают от ветра, всегда готовые накормить. Тут уж не разобраться, где свой, где чужой. Кормят любого, кто просит. Детская смертность в государстве сплошных «императоров» очень большая. Более половины птенцов не доживают до черного парадного фрака. Тут даже и заболеть очень опасно. Чуть ослаб – смерть к тебе опускается сверху на больших крыльях. Поморник. Схватил – поминай, как звали пингвина.
Очень забавная птица. Однако не думайте, что встретишь их в Антарктиде на каждом шагу. На две тысячи километров ледового побережья – всего три государства пингвинов. Мирянам повезло, в любое время иди и любуйся: пятнадцать – двадцать тысяч птиц почти у порога.
* * *Как грачи, многочисленны в Антарктиде пингвины адели. Они забредают иногда в гарнизон «императоров». Мечется суетливый школьник-мальчишка между спокойными и сановитыми людьми. Надоест всем. Получив пару щипков, убегает в свою колонию. Адели селятся на каменных островах и появляются только весною, когда камни приятно греют замерзшие лапы. Можно строить гнезда из камешков, можно класть яйца. Появились адели – значит, пришла весна в Антарктиду.
Трое австралийцев на станции Моусон сгорают от нетерпения – русские прилетели!
«Император» покидает государство только по великой нужде – надо идти кормиться. Адели постоянно бродят вдоль побережья просто из любопытства. Незнакомый предмет – несутся к нему сломя голову. Иногда идут, тио покачиваясь. Если посмотреть вслед – точь-в-точь старушки на богомолье бредут. Забегают адели на летную полосу – глянуть на самолеты. Ходили в поселок. Но собаки в Мирном их кое-чему уже научили. Теперь обходят Мирный сторонкой. Приход корабля – большая сенсация для пингвинов. Снимаются целым лагерем, подходят к самому борту. Непременно попытались бы забраться на борт, но слишком круто и высоко.
На елке у нас аделька, нареченный Парамоном по случаю Нового года, очень быстро заскучал по родной Антарктиде. Под елкой сделали для него что-то вроде загона. Полчаса, изредка протестуя, слушал Парамон стук тарелок и музыку. Потом, когда в комнате стало жарко, поплыл к потолку синий табачный дым и открыли бутылки с духовитым напитком, Парамон решил бежать из неволи. Чуть-чуть не повалил стол вместе с елкой. Вынесли Парамона. Раскрыл клюв, жадно глотает воздух. Пустили. Полминуты соображал, потом хватил курсом на север. Бежит. Упадет на брюхо, гребет лапами, потом снова бежит.
– Ну, будет теперь рассказов на островах Хасуэлл…
Вот так выглядят в Антарктиде жуткие трещины.
В новогоднюю ночь было много хороших тостов. Кто-то предложил выпить и за пингвинов. Забавные птицы делают пребывание человека в пустыне менее тяжким. Человек видит рядом с собою жизнь. А это очень много значит для человека.
Шестеро за столом
Кают-компания четыре раза собирает нас вместе: завтрак, обед, ужин, кино.
Приходим мокрые от пота и снега. Вешаем на крюки кожаные доспехи – и за столы. Шесть человек за столом. Рождается что-то вроде застольной дружбы.
Вот первый застольный товарищ Вася Кутузов. Он повар. И, как все повара, за стол почти не садится:
– Ну как, ребята?..
Это значит – Вася знает сегодня цену котлетам и пришел пожинать лавры. Но ребята настроены пошутить:
– Вась, а ну покажи подошву?
Доверчивый Вася поднимает сапог.
– Ну, так и знал, подошву сготовил. Разве это котлеты!
Большей обиды нельзя придумать. Вася со стуком бросает ложку и уходит на кухню. Сейчас на кухне будет громкий, на всю столовую, разговор о том, какие хорошие ребята были на дизель-электроходе «Обь». Что ни сготовишь – все хорошо. Васю Кутузова уговорили остаться в Антарктиде, когда пришел на «Оби» в качестве главного кока. Вася отпустил шикарную бороду и, когда снимает халат, очень похож на попа из небогатого деревенского прихода. Его искренне любят, и шутят потому только, что надо над кем-то и пошутить.
У повара ко мне особое отношение. Обязательно сядет рядом, поставит пару компотов:
– Пишешь?
– Пишу, Вася.
– Да-а… Я вот тоже пару мемуарчиков жене написал…
Вася приготовил два письма для жены. Но хочется ему как-нибудь по-особому назвать описание антарктической жизни. Тут и подвернулось словцо – «мемуары».
– Ты мне скажи, тезка, как это сделать, чтоб принимали в газету заметки? Чтоб написал, и сразу приняли?..
Вася признается: уже три раза, возвращаясь из плавания, робко ходил в газету.
– Понимаешь, прочтут – и «Нет, не подходит». Ты, говорят, просто пиши, не по-газетному…
Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол пару компотов и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.
* * *Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Неловко ходить со Звездой в Антарктиде. Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.
Три дня назад мы летели с ним вглубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями:
– Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…
– Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?
Долго добросовестно вспоминает:
– 26 августа 1943 года. Бомбил родной город. Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец.
Рисунок Василия Пескова.
Захожу в пике – в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами…
Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: езжай! Подхожу к дому – ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое, в окопе в саду отсиделись.
– А тут, в Антарктиде, были трудные дни?
– Конечно, были… – Глядит в окошко. Под крыльями – поземка. – Были. У кого их тут не было…
* * *Третий за нашим столом Ильяс Белялович Абушаев.
– Ильяс Белялович, вы, наверное, опять приедете в Антарктиду?
– Может, приеду, может, нет. Мне все равно работать – что в Мирном, что в Монино.
В Монино под Москвой у Ильяса семья. Он работал бульдозеристом. Позвали в Антарктиду работать. Поехал. И ездит уже четвертый раз.
