Владимир Хрусталев - Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова
Весь твой мальчик Миша.
P.S. Благодарю за книгу «Русский барин».
ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 20. Л. 103–115 об. Автограф.
Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой
6–7 июля 1915 г. – Глембочек.
Моя душечка родная и дорогая Наташа, только что приехал курьер и привез твое милое письмо, за которое я тебя крепко обнимаю и нежно целую. Только, конечно, оно не длинное, но в этом никто не виноват. Теперь я объясню тебе все, что произошло с тех пор, как я тебе писал последний раз. – [Я.Д.] Юзефович и я решили, что для пользы дела, лучше всего будет мне съездить к Верховному [главнокомандующему], поговорить с ним лично и сказать ему, что дивизию необходимо поставить в резерв где-нибудь в России ввиду того, что с 1 декабря она непрерывно в работе. Кроме того, я во всяком случае хотел выхлопотать себе отпуск на 6 недель, т. к. чувствую себя неважно – большая у меня слабость и ужасная вялость, я всячески борюсь против этого, но ничего не могу с собой сделать. В те дни, мою дивизию изъяли из передней линии, хотели дать полкам отдых, расположив их в окрестности Тлустэ. Мой отъезд был назначен на 2 июля. Но не тут-то было! 1 июля противник переправил довольно большие силы на левый берег Днестра восточнее нас и повел наступление на небольшие наши части. Мы получили приказание туда идти, что и сделали 1-го к вечеру. Со 2-го по 5-е 1 бригада была все время в тяжелых боях и понесла тяжелые потери, офицеров убито 4, ранено 4, без вести пропал 1, а всадников убито 20, ранено 130. Ужасно жалко Соколовского, такой был жизнерадостный и великолепный офицер. Моя 2 бригада (полк[овник] Хагондоков) находится в бою с 3-го числа на другом участке и продолжает еще там находиться; у них уже 6 офицеров ранено, из них четверо тяжело.
Забыл сказать, что 1 бр[игадой] командует Ларька [Воронцов-Дашков] (очень хорошо), т. к. Багратион еще находится в отпуске и возвращается на этих днях, т. е. не позже 12 числа. К тому времени, даже раньше, я надеюсь, что эти бои здесь на нашем берегу Днестра закончатся, дивизия будет снова отведена немного назад (в резерв), и тогда я немедленно же выеду в Ставку, а оттуда домой. Боже мой! Как я соскучился и устал так жить, т. е. без тебя, моя нежная Наташечка, вот уже более шести недель, как мы не виделись, для меня это просто пытка не быть с тобой. – На нашем фронте здесь, с нашей стороны порядочные силы сосредоточены и идут серьезные бои, но т. к. это происходит, где-то очень далеко, поэтому никто не придает особого значения этой операции. Потери большие. Ужас сколько встречаешь несчастных раненых, и какие бывают тяжелые поранения. На днях видел, как перегружали одного раненого штабс-ротмистра Киевского гусарского полка, который был ранен в живот, – из автомобиля в двуколку. Мы, проезжая мило, остановились, он был очень бледен, я с ними не был знаком, но видел, как он на меня посмотрел, и наши глаза встретились. Вчера я видел начальника той же дивизии и спросил его о здоровье того офицера и узнал, что бедняга умер; и какое бесчисленное количество несчастных людей гибнет ежеминутно и страдает. – Бой в воздухе, который мы видели в Тлустэ 24 июня в 8 ч. вечера между немецким аэропланом и нашими двумя (картину, которую забыть никогда нельзя), я описывать не стану, а расскажу при свидании. – Не понимаю, что делается с моей рукой, прежде, когда я старался, то все-таки почерк становился немного лучше, теперь же я совершенно не могу писать, также и гимнастику не могу делать, не могу заставить себя работать, нет ни энергии, ни малейшей силы, почему это так я не могу понять, но думаю, что это происходит от анемии или от нервов, во всяком случае это крайне неприятное состояние.
7 июля. – Я вчера не получил от тебя телеграммы и до сих пор еще ее нет. Письмо это будет короткое, но мне не хочется задерживать курьера, а писать много не успел эти дни ввиду того, что очень мало находился у себя и все больше в поле и в других штабах, а именно в 9-й и 12-й кавалерийских дивизиях. Ген. [П.Н.] Краснов, командир 3 бригады, на этих днях назначен начальником 3-й донской каз[ачьей] див[изии] – он сегодня уезжает к месту нового служения, очень жалко его терять, он замечательный офицер. Юзефович временно принял 3 бригаду, т. к. другого заместителя у нас нет, а бригада находится в бою и там требуется хороший и опытный начальник. – Вера Михайловна [Юзефович] недавно приехала в Петроград, она что-то захворала тут и потому уехала. – Очень надеюсь, что твоя ножка теперь поправилась, массаж все-таки надо продолжать делать, пока нога не перестанет отекать. Не расстраивайся из-за детей, а если Miss Rata надолго тобою отпущена в отпуск, то можно было бы ее кем-нибудь временно заменить, хотя крайне неприятно иметь в доме новое лицо. – Так хочется мне скорее, скорее приехать домой, я надеюсь, что через несколько дней нас выведут из боевой линии и тогда возможно будет выехать отсюда. – Последнее время читать совсем нет времени, «Le Disciple» еще не кончил. Следующим номером буду читать «Русский барин». Ужасно досадно, что ты опять страдаешь от сенного насморка, бедняжка моя, разве больше у тебя нет того средства в стеклянных трубочках? – (Вышла вся письменная бумага, а на этой писать совсем нельзя, ты мне забыла прислать; в прошлом письме я просил тебя). – То, что ты мне пишешь о Ландыше (имеется в виду великий князь Дмитрий Павлович. – В.Х.), т. е. что ты его нежно, нежно любишь, и также ты пишешь, что он приезжает к тебе, потому что ты ему нравишься, и что он совсем находится под твоим шармом, а, кроме того, ты говоришь, что победить такое сердце, это очень и очень много. – Я думаю, что если ты хоть немного вникнешь в смысл тех нескольких фраз, которые ты мне написала, ты сама хорошо поймешь, как больно ты мне сделала этим, и, к сожалению, теперь я убеждаюсь все больше и больше, что я был прав, когда сказал тебе, что твое чувство и любовь изменились ко мне и нет и не будет того острого и цельного чувства, которое было раньше, а вот у меня это чувство к тебе, совсем сохранилось прежнее. – Да, грустно, грустно на душе у меня, я всегда как-то верил твоему чувству абсолютной любви ко мне, еще больше, чем своему, и никогда не думал, что оно могло измениться. Ты мне, может быть, скажешь, что это пустяки, что это не так, нет Наташа это не пустяки и это так! – Теперь мне надо кончать и идти завтракать, а затем Коноплеву ехать надо. Так надеюсь, что писать больше не надо будет, по той причине, что я сам в скором времени приеду к тебе в милую Гатчину. Целую Тату и Беби, и если гости еще у тебя, то шлю им сердечный привет. – Будь здорова, моя дорогая прелестная Наташа, да хранит тебя Бог. Горячо обнимаю тебя, целую и ласкаю.
Весь твой Миша.
P.S. Благодарю за фотографии.
Снималась ли ты в Москве и Петрограде, ты мне ничего не пишешь, а также ты ни слова не сказала мне о моем длинном письме.
М[ихаил].
ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 20. Л. 117–125 об., 126. Автограф.
Великий князь Михаил Александрович – Николаю II
19 декабря 1915 г. – Брасово.
Дорогой Ники,
После разговора с тобой в Царском [Селе] о деле [А.А.]Братолюбова, я разрешил последнему приступить к работам и сообщать мне секретно об их ходе.
Вчера я получил записку, в которой описано сделанное Братолюбовым за первую неделю работ; в этой же записке он испрашивает 2 500 000 американских долларов на расходы по их производству (записку прилагаю).
Получение указанной суммы может быть предоставлено или одному Братолюбову или вместе с ним его сотруднику – академику Бергольцу, которого ты знаешь.
Если ты согласен на выдачу просимой суммы, подпиши один из посылаемых рескриптов или на имя военного министра, или министра финансов, я не знаю точно, кто из них выдает военным кредитом.
Посылаю письмо с лейтенантом [Л.Л.] Жираром, который знаком с Братолюбовым и в курсе его дела. (С ним собирается ехать сам Братолюбов.)
Я полагал бы учредить строжайший контроль в расходовании сумм, отпускаемых Братолюбову, из членов Государственной Думы, о чем по возвращении в Петроград поговорю в первых числах января с бывшим товарищем председателя кн. [В.М.] Волконским.
Посылаю на твое усмотрение записку и рескрипты, ввиду того, что ты, как по собственному желанию, так и по моей просьбе, освободил меня от денежной части дела, контроль над которой может быть передан, как я сказал выше, Гос. Думе или иному учреждению по твоему назначению.
Здешний чудный воздух и благоприятная погода подкрепляют мое здоровье. Надеюсь, здоровье Алексея поправилось. Желаю тебе всего лучшего и крепко тебя обнимаю.
Сердечно любящий тебя Миша.
ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1301. Л. 146–147 об. Автограф.
Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой
26 февраля – 8 марта 1916 г. – Каменец.
Моя дорогая душечка Наташа, вот уже девять дней, как мы расстались и, к сожалению, совершенно зря, ввиду того, что здесь я живу уже семь дней, выжидая, когда, наконец, подготовят мне подходящее помещение в Копыченцах. Я в этом вопросе не виноват, потому что все кругом знали о предстоящем моем отъезде на позицию, а, кроме того, мне и в голову не могло прийти, что помещение для меня не подготовлено. Мне страшно досадно, что целая неделя прошла совсем зря, когда мы свободно могли бы ее провести дома. Вяземский отсюда выехал в день же приезда, чтобы там все подготовить, а я рассчитывал выехать на другой же день. Но не тут-то было! Оказалось, что в том местечке огромное количество частей, госпиталей (или лазаретов) и штабов и что, таким образом, не оказалось ни одного свободного дома. Юзефович туда также отправился вслед за Вяземским, ну, и теперь это дело наладилось и, кажется, завтра вечером можно будет отсюда уехать. Поедем мы на Гусятин к генералу Щербачеву, т. е. в штаб VII армии, – мой корпус находится в VII арм[ии], а не в IX. А из Гусятина мы прямо поедем в штаб 2-го кавалерийского корпуса – в Копычинце.
