Леонид Емельянов - Под прицелом войны
Намаявшись днем, ночью в холодном урочище я спал как сурок, не ведая, что происходит вокруг. А война шла своим чередом, оставляя за собой новые следы. Обследуя позднее ближайшие окрестности, мы наткнулись в лощине, на восточных подступах к деревне, на большие запасы снарядов и мин. Они горками лежали возле земляных укрытий для орудий. А чуть севернее, на склоне, у цепочки свежевырытых окопов валялись россыпи патронов и стреляных гильз. Сам склон местами был, видимо, минирован, поскольку даже после прохода наших саперов здесь однажды случился взрыв под колесами трактора.
Самое интересное, что окоп и два земляных укрытия оказались вырытыми прямо под окнами нашего дома. Как и в лощине, брустверами они смотрели в сторону Каспли. Противоположная сторона оставалась открытой для въезда военной техники.
Вместе с несколькими малолетками я двинулся было к северной, самой любимой детьми, плоской части пригорка, на которой виднелись какие-то незнакомые предметы, но был остановлен мужским окриком: «Сейчас же вернитесь! Наткнетесь, дуралеи, на гранату или еще на что-нибудь. И кишки вон!»
Кишки терять никому не хотелось, и мы послушно удалились.
Рядом с полем, на которое нас не пустили, прямо у обочины дороги, ведущей через Мокрушино и Агапоново в Касплю, еще некоторое время валялись неисправные повозки, колеса, части каких-то прицепов, лошадиной сбруи. Чуть в стороне сиротливо уткнулся в землю разбитый мотоцикл с коляской. И среди этого транспортного кладбища были разбросаны кучи окровавленных бинтов и выпачканной в кровь ваты. Здесь явно трудились чьи-то санитары.
Все мало-мальски полезное в хозяйстве из этого хлама растащили вскорости по домам жители. Только остатки запачканных в кровь перевязочных средств, разносимые ветром, все еще цеплялись за выступающие стебли жухлой травы и редкие ивовые кустики. На сером фоне земли они выглядели, как комья подтаявшего весной снега. Но на дворе стоял сентябрь, вступала в права осень. Грязные бинты и вата, кстати, тоже недолго провалялись, пошли в дело. Кто-то решил, что они еще вполне могут послужить после стирки. В нормальной жизни такое трудно себе представить. Но в те годы случалось всякое. В ход шла даже окровавленная одежда. Народ-то ходил в лохмотьях. Не меньшим спросом пользовались цинковые емкости из-под патронов, крупные гильзы и колючая проволока, которая годилась и на ограду, и на гвозди. Даже каски использовались в качестве посуды для кур, собак и кошек.
Запреты запретами, но любопытство у детей побеждало. На западном краю деревни, на месте сожженного соломенного сарая, среди кучи легкого серого пепла мы с двумя местными мальчишками обнаружили два обгоревших трупа. Рядом с ними – автоматы ППШ с надорванными по краям патронными дисками. Выходит, боезаряды стреляли уже сами по себе. От жары.
Что это были за люди и как оказались в соломе, уже не ответит никто. Судя по оружию – наши бойцы и, как предполагали старшие, разведчики. Но почему дали себя сжечь, имея в запасе патроны – загадка. Истину унесли с собой немцы.
Прокатившийся по окрестным полям вал войны оставил многочисленные свидетельства героизма наших людей. В моей памяти жива трагедия неизвестных танкистов вблизи соседнего села Остье. На восточной окраине его находилась красивейшая березовая роща. Поодаль от нее в направлении деревни Птушки лежит извилистая лощина, хорошо просматриваемая из березовых зарослей. По ней осенью 1943-го года пытались прорваться три наших легких танка (мы между собой называли их танкетками). И все были расстреляны немецкой батареей, укрытой среди березняка. Борта машин были буквально прошиты бронебойными снарядами насквозь.
Я видел собственными глазами эти ужасные дыры с развороченными на выходе рваными краями, и дрожь пробегала по телу. Шансов уцелеть у танкистов не было! Мертвые эти танки, вокруг которых летом колосились хлеба, несколько лет простояли в поле, потом куда-то исчезли. Видимо, подобрали военные.
Со временем стали всплывать и другие героические события. Оказывается, всего в семи километрах от нашей деревни в 1942-м году погиб знаменитый партизан – Герой Советского Союза Владимир Куриленко. До войны он учился в той же Касплянской школе, которую потом закончил и я (учительницей математики в младших классах работала тогда и его мама). В тот роковой для него день он вместе с напарником пустил под откос свой пятый по счету эшелон с вражескими войсками и техникой. На уже упоминавшейся железнодорожной ветке Смоленск – Витебск. Возвращаясь после операции в отряд, сделали остановку в деревне Саленки и попали в засаду. С помощью гранат и автоматов парнишкам удалось прорвать кольцо окружения вокруг хаты. Но при отходе Володя получил пулю в живот. И скончался, немного не доехав на телеге до партизанской базы.
От своих товарищей по Мало-Дубровской семилетней школе я узнал и такую историю. В 42-м или в начале 43-го года восточнее наших деревень в тыл к немцам ночью была заброшена на парашютах группа наших разведчиков. Один из них, кадровый военный, офицер (полковник либо подполковник) приземлился вдалеке от места назначенного сбора и остался один. Пришел в деревню Ивлево, где некоторое время укрывался в семье Кичевых и искал выход к партизанам. И нашел-таки их. Возможно, это был уже хорошо известный по борьбе с карателями и полицаями отряд Ерохина.
Уходя от Кичевых, их временный сожитель оставил свой московский адрес и именные часы. Обычно такие вещи разведчики не берут с собой, но они у него почему-то были. Попросил передать после войны родственникам, если с ним что-нибудь случится.
В одном из боев он погиб. Сын Кичевых Алексей, с которым мы вместе учились, окончив десятилетку, поехал поступать в Московский горный институт, нашел там квартиру разведчика и передал часы. У того тоже был сын примерно такого же возраста. Учился в физкультурном институте. Парни подружились и несколько раз приезжали в наши края. Разыскали и могилу партизана. Вот такие, оказывается, случались невероятные находки своих близких с обретением новых друзей.
А к Смоленску немецкие бомбардировщики продолжали рваться и после освобождения. Но небо над городом было защищено уже гораздо надежнее. Откуда-то из Приднепровья по налетающим самолетам били наши зенитки. Слышны были их характерные звонкие хлопки, а спустя мгновения в небе вспыхивали дымные с оранжевыми проблесками фонтанчики.
С наступлением темноты по небу начинали шарить лучи прожекторов, выискивая воздушных пиратов. Попасть в их перекрестие означало почти неминуемую гибель. Редко кому удавалось вырваться из светового плена. В белых прожекторных лучах самолет искрился серебристой птичкой и был виден как на ладони. Стрелять по нему можно было теперь прицельно.
Один из немецких самолетов подбили, когда я стоял в толпе деревенских зевак. Он еще пытался дотянуть до своих, очень медленно, с каким-то неестественным, прерывистым гулом двигаясь в сторону Витебска.
– Гуу! Гуу! Гуу! – натужно доносилось с неба. Воздушный корабль перемещался как бы рывками. Над фюзеляжем светилось небольшое пятнышко пламени, которое постепенно разрасталось в размерах. Так продолжалось километров двадцать. За деревней Волоковая, центром нашего сельсовета, огонь охватил уже значительную часть машины. Она врезалась в землю и взорвалась.
Здесь я должен прервать свой рассказ, чтобы сделать весьма важную вставку.
Работая в Академии наук Беларуси, я неожиданно узнал, что мой старший коллега доктор биологических наук В. Л. Калер – один из тех, кто защищал тогда от воздушных налетчиков смоленское небо. Надо ли говорить, как я обрадовался этому открытию и сколько часов мы провели за беседой! Привожу из нее самое существенное.
«Всю зиму 1943–1944 годов фронт простоял в 26 километрах западнее Смоленска. Вражеская авиация вела активную разведку расположения, перемещения наших войск и их снабжения через Смоленский узел, поэтому в зоне ответственности нашего полка находились одиночные самолеты разведчики. Небольшие группы пикирующих бомбардировщиков Юнкерс–87 пролетали для атаки мостов, переправ, наблюдательных и командных пунктов. Тревоги следовали одна за другой и днем, и ночью. Расчеты настолько выбивались из сна, что номера иногда засыпали, стоя у орудия.
Но главным вниманием немецких ассов пользовался Смоленский железнодорожный узел. Перед наступательными операциями 1944-го года он обеспечивал переброску войсковых ресурсов между различными фронтами, а также их материальное снабжение на западном направлении. Через Смоленск проходили эвакогоспитали с ранеными фронтовиками. Этот узел работал на победу непрерывно. Немцы знали ему цену и уже с начала мая начали массированные, по 150–200 самолетовылетов за одну ночь, атаки на этот стратегически важный объект.
У зенитчиков для борьбы с фашистской армадой была разработана система огневого купола под названием “Шапка”. Верхний слой “Шапки” обеспечивался огнем 48-и орудий нашего полка. Каждое из них выпускало через интервал в три секунды девятикилограммовый снаряд, конус разлета осколков которого составлял 200 метров. В среднем слое “Шапки” работали 37-и миллиметровые пушки, а в нижнем – крупнокалиберные пулеметы ДШК.
