Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть
Вслед за каретой государя к Михайловскому дворцу подъезжает карета брата царя — великого князя Михаила Николаевича. Государь и его брат в который раз пытаются (безуспешно) примирить великую княгиню с тезкой Екатериной Михайловной.
В парадной гостиной сервирован чай. Последний чай в жизни государя.
14.00. Екатерининский канал.
Метальщики заняли свои места на Екатерининском канале.
И Перовская рассказывала потом, как метальщик, студент Гриневицкий, «проходя мимо нее, уже направляясь к роковому месту, тихонько улыбнулся ей чуть заметной улыбкой... Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой».
Как и Фроленко. Радостная смерть, завораживающие объятия террора.
«И жертву жертвой не считать, и лишь для жертвы жить», — писал декабрист Александр Якубович, собиравшийся убить отца Александра II.
Но свои места на канале заняли только три метальщика. Исчез тот, кто должен был встретить карету первым — рабочий Тимофей Михайлов. Он «почувствовал, что не сможет бросить бомбу и вернулся домой, даже не дойдя до места». Теперь первым номером оказался Рысаков.
Н. Рысаков: «Около двух часов я был на углу Невского и канала».
Пока метальщики занимали свои места, Перовская через Казанский мост перешла на противоположную сторону Екатерининского канала, «где и была во время обоих взрывов».
С той стороны узкого канала она ждала развязки. Зритель грядущей крови.
14.10. Михайловский дворец.
Государь прощается с великой княгиней Екатериной Михайловной. Видимо, разговор опять не получился. Великий князь Михаил Николаевич остается.
14.15. Александр II вышел на пандус к карете. Садясь в карету, приказал кучеру: «Той же дорогою — домой».
Карета повернула на Екатерининский канал. За ней повернула пара саней с Дворжицким, капитаном Кохом и полицейскими. Кучер хлестнул лошадей, и вновь понеслась карета по мостовой — слева канал, решетка вдоль канала и узкий тротуар, прилегающий к каналу. Справа — стена сада Михайловского дворца и тротуар вдоль стены сада.
Людей мало... Мальчик несет большую корзину с мясом, два молоденьких подмастерья тащат диванчик; за ними идет какая-то молодая женщина...
В это время от Конюшенного моста навстречу карете по тротуару быстро шел совсем молоденький, белобрысый, маленький в черном пальто человек. В руке у него — белый узелок с коробку конфет ландрина. Это — бомба, завернутая в белый носовой платок. Он размахнулся...
Н. Рысаков: «Я, после минутного колебания, бросил снаряд. Направлял его под копыта лошадей в том предположении, что его разорвет под самой каретой... и взрывом меня отбросило к решетке».
Оглушительный взрыв... карету закрыло облако белого дыма... Дым рассеялся. Царская карета успела проскочить. Бомба разорвалась сзади. Взрыв разбил только заднюю стенку экипажа. Императорский поезд — карета и сани — остановились... Один из терских казаков лежал мертвый позади кареты. Другой казак, сидевший на козлах возле кучера, контуженный, склонился, судорожно хватаясь за воздух. На тротуаре бился на земле и стонал умирающий мальчик, рядом валялась его большая корзина с мясом. В нескольких шагах от него стоял, привалившись к решетке, изнемогая от боли, раненный прохожий, и на земле корчился и пытался встать раненый городовой.
Уличная картина, доселе неизвестная в Петербурге.
И в следующее мгновение Рысаков бросился бежать прочь, громко крича:
— Держи! Держи! — будто ловил преступника. Так Рысаков придумал скрыться. Но за ним уже гнались. Какой-то рабочий на его пути ловко бросил свой лом ему под ноги. Рысаков споткнулся, упал, на него набросились. Его держали крепко, пригнули голову — он сидел на карточках, прижатый к земле.
Но Рысаков, видно, увидев в собравшейся толпе сообщника, крикнул громко: «Скажи отцу, что меня схватили!»
У него вынули из-под пальто пистолет и кинжал.
Как только карета остановилась, император отворил дверцу и с помощью казака вышел из кареты. Полковник Дворжицкий уже выскочил из саней, бросился к царю.
«Государь перекрестился; он немного шатался — в понятном волнении. На мой вопрос государю о состоянии его здоровья, он ответил: «Слава Богу, я не ранен». Видя, что карета государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец» (Дворжицкий).
Дворжицкий слышит крик Рысакова, обращенный к толпе, и понимает, что здесь рядом есть еще кто-то и, конечно же, с бомбой.
Он просит царя немедля уехать с канала. Понимает это и кучер — просит о том же.
Дворжицкий: «Кучер Фрол тоже просил государя снова сесть в карету и ехать дальше». (Поврежден лишь задок кареты, и оказалось, карета может ехать! — Э.Р.)
Понимает, конечно, все это и государь, но...
Дворжицкий: «Но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегавшему к Екатерининскому каналу... Государь следовал по тротуару; влево от него — я, позади — казак, бывший на козлах экипажа, и четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Они окружали государя. Пройдя несколько шагов, царь поскользнулся на булыжнике, но я успел его поддержать».
Царь направлялся к Рысакову.
Рысаков находился метрах в десяти от места взрыва; его держали четыре солдата и начальник царской охраны капитан Кох.
Стоявший на тротуаре жандармский подпоручик, не сразу узнав царя, спросил; «Что с государем?», на что император, подходя к Рысакову, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот...» И показал на убитого казака и умиравшего мальчика.
И Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?
Царь подошел к Рысакову.
Узнав от него, что тот мещанин (наконец-то не дворянин!), государь сказал с облегчением: — Хогош! (Он грассировал.) И, погрозив Рысакову пальцем, пошел к своей карете по панели.
Полковник Дворжицкий снова стал просить царя:
«Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: «Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва».
В это время подошел возвращавшийся с развода взвод 8-го флотского экипажа.
И царь, плотно окруженный — этим взводом и конвойными казаками, направился наискосок — к образовавшейся на мостовой яме.
Дворжицкий: «Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов...»
Молодой человек, стоявший боком у решетки канала, выждал приближение царя. И вдруг повернулся, поднял руки вверх и бросил что-то к ногам государя...
Это и был Игнатий Гриневицкий.
Раздался оглушительный взрыв... И государь, и окружавшие его офицеры, казаки, и сам молодой человек, бросивший бомбу, и народ поблизости — все сразу упали, точно всех подкосило. На высоте выше человеческого роста образовался большой шар беловатого дыма, который, кружась, стал расходиться, опустился книзу...
«И я видел, как государь упал наперед, склонясь на правый бок, а за ним и правее его... упал офицер с белыми погонами. Этот офицер спешил встать, но, еще чуть приподнявшись, потянулся через спину государя и стал засматривать ему в лицо» (из показаний очевидца).
Офицер с белыми погонами и был Дворжицкий. Дворжицкий: «Я был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю. Вдруг, среди дыма и снежного тумана, я услышал слабый голос Его Величества — «Помоги!». Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к государю. Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись на правую руку. Предполагая, что государь только тяжко ранен, я приподнял его, но у государя были сильно раздроблены ноги, и кровь из них сильно струилась».
Два десятка убитых и раненных лежали на тротуаре и на мостовой. Некоторым раненым удалось подняться, другие ползли, третьи пытались освободиться из-под упавших на них. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванных мундиров, эполет, сабель и куски человеческого мяса. С головы царя упала фуражка; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; из размозженных голых ног лилась струями кровь. Царь слабым голосом повторял и повторял «Холодно... холодно... холодно...» Бесчисленные раны покрывали его лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения.
Взрыв был так силен, что на газовом фонаре все стекла были выбиты, и самый остов фонаря искривило.
Вокруг Самодержца Всероссийского, умиравшего на окровавленной мостовой среди грязного снега, обрывков одежды, выросла толпа: только что подошедшие юнкера Павловского училища, прохожие, полицейские, уцелевшие казаки. Шатаясь, стоял над ним полковник Дворжицкий...
Недалеко от царя в луже крови умирал бросивший бомбу Гриневицкий.
В это время примчался в карете великий князь Михаил Николаевич. В Михайловском дворце он услышал взрыв и тотчас погнал карету к месту происшествия. Великий князь встал на колени на мостовой. Услышал голос брата: «Скорее... домой!»
