Борис Алмазов - Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга
С 1858 по 1877 год Елисеевы ежегодно оптом скупали весь урожай винограда в лучших винодельческих областях Европы! И сегодня новое поколение российских менеджеров можно обучать по их бухгалтерским книгам более чем столетней давности. Организация дела в Торговом доме «Братья Елисеевы» была безукоризненной, и везде, от зарубежных закупочных миссий до магазинного прилавка, царил идеальный порядок.
Невский пр., 56
В 1874 году купцам 1-й гильдии Елисеевым высочайшим указом пожаловано звание поставщиков Двора Его Императорского Величества и почетное право печатать на собственных товарных этикетках государственный герб — такая привилегия служила самым лучшим знаком качества. Только в Петербурге Торговый дом имел пять собственных магазинов. Фирма приобрела завод «Новая Бавария», на котором был налажен выпуск множества сортов пива, покрывавших треть всероссийского спроса. Из безалкогольных напитков на «Новой Баварии» производили медовый и различные фруктовые напитки, русский квас. Огромное значение предприниматели придавали чистоте и качеству воды. Брали только родниковую из Таицких источников и поступала она на завод по специальному водопроводу.
С 1896 года единственным владельцем огромного предприятия стал Григорий Григорьевич Елисеев. Под его руководством финансовые активы компании возросли до фантастической суммы 64 млн рублей! Этих денег хватило бы на то, чтобы на треть удовлетворить потребность российского флота в линкорах и тяжелых крейсерах — самых дорогих военных кораблях того времени.
Двадцать второго октября 1913 года состоялось торжественное празднование 100-летия фирмы «Братья Елисеевы». На банкете присутствовали 4000 гостей: важные государственные сановники, коллеги-купцы, звезды театра и новомодного кинематографа, а также привлеченная обилием известных лиц и бесплатным угощением многочисленная пресса.
Но есть на фасаде и еще одно женское лицо — словно предсказание беды. Словно призрак грядущей страшной смерти, не зря лицо это обвивает змея.
В своей замечательной книге «Маскароны Петербурга» Б. Скочилов, по собственному признанию на эту книгу потративший 20 лет исследований, утверждает — горгона Медуза. Все та же страшная охранительная эгида. Как доказательство — змея у самого лица.
Однако бес сомнения не позволяет мне согласиться с уважаемым автором! Разумеется, в классической традиции, как мы знаем, женские лица, да еще в прическе со змеями, — горгоны Медузы! Но архитектор В. Г. Барановский строил «Елисеевский» в 1902–1903 годах. Это время модерна. Архитекторы модерна, разумеется, прекрасно зная классические образцы и разбираясь в символике декоративной скульптуры, уже далеко от классики ушли! Скажем, норны и валькирии со стен дома компании «Зингер» — не античная, а скандинавская мифология! Сотни женских лиц и фигур, без коих модерн не представим, вообще никакого отношения к древнегреческой мифологии не имеют. Красивая женская голова, с четко проработанной прической и трагическим выражением лица, и отдаленно не напоминает ни один из образов горгоны Медузы, да и любой другой античной богини. А змея, всего одна (!), выползает откуда-то из-за спины изображения. И она, похоже, собирается ужалить!
«Изображение змеи имеет ряд символических значений; змий, свернувшийся кольцом, — символ здоровья, держащий во рту хвост — символ вечности, пьющий из чаши — символ медицины (поскольку змея символ предосторожности и мудрости), ежели змий поражаем святыми[115] — символ зла». Нам же из всего множества символических значений для трактовки изображения змеи на маскароне Елисеевского подходит следующее: «Змея ползущая — символ печали, зависти, раздора, неблагодарности…»[116] Весьма убедительно. Так что, как говорится, «рвите меня на куски, режьте меня на части», но эта дама — не Горгона! А кто?
А кто принял смерть от змеи, кроме Вещего Олега? Да, конечно же, Клеопатра! Скорее всего, здесь она! Если мы примем такую трактовку, то дальше — мистика!
Все началось с того, что 50-летний Г. Г. Елисеев влюбился, словно юноша, в жену петербургского купца, своего компаньона. Человек властный и прямой, Григорий Григорьевич не стал таить свое чувство и от своей жены — просил развода, но супруга его, Мария Андреевна, дочь крупного фабриканта-пивовара Дурдина, не соглашалась, сильно страдая от неожиданной измены самого дорогого для нее человека. В октябре 1914 года несчастная женщина, много месяцев находившаяся в состоянии глубочайшей депрессии, покончила жизнь самоубийством.
Спустя всего три недели после похорон супруги Елисеев обвенчался с возлюбленной и навсегда увез ее в Париж. После этого дети решительно порвали с отцом, обвинив его в смерти матери. Никто из его наследников не пожелал продолжить семейный бизнес.
Во Франции Елисеев, благодаря вовремя переведенным за границу капиталам, жил в достатке и комфорте; коммерческих дел больше не вел, в основном занимался домом и садом. Он прожил долгую жизнь и умер в 1949 году; похоронен под Парижем на знаменитом русском кладбище Сен-Женевьев де Буа.
У Елисеевых, оставшихся после революции в России, судьбы, разумеется, сложились трагически. Большинство расстреляно или сгинуло в лагерях и в ссылках. После смерти Г. Г. Елисеева на его счетах в американских, английских и французских банках остались солидные капиталы. Часть наследства получили французские родственники купца. Но несколько миллионов франков, по завещанию покойного, предназначались его внучке — Анастасии Григорьевне Елисеевой, проживавшей в Ленинграде. За такое родство, да еще и заграничное наследство в СССР запросто можно было отправиться на стройки века за казенный счет. Поэтому родственница «купца-мироеда» благоразумно написала куда следует добровольный отказ от нажитых эксплуататорским путем дедушкиных капиталов. На это письмо ей ответили, что, мол, в получении валютного наследства советское государство действительно заинтересовано. Поэтому для проведения дальнейших переговоров ее просят явиться в городское управление КГБ. Там перепуганной женщине ласково предложили подписать какие-то бумаги. В итоге ее не расстреляли, не посадили и даже не выслали в казахские степи. Более того, через год честно выплатили «наследство» в размере, 16 тысяч советских рублей с правом внеочередной покупки на них автомобиля «Победа».
Вероятно, эта история породила легенду о несметных сокровищах, якобы спрятанных в «Елисеевском», например, о люстре, которая — золотая. Когда этот слух был на самом пике, в переполненный магазин ввалилась толпа цыганок с гиканьем, пением и танцами. В разгар веселья запевала ахнула и уставилась на потолок:
— Эва! А люстра-то золотая!
Разумеется, сотни покупателей задрали носы к небу! Когда же цыганский хор вывалился на Невский и мгновенно рассыпался по проходным дворам, значительная часть посетителей Гастронома № 1 хватилась кошельков и многих покупок. Рассказывали, что одна дама все спрашивала:
— А судак-то мой где?
Судак, кофе, ветчина, балык, бутылки шампанского и марочных вин почти из всех корзин и сумок уплыли, скрывшись в волнах пестрых цыганских юбок.
Сияющий огнями, благоухающий гастрономическими изысками «Елисеевский» был всегда местом веселым. Здесь студенты моего родного Театрального института с Моховой натягивали поперек входа воображаемую бечевку, и покупатели покорно перепрыгивали или пролезали под ней — в природе не существующей.
Здесь любой горожанин мог попросить нарезать 50 граммов колбасы одного сорта, 30 граммов другой и столько же сыра разных сортов, и все это беспрекословно исполнялось, под испепеляющей его взглядами, но безмолвной толпы воспитанных ленинградцев.
Вот говорят, «волшебный запах театральных кулис». Студентом я работал в театрах рабочим сцены и прекрасно помню эту смесь запахов клеевой краски, пудры, пота. Скажу по секрету: все кулисы пахнут одинаково, и только один театр пахнет по-особому — кофе, мандаринами и прочим, что сопутствует, например Новому году, потому и рождает еще в вестибюле состояние радостного ожидания волшебства. Наверно, как пишется в старых книгах, «промыслительно», что именно в доме Елисеевых — Театр комедии им. Н. П. Акимова. Я помню Николая Павловича по институту. Интеллигентного, подчеркнуто вежливого, воспитанного, с удивительными, широко поставленными, распахнутыми светло-серыми глазами и постоянной полуулыбкой, что делало лицо похожим на маскарон — веселую театральную маску и словно распахнутым для чего-то нового: удивительного и необычного. Его занятия с художниками-постановщиками — легендарны.
Например, на вступительном экзамене будущие художники театра получали задание — нарисовать фантастическое животное из элементов человека, зверя и птицы. Когда мой друг ломал над этим заданием голову, я присоветовал ему срисовать химер, расположившихся на фасадах питерских домов.
