Александр Бенуа - История живописи
"Благовещение" в одной из фресок в Сполето, относящихся к последним годам творчества великого художника, рисует нам предельную ступень его эволюции и в то же время дает представление обо всем этапе, сделанном флорентийской живописью. Здесь уже появляется монументальность нового типа - вполне светского и роскошного. Мария изображена сидящей в открытой лоджии богатого ренессансного дворца. Дворец представлен "во весь рост" на самом первом плане, и для того, чтобы его уместить в назначенное пространство, Липпи позволил себе несообразность в пропорциях, не бросающуюся, впрочем, в глаза благодаря достигнутой монументальности общего впечатления. Из тихой кельи, из уютного дома Дева Мария переведена теперь в палаццо, достойный будущей Царицы Небесной и дочери рода Давидова. Мощеный цветными плитами двор и небольшой сад, состоящий из газонов, замыкаются стеной с воротами, выходящими на лесистый пригорок. Сама Мария из хрупкой, тонкой, стыдливой девушки превратилась в элегантную даму, повернувшуюся элегантным телодвижением к божественному вестнику. Архангел не решается войти в келью и издали, стоя во дворе на коленях, робко произносит свою речь перед Царицей[258].
В том же соборе мы видим и последнюю разработку Липпи темы Рождества[259]. Лес исчез совершенно. Вместо него с величайшим усердием разработана "руина", и местами передача ее стен, обломков, торчащих из нее стропил сделана с старанием "Специалиста мертвой натуры". Между стенами приткнут соломенный навес с плетеной изгородью, из-за которой виднеются бык и осел. За задней стеной развалины, с ее открытыми в пустоту окнами, видны одни суровые, заграждающие весь горизонт скалы. Уютность Липпи (ему принадлежит, во всяком случае, самая идея картины) превратилась здесь в монументальность, доходящую до суровости, до чего-то страшного и жестокого, напоминающего Мантенью. Монументальным величием отличаются и все остальные "декорации" поздних фресок мастера в соборах Сполею и Прато - суровая скалистая "Фиваида", служащая фоном для "Успения Богородицы", далекая холмистая равнина, над которой происходит "Апофеоз" Марии в соборном сослужении всех сил небесных (обе фрески в Сполето), колонный зал в картине "Похороны святого Стефана", джоттоский, поражающий своим (умышленным?) архаизмом сценарий в сюжетах из жизни того же святого и Иоанна Крестителя.
VIII - Сиенская школа
Таддео ди Бартолло. Успение Пресвятой Богородицы.
Обратимся теперь к современным Липпи, Учелло и Мазаччио художникам в других областях Италии[260]. И, прежде всего, взглянем на живопись соседки-соперницы Флоренции - Сиены.
Мы уже говорили о том, что после несчастий, обрушившихся с середины XIV века на Сиену, поступательное движение искусства здесь приостановилось и замерло. Самые передовые в живописи Сиены сделались теперь вдруг отсталыми и как будто "усталыми". Но архаизм их, затянувшийся затем до самого конца XV столетия, не носит провинциального, невольного характера, а скорее обнаруживает что-то умышленное, какое-то сентиментальное оглядывание назад, нежелание расставаться с прошлым, с тем прошлым, в течение которого родной город переживал свою самую счастливую и славную пору.
Школа сиенцев в смысле техники, в смысле сосредоточения всевозможных рецептов продолжает при этом стоять на прежней высоте и даже идет вперед. Нигде не владеют такими глубокими, сверкающими, точно витражи, красками, не умеют так искусно золотить и покрывать золотые фоны хитрыми узорами, как в Сиене. Нежными и прозрачными глазурями продолжают работать иконописцы, накладывая их с чисто подвижническим терпением одну на другую, и это в то время, когда во Флоренции Мазаччио вводит уже более простой способ письма, а сноровка, выработанная на быстрой (поневоле) фресковой живописи, доходит до виртуозной работы a la prima. Фреска вообще редкость в Сиене XV века, но и фрески здесь узорчаты, тщательно выписаны и окутаны нежной светотенью. Ничего подобного interieur'aм Доменико ди Бартоло, этим "голландским" картинам итальянского кватроченто, остальная Италия не создала и не могла создать.
Основной чертой сиенских живописцев второй половины XIV века и всего XV столетия является (и это в связи со сказанным вполне понятно) какой-то индифферентизм к природе и упорное соблюдение раз установленных иконографических формул. Самые даровитые художники отступают от них и обновляют их лишь робко, нерешительно, не желая обратиться к природе, ставшей со дней Джотто главной школой флорентийцев и бывшей такой же школой для Мартини и Лоренцетти. Прекрасный живописец Бартоло ди маэстро Фреди, родившийся около 1330 года, в дни полного расцвета Лоренцетти, и сделавшийся самостоятельным мастером в 1360-х годах; но ничего нового в сравнении с Симоне Мартини или Липпо Мемми картины его не обнаруживают. Правда, в своей картине "Поклонение волхвов" он решается на очень хитрую и сложную композицию, но тесно сгруппированные персонажи безжизненны, а пейзаж, состоящий из каких-то, точно на токарном станке скругленных масс, с ребячески нарисованными зданиями на вершинах, прямо жалок. В других произведениях Бартоло только повторяет знакомые сценарии, заимствованные, вероятно, из мистерий: павильоны на жиденьких жердях или граненые стены-ширмы. Всюду при этом господствует золотой фон.
Бартолло ди Маэстро Фредди. Поклоннение волхвов. Академия в Сиене.
Его ученик Таддео ди Бартоло (1362-1422) также не расстается с золотым фоном, несмотря на оживление, которое он вносит в композиции. Его прекрасные, сказочные фрески в домовой церкви палаццо Комунале полны драматического оживления, но сценарий их примитивен. В частности, многобашенный город (вольный "портрет" Сиены), так фантастично выделяющийся на золотой заре прямо над телом Марии в сцене "Успения Богородицы", не означает никакого шага вперед относительно пейзажных декораций Амброджо Лоренцетти. Еще архаичнее современники Бартоло - Андреа Вани и Лука Томе. Всюду и у них - золотой фон, минимум обстановки или повторение одних и тех же формул, изобретенных славным поколением первых сиенских мастеров: Дуччио, Симоне, Мемми, обоих Лоренцетти, - но с той поры не развитых, не совершенствованных, не освеженных.
Сассетта. Рождество Богородицы. Цурковь Колледжиата в Ашано.
Положение меняется почти незаметно и в первых годах XV века. Очень красивый по краскам, нежный и поэтичный художник Сассетта[261], автор чарующего алтарного образа в Ашано "Рождество Богородицы", которое мастер представил в уютной обстановка сиенского патрицианского дома. Перед нами гладкие, чистые стены под сверкающими золотыми сводами, узорчатый пол, выходы на лоджию и в небольшой садик. Но для времени Фра Беато картина слишком полна недочетов в рисунке, в перспективе. Совершенно наивны и пейзажи Сассетты в сценах жития св. Антония. Еще поразительнее отсталость другого сиенца - прелестного благочестивого Сано ди Пьетро (1406-1481), оставшегося верным готическому иконописному стилю. У него пейзаж чаще всего отсутствует совершенно и заменен всевозможными ухищрениями золотых узоров. Когда же Сано решается писать пейзаж, то он создает какие-то "очаровательные курьезы", как бы предназначенные для иллюстрации уютных детских книжек. Такова, например, предэлла с легендой святого Иеронима-пустынника в Лувре, полная поэтического чувства, но также и ребяческих несообразностей, поражающих в художнике, современном Мазаччио и Липпи. Лишь превосходное, изумительное, прямо "по-китайски" тщательное исполнение и известная изощренность красочных сопоставлений выдают принадлежность мастера к кватроченто[262]. Таким же архаиком представляется нам и третий крупный сиенец первой половины XV века - Джованни ди Паоло (1403-1482).
IX - Доменико
Отсталость Сано, Джованни и других сиенских кватрочентистов должна поражать тем более, что им не нужно было обращаться к Флоренции, чтобы научиться видеть мир более "передовым" образом. У них же на родине, в Сиене, работали одновременно с ними двое художников, создавших в конце 1430-х и в начале 1440-х годов поразительный цикл фресок, украшающих стены городской больницы: Доменико ди Бартоло[263] и Преамо делла Кверчиа (умер в 1454 году). Последний, впрочем, является скорее подражателем первому.
Сано ди Пьетро. Легенда святого Иеронима. Фрагмент.
Мы ничего не знаем о Доменико как личности, но произведения его говорят за то, что это был большой художник, обладавший энтузиастско-внимательным отношением ко всему, что производило неисчерпаемым потоком его время. Среди робкого, архаического искусства Сиены поражают его смелый размах, его передовые знания. Для украшения больницы della Scala он не мог придумать более подходящих сюжетов, нежели те, что изображают всевозможные дела милосердия. В этих внушительных композициях попечители больницы должны были черпать постоянные примеры, а призреваемые и больные (до сих пор лежащие в длинной зале Pellegrinaio среди ее роскошных стен) имели постоянное развлечение и утешение. Нашему времени не совсем понятна идея, легшая в основание декоровки палаты, но эта идея прекрасна. И даже теперь не хотелось бы, чтобы зал Доменико "очистили" от оперированных и больных, хотя их присутствие здесь, отвлекая внимание от картин, несколько мешает эстетическому наслаждению фресками. Сопоставление трагической обыденности, человеческих страданий, с праздничной красотой искусства настраивает художественного посетителя на особый, можно бы сказать, "сверхэстетический" лад.
